— Так здесь живут викинги? У славов?!

— Да, пап. А что тут такого? Славы принимают всех, кто приходит к ним с миром, следует их обычаям и живёт своим трудом. А норги — они тоже такие же люди, как и мы…

…Уже не отделяет себя от славов. Совсем стал не похож на своих сверстников…

— Ладно. А куда мы идём?

— К матушке моей приёмной, Гудрун Сванссон. Куда же ещё?

Рыцарь на миг остановился:

— Погоди, сын. Ты говоришь, к приёмной матушке? Насчёт тебя — ладно. А нас она примет ли? Викинги, насколько я знаю, народ гордый. И вдруг свалимся женщине на шею — безродный воин, да рабыня. Не погонят ли тебя с нами за компанию со двора?

Парнишка рассмеялся, махнул рукой:

— Скажешь, тоже, пап! Пошли быстрей! Эй, живность ходячая, наддай ходу!

Рявкнул на девчонку, сам прибавил прыти…

Дом женщины оказался таким же небольшим, как и остальные. Жила женщина, сразу видно, без мужской руки, но по умению иному мужу не уступала. В доме чисто, прибрано. Что положено — имеется. Марк по-хозяйски распорядился, заглянув в котлы на кухоньке:

— Так, девчонка, быстро затапливай печку, да грей нам ужин. Скоро матушка появится.

Рабыня склонилась в поклоне, потом убежала туда, куда велено, заниматься тем, чем велено. Алекс подивился, как быстро та освоилась с речью славов. Понимает практически всё. Ему то куда хуже приходится. С возрастом разум теряет гибкость. Дети куда быстрее всё усваивают…

— Присаживайся, пока, папа. Я тут посмотрю кое что…

Сын сбросил с плеч верхнюю одежду, снял с ног сапожки, обул плетёные сандалии, стоящие у двери, быстро прошлёпал на второй этаж. Спустя несколько минут оттуда донёсся довольный голос:

— Отлично, папа! Как я и думал, у мамы и вторая спальня есть. Будет, где тебе ночевать!

— Это кто же там моим домом распоряжается?

Внезапно послышался со двора женский строгий голос, и рыцарь невольно подобрался — никак, хозяйка пожаловала? И верно — ответом был восторженный крик Марка:

— Мама!

И спустя мгновение:

— Сынок!

Дверь в дом распахнулась, и в комнату вбежала невысокая, но плотная норвежка в грубом фартуке, заляпанном рыбьими потрохами. Сверху кубарем скатился мальчишка, подлетел к женщине, крепко обнял, не обращая внимания на грязь, прижался, и Алекс невольно позавидовал — сын искренне любил эту женщину, как родную матушку, которой никогда так и не узнал.

— Ой, ну вот, совсем тебя изляпала…

Сокрушённо произнесла та, потом заметила, что кроме Марка в доме есть ещё двое, и не отпуская, спросила:

— А это кто ещё?

Фон Гейер поднялся, отвесил поклон по обычаю славов:

— Благодарю тебя, госпожа Сванссон, что стала доброй матерью моему сыну. Я его отец. А то…

Показал на высунувшуюся из кухни перепачканную в золе мордашку девчонки.

— Подарок воеводы нашего, Дара Соколова, Марку. Рабыня.

Женщина нахмурилась, и внутри Алекса словно что-то оборвалось:

— По словам старшины нашего, отец Марка рыцарь-тамплиер. А ты… Хотя говