Он бросал продолговатые орехи в рот, и золотистая скорлупа раскалывалась звонким щелчком. Разжёвывая сочные маслянистые ядра, Степан наслаждался сладким вкусом, отдающим терпким запахом смолы и хвои. Идя по кедрачу, набивая пазуху шишками, он распугал кедровок, которые с громкими криками перелетали с места на место.

Очутившись в глухомани, куда даже не проникали лучи солнца, он решил отдохнуть. Выбрав поваленное дерево, присел. Готовясь к побегу, а времени у него было всего два дня, он сумел стащить из кухни несколько сухарей. И теперь, достав из кармана сухарь, стал грызть, думая, не безрассудно ли он решился на побег. Эта червоточинка глодала сердце. Теперь он на свободе, но как сумеет ей распорядиться? Вот она свобода — ни колючей проволоки, ни часовых, ни конвойных, ни лагерных порядков — дыши полной грудью, иди, куда хочешь. Но долго ли протопаешь по глухой тайге без еды, без средств самозащиты, в лагерной одежонке? Ножа у него и то нет. Есть железная пластинка с деревянной рукоятью, сделанная из полотна пилы.

Отогнав нерадостные мысли, он пересчитал сухари, их оказалось всего пять, поднялся с дерева и продолжал путь.

Ночь его застала в глухом распадке. Спичек не было, а был осколок драчёвого рашпиля, кусок бумажной верёвки, а кремень он нашёл на берегу ручья. Но огонь не стал разводить, считая, что ещё не далеко удалился от лагеря.

На следующий день, встав с рассветом, продолжал путь, ориентируясь по лишайникам и мхам, так как солнце было закрыто плотными облаками. Главное, полагал Степан, не потерять ориентировку, а то будешь ходить кругами вокруг лагеря. Однако он был лесным жителем и не боялся, что собьётся с курса, который выбрал.

Перед сном он опять погрыз сухарь, наломал веток, разложил их на земле и прилёг, положив нож под руку. Утомлённый дневным переходом, заснул быстро, но проспал недолго. Проснулся от холода. Тело содрогалось от дрожи, словно его бил озноб. Открыв глаза, Степан понял, что ударил заморозок. Бушлат, штаны, бутсы — всё было влажным. От стужи зуб на зуб не попадал.

Забыв про опасность, стал разводить костёр. Наломав сухих веток, сколько сумел в кромешной тьме, положил в кучку и достал кремень и рашпиль. Искра была слабая, бечёвка, не пропитанная горючим составом, не тлела, сколько он её не раздувал и, промучавшись до рассвета, он так и не развёл огонь.

Побегав, чтобы согреться, по поляне, съев последний сухарь, Степан срезал крепкую ветку и, опираясь на неё, пошёл на юго-запад по седой от изморози земле.

Пройдя несколько километров, резко остановился, почувствовав, что потянуло дымом. Втянув носом воздух, определил, что дым не костра, а жилья. Сердце стукнуло в груди, а тело обдал лёгкий озноб — что сулило ему это открытие? Осторожно раздвигая кусты, согнувшись до земли, перелезая под низко висящими ветками елей и лиственниц, он медленно двигался в ту сторону, откуда ветер приносил запах дыма. В другое время, если бы он не был голоден, он бы шарахнулся от этого запаха, обежал это место за несколько километров, но ему нестерпимо хотелось есть, и чувство голода пересиливало чувство опасности. Дым, пропитанный едва уловимым ароматом того, что варилось в печи, а варилось, несомненно, мясо, — Степан знал, что только от печёного хлеба и мяса всегда из печи далеко чувствуется запах, — был сначала приятен ему. Ему хотелось вдыхать и вдыхать его, он будто насыщался им, но это чувство насыщения быстро пропало, желудок был пуст, и запах стал раздражать его, дразнить. И уже не стало сил устоять перед манящим ароматом, и Степан почти бегом побежал, забыв про страх, лишь бы увидеть, откуда шёл этот кружащий голову дым.

Скоро деревья стали редеть и впереди ослепительно брызнуло светом. Степан подумал, что он выходит на открытое пространство. Так оно и оказалось. Отодвинув ветки кустарника, он выглянул из чащи. На большой поляне, с там и сям растущими деревьями, стояла небольшая рубленная избушка, из низкой трубы курился дымок, который и привлёк внимание Степана своим запахом. На южной стороне к колышкам была привязана бечёвка, на которой вялилась рыба.

«Зимовье, наверное», — подумал Степан и притаился, опустившись на колени и продолжая наблюдать за местностью. Раз топится печка, значит, избушка обитаема, в ней живут охотники.

