Мать присоединилась к дочери:

— Оставайся, Клим, оставайся!

И парень остался. Допоздна проговорили с Демьяновыми, решая вопрос со свадьбой. Прежде чем уйти спать, Евдокия Ивановна сказала:

— Видно не зря Таисья в девках сидела. Дай Бог вам счастья обоим. Вы сидите, дело молодое, это нам старикам на покой пора. Она покажет, где лечь…

Едва родители скрылись в спальне, как девушка сказала:

— Ты им понравился, как и Иван.

Присела рядом с ним на диван, сложив руки на коленях и растерялась, не зная, что сказать. Сабиев, хоть и был старше, находился в таком же состоянии. Даже выпитая пара рюмок водки не прибавила смелости. Тая встала и выключила свет, пояснив:

— Отцу с мамой не видно, а в деревне верно, гадают, чем это Демьяновы так поздно заняты…

Снова присела на диван, чуть ближе, коснувшись бедром его ноги. Обоих словно током пронзило. Сабиев неловко обнял Таю за плечи и потянул к себе. В груди не хватало дыхания. Сердце билось где-то у горла. Девушка не сопротивлялась, когда его губы нашли ее. Она лишь шепнула:

— Клим, я тебя дождалась…

Через сутки Марина, Клим, Иван, прапорщик Чепыгин и старший лейтенант Гавриленко уезжали в Москву. Сабиев был счастлив. Он, не скрываясь, целовал Таю на глазах у ее родителей. Иван не отпускал от себя Ольгу. Старшие Демьяновы приехали проводить будущих зятьев. Познакомились с Мариной и ее родителями. Евдокия Ивановна обнялась с Еленой Николаевной:

— Если б не ваша дочь, наши девки наверное и замуж-то бы не вышли. За кого идти? Все пьют! А эти парни с умом.

Степанова попрощалась с детьми, которые в этот день не пошли в школу. Долго стояли обнявшись. Подошедшая Елена Константиновна тихо сказала:

— Можешь не переживать за детей, я все поняла.

Бредин был в шоке, узнав, что Мешков и Сабиев тоже увольняются и женятся на сестрах. Прапорщик Чепыгин ухмыльнулся:

— Через полгодика и я семейным человеком стану!

Генерал-полковник вздохнул, глядя на довольное лицо Дмитрия. Он связался с Огаревым и доложил обстановку сам. Молчание длилось секунд тридцать, затем Геннадий Валерьевич выдал:

— Все верно. Когда-то надо и семьей обзаводиться. Документы я пришлю. Нечего им сюда мотаться.

Евгений Владиславович помолчав, добавил:

— Я вам Степанову высылаю. Ей полтора года дослуживать. К вам рвется.

Огарев насторожился:

— Как у нее с сердцем-то? Может, не стоит рисковать?

— Нормально. Она сама настаивает. Врач мне последнюю кардиаграмму показывал и объяснил, что серьезных изменений не произошло. О беглеце ничего не слышно?

Под «беглецом» Бредин, Огарев и Андриевич подразумевали Силаева. Геннадий Валерьевич ответил:

— В Кочубеевском районе находится. Никак не могу связаться. Связь плохая. К тому же поблизости его никогда не бывает. Только побегут звать, связь прерывается!

— Ясно. Через пару суток отправь машину встретить Марину и ребят.

Полковник осторожно спросил:

— Вы ее с какими полномочиями отправляете?

— Ни с какими. В твое распоряжение и все. Сам на месте решай, что ей делать. Ты не хуже меня ее способности знаешь.

Самолет взмыл в небо и Степанова вздохнула, откинувшись головой на жесткую стенку. Сердце пело от радости — она снова летела в Моздок. Прикрыла глаза, не замечая, что с ряда напротив на нее внимательно смотрят все мужики. Когда ждали погрузки и посадки, Марина сидела в домике у аэродромных наблюдателей и читала купленные в Москве газеты. Разгадывала кроссворды. Вместе с обслугой пила чай. Ее никто не видел, кроме Гавриленко и Чепыгина.

Большая часть самолета оказалась забита мешками, ящиками и коробками. Марина сидела в конце ряда, где пространство было свободным из-за откидывающейся створки. Слева находился прапорщик Чепыгин, справа старший лейтенант Гавриленко. Марина решила подремать и преспокойно привалилась головой к плечу прапорщика. Тот лишь покосился и постарался сесть так, чтоб ей стало удобнее. На противоположном ряду не выдержали. Трое майоров встали и направились к ним. Один наклонился:

— Прошу прощения, что не даем отдохнуть. Вы Степанова?

Маринка открыла глаза и вздохнула:

— Точно.

Офицеры заулыбались:

— Марина Ивановна, тут наши мужики поспорили. Двое сказали, что вы после депутатства на службу не вернетесь. Мелковато для вас, а мы уверены, что вернетесь. Это так?

Маринка рассмеялась и прижалась к уху наклонившегося майора:

— Мне по контракту осталось полтора года и я возвращаюсь на службу. Потом собираюсь уйти из армии, у меня же двое детей. Лесником стану. Потребуюсь армии — вернусь.

Сурового вида здоровяк предложил:

— Может вы на наш ряд перейдете? Многие поговорить хотят…

Степанова встала. С противоположного ряда мужиков как ветром сдуло. Все столпились в хвосте самолета. Марине подсунули ящик вместо стула, а сами расселись на рюкзаках. Из-за шума моторов приходилось кричать. Один из мужиков сразу спросил:

— Марина Ивановна, разве вы не могли в Москве остаться дослуживать? На местах новых дислокаций никаких условий нет. К тому же вы после инфаркта. Неужели доктора не предлагали вам пройти медкомиссию и уволиться вчистую? На вполне законных основаниях. Ни один из нас никогда не упрекнул бы вас в этом. Понимаем.

Она улыбнулась:

— А мне это надо? Думаете, я в политику сунулась ради теплого местечка?

Они загомонили:

— Да мы знаем, что не ради этого! И все же стоило бы поберечь себя.

Женщина вздохнула:

— Мужики, если все время о себе думать, то надо оставаться дома и никуда носа не высовывать. Вы же воюете, тоже о себе не думаете.

Из толпы раздался возглас:

— Но мы мужчины, а вы женщина.

Степанова улыбнулась:

— Это кто тут такой домостроевец?

«Домостроевцем» оказался молоденький парнишка с погонами лейтенанта. Щеки резко покраснели, когда все мужчины с улыбками уставились на него. Он принялся оправдываться:

— Я только хотел сказать, что женщинам тяжелее на войне приходится…

Сидевший рядом майор похлопал его по плечу:

— Марина Ивановна перед трудностями не пасует! Иначе не летела бы в тьму-таракань.

Они расспрашивали обо всем, задавали вопросы и выслушивали ответы. Фактически на высоте две тысячи четыреста метров прошла очередная конференция. Маринка чувствовала, что находится среди своих. Тут ее понимали и судьбы мужиков были похожи на ее судьбу. В разговоре полет прошел очень быстро и мужики удивились, когда самолет начал снижение:

— Быстро долетели. Может, подбросить? Мы крюк сделаем, довезем до Полтавской.

Она отказалась:

— Меня встречать будут. Спасибо.

Под Моздоком земля освободилась от снега. Весна была в самом разгаре и Степанову сразу опахнуло запахом раскисшей согревающейся земли. Теплый весенний ветер мигом выдернул золотистую челку из-под фуражки и растрепал ее. Марину встречали Огарев и Андриевич, приехавшие на «уазике» в сопровождении брони и полувзвода спецов. Крепко обнялась со всеми. На удивленный взгляд Марины в сторону брони Геннадий Валерьевич ответил:

— Чехи знают о твоем прилете. Мы радиопереговоры перехватили. Не смотря на то, что здесь территория России, мелкие банды то и дело устраивают нападения. А уж тебя они постараются не упустить…

Степанова поняла:

— Ругались сильно?

Андриевич махнул рукой:

— Ты что для политиков, что для бандитов — кость в горле. Мне вмешаться пришлось…

Огарев рассмеялся и отвернулся в сторону:

— После его вмешательства в эфире тишина стояла минут пять. Затем испуганный голос с акцентом спросил «ты кто?». Вацлав прочел этому недоумку вторую лекцию с такими заворотами, что потом с дивизии звонили, узнавали, кто так виртуозно чехов отматерил…

Степанова захохотала, тряхнув смущенного поляка за плечо. Вацлав молча протянул Марине бронежилет и она не стала возражать. В машине ехать не хотелось. Солнце наверняка нагрело крышу машины и внутри установилась «парилка». Женщина решительно забросила сумку на заднее сиденье «уазика» и направилась к БТРу. Двое спецов протянули ей руки и помогли влезть на броню. Полковники переглянулись, а затем вскочили на борт следом за ней. Лейтенант и прапорщик поехали в машине.