— Да лучше бы нас убили!

Марина часто получала письма от детей и родителей. Письма матери были полны тепла. Отец вскользь упомянул, что Елена Константиновна сильно изменилась и в последнее время не позволяет себе резких замечаний по поводу сближения детей и вроде стала понимать Марину. Иван Николаевич просил дочь объяснить, о чем они говорили. Вспомнил, что жена просидела целую ночь, уставившись в одну точку. Марина, посмеиваясь про себя, написала отцу обо всем.

Не смотря на то, что как она считала, они расстались с Костей, по прежнему вела переписку с его сыном и теткой. Надежда Кондратьевна рассказывала о жизни. Практически из раза в раз повторяя ранее написанное. Новостей не было. О племяннике она почти не упоминала. Лишь изредка на листке мелькало: «получили письмо от Кости, у него все нормально». По всей видимости он тоже не писал ей о Марине. Лешка был более непосредствен и в нескольких письмах просил ее простить отца и стать ему мамой. После этих просьб женщина по несколько дней ходила сама не своя. Однажды не выдержала и попросила Лешу прислать ей адрес Кости.

Силаев все это время ждал ответа от Марины, но его все не было и не было. Разве мог полковник предположить, что письмо потерялось в дороге. Второго он так и не написал, решив, что женщина потеряна навсегда. Костя слышал, что Марина ушла из депутатов и вернулась на службу. Об этом упоминали в средствах массовой информации. Он знал, что она находится в Ставропольском крае, но не стремился разыскивать, чтоб не причинять боли ни себе, ни ей. В последнее время он почти смирился с одиночеством. Работал на износ, не жалея себя, сознательно лишая себя выходных.

Солдаты, сидевшие у раций, постоянно забывали сообщить о том, что его разыскивают полковники из спецназа. Вот так и получилось, что полгода мужчина и женщина ничего не знали друг о друге.

Лето пролетело быстро. Каждый день был заполнен до отказа. Дел хватало всем. Больше всего беспокойства доставляла приближавшаяся осень. Солдаты, под руководством Марины, собрали шиповник, все дикие яблоки и груши на протяжении нескольких километров вдоль реки. Когда светило солнце, вытаскивали порезанные дички на улицу и старательно сушили. В пасмурные дни раскладывали ломтики на сплетенных сушилках в палатках.

Председатель совхоза «Полтавский» попросил армию помочь с уборкой урожая, пообещав поделиться овощами и фруктами. Маринка мигом почуяла выгоду. Почти полтора месяца солдаты трудились на совхозных полях наравне с крестьянами. В результате часть получила несколько тонн капусты, картофеля, моркови, свеклы и прочих даров земли.

Марина продолжала оставаться в части единственной женщиной, но эксцессов не происходило, так как она никого не выделяла особо и ко всем относилась, как к друзьям. В начале октября в часть позвонил генерал Бредин. Сообщил об отправленном эшелоне с продовольствием, обмундированием и сборно-щитовыми домиками. Огарев вполне резонно ответил:

— Товарищ генерал-полковник, стараниями старшины Степановой все палатки утеплены и оснащены печками из кирпича, собирать домики под зарядившими дождями мы отказываемся. Отправьте их тем, кто нуждатся. За продовольствие и обмундирование спасибо, надеюсь, что они не из той же серии просроченных продуктов?

На что Евгений Владиславович честно сказал:

— Я не знаю, мужики. При погрузке не присутствовал. Мне просто сообщили и все. Позвоните, когда получите…

Собранный и полученный от совхоза урожай картошки, моркови, свеклы, капусты, лука и чеснока, старательно экономили. Капусту заквасили в деревянных бочках, которые соорудил местный бондарь. Часть урожая Марина сразу отложила на семена. Остальное выдавала лишь на супы, откровенно выступив перед личным составом:

— Парни, поймите меня правильно, если начнем расходовать картофель и на первое и на второе, нам потом полгода придется питаться крупами и кашами. В следующем году надо засаживать овощами большую площадь, тогда хватит и на второе. Я считаю, что в этом году стоит овощи оставить лишь в супах. Обещаю, что всем желающим найдется добавка. Согласны?

Ее предложение приняли единогласно.

В конце октября пришло письмо от Леши Силаева, где он написал Марине адрес отца. Мальчишка, не смотря на детский возраст, просил ее написать отцу, робко попросив «тетя Марина, из вас двоих кто-то должен быть умным». Степанова подумала. Ребенка было искренне жаль. Даже в письмах она чувствовала его одиночество. Тетка любила его, но ему хотелось иметь мать и отца. О родной матери он не вспоминал. Марина подумала и написала Косте откровенное письмо. Описала все, что чувствует сама. Она не просила его ответить в конце, как это обычно делается. Просто заклеила конверт, вложив дополнительно последнее письмо его сына и отправила.

Через трое суток с ней произошел сердечный приступ. Марина разругалась в пух и прах с интендантом из-за отказа последнего выдать так необходимые ей гвозди. Вошла в палатку к Огареву, собираясь посоветоваться. Перед глазами потемнело и, не успев сказать и слова, начала заваливаться на спину. Полковник кинулся к ней, опрокинув стол. Дико закричал, увидев побелевшее лицо женщины:

— Санинструктора сюда!

Вместо медика влетел Вацлав. Увидев лежащую Маринку и орущего командира, подхватил женщину на руки и отнес на кровать. Спросил:

— Что с ней?

Геннадий Валерьевич крикнул:

— Я откуда знаю! Вошла и вдруг упала. Дышит?

Андриевич приложил ухо к груди женщины:

— Прерывисто. По-моему сердце… Куда этот чертов медик пропал?! Когда требуется, вечно его не найдешь!

До интенданта мигом донеслась весть о приступе у Степановой. Он прилетел в палатку командира изжелта-зеленый:

— Да если бы я знал, что так будет, что бы я не выдал эти проклятые гвозди? Разве можно так по пустякам расстраиваться?

Вацлав обернулся:

— Так это она из-за тебя?… Да я тебя сам сейчас по палатке размажу…

Если бы Огарев и прапорщик Чепыгин не повисли на его плечах, интенданту пришлось бы провести много дней в санчасти. Андриевич отбросил «защитников» в стороны, но майор уже исчез, благоразумно сбежав из командирской палатки. Вацлава еле успокоили. Растерявшийся парень санинструктор с ходу сообщил, что он не врач, а только медбрат. Позвонили в сельскую больницу и попросили прислать врача. Там, едва узнав, кому требуется помощь, мигом нашли и машину, и бензин, и лекарства. Через пять минут в палатку влетела настоящий врач в одном халатике и без куртки, несмотря на холода. Вколола Марине несколько ампул успокаивающих средств и обернулась к столпившимся военным:

— И что вы за мужики? Ей увольняться надо с такой болячкой, а она у вас, как лошадь пашет! То в станице чего-то добивается, то с нашими детьми занимается, то еще что придумает. Что ваш интендант делает? Грош ему цена, раз он все на бабу навесил! Как хотите, а я требую связи с московским начальством! Пусть убирают Марину Ивановну из армии. Ей покой нужен. Она долго не выдержит с такими нагрузками. Я не уйду, пока вы не соедините меня с Москвой!

Андриевич искренне обрадовался и едва не обнял женщину. Замахал руками перед ней:

— Милая, пошли! Сам соединю! Только ты сама генералу скажи все, что сейчас говорила…

Докторша яростно кричала в трубку:

— А я говорю, что вы обязаны ее уволить из армии вчистую! Вы там вообще, понимаете, что с ее измотанным сердцем самое лучшее в лесу жить? Что?

Женщина слушала то, что говорил генерал с таким изумлением, что Андриевич испугался и прошипел:

— Давите на него, пусть увольняет Марину…

Женщина, закончив слушать, стащила наушники и уставилась на него:

— Зачем давить? Евгений Владиславович и так согласен со всем, что я говорила. Да еще добавил, что Марина Ивановна собирается работать в дальнейшем лесником… Это что, серьезно? Из депутатов — в лесники?..