Ветер дул со стороны избушки и Степан отчётливо различал запах наваристой похлёбки, от которого трепетно раздувались ноздри, а рот забивался слюной.

Около часу, почти не меняя позы, он просидел за кустами, наблюдая за избушкой. Из трубы всё также тёк дым вперемешку с сытным ароматом, и Степан, изведясь, было подумывал, что зря теряет время и мучает пустой желудок. У него одеревенели ноги, онемела шея. Он хотел покинуть своё прибежище, как дверь зимовья открылась и на низкое крылечко выбежала пушистая собака, виляя хвостом и обнюхивая половицы, за ней появился рослый мужчина с ружьём за плечами. Степан порадовался, что он находится достаточно далеко от избушки и что ветер дует в его сторону, а то бы собака его учуяла.

Охотник спустился с крыльца и стал пересекать поляну. С такого расстояния трудно было определить, сколько ему лет, но судя по фигуре и походке, было не менее пятидесяти. Был он космат, с русой широкой бородой, в тёплом свитере, в сапогах с высокими голенищами. Он поманил отбежавшую собаку, и они скрылись в тайге. Это было на руку Степану. Избушка его манила. И не только запахом мясной похлебки. Он надеялся в ней найти продукты. По его мнению, в избушке больше никого не было, иначе он мог бы кого-нибудь заметить. Но было тихо, спокойно, ничто не выдавало, что внутри кто-то остался. Дым перестал течь из трубы, видно, охотник сварил себе обед и отправился по своим делам в тайгу. Выждав ещё несколько минут и видя, что охотник не возвращается, Степан крадучись пошёл к избушке.

Стояла она на плоской возвышенности, уже старая, с обомшелыми углами, исхлёстанная дождями и снегопадами вдоль и поперёк, но ещё крепкая, прочно обосновавшись на приютившей её земле. За ней протекала река.

Степан миновал избушку и вышел на берег. У берега, полого спускавшего к воде, заметил лодку, наполовину вытащенную на сушу. Зеленоватая вода покачивала корму, хлюпая о просмолённые борта.

Степан обошёл избушку со всех сторон, чтобы посмотреть пути возможного отступления. Не утерпел и сорвал с верёвки крупную рыбину, напоминающую леща, и стал с удовольствием обгладывать.

Ещё раз убедившись, что охотник не возвращается и внутри, по всей видимости, больше никого нет, он подошёл к двери. Держа в руке самодельный нож, легонько толкнул её. За дверью было тихо, никаких звуков не доносилось.

Он переступил через порог и огляделся. Избушка была пуста. От грубо сложенной печки веяло теплом. Она была низкая, но широкая и занимала почти половину помещения. Кроме стола и двух тяжеёлых табуреток, ни нар, ни кровати не было, отчего Степан решил, что хозяин спал на печи. Маленькое квадратное оконце с запылённым стеклом, почти не пропускало света, и в избушке царил полусумрак.

Обрадованный, что в избушке никого нет, Степан первым делом стал искать еду. На шестке стоял чёрный чугунок, накрытый сковородой. Он подвинул его к краю и снял сковороду. В нос ударил сытный запах мясной похлёбки. Степан проглотил слюну и поискал глазами ложку. Увидел на полке. Зачерпнул прямо из чугунка большой кусок мяса и, обжигаясь, стал есть. Нашёл глиняную миску и, начерпав в неё дымящееся варево, стал хлебать, дуя на ложку и целиком ушёл в этот процесс, забыв про опасность, которая могла его подстерегать.

Утолив голод, отложил миску в сторону и оглядел избушку внимательнее. В углу увидел охотничий карабин, висевший на стене. Схватил его, оттянул затвор. Карабин был заряжен. Степан осмотрел шкафчик, где были сложены охотничьи припасы: порох, дробь, полоски свинца, патроны к карабину. Набил патронами карманы. Увидел нож с полированным лезвием, с рукоятью, сделанной из козьего рога. Прибрал и его, засунув за пояс. Выглянув в дверь посмотреть не приближается ли хозяин и никого не увидев, стал искать провиант. В избушке запасов не обнаружил, но в маленьких сенцах был отгорожен тёмный чуланчик-кладовая. Там он нашёл муку, крупу, соль, сахар, сухари. От такой удачи Степаново сердце запрыгало от радости. Оставалось найти какой-либо мешок и переложить туда всё, что сгодится в пути, найти котелок, в котором можно будет варить пищу, и дай Бог ноги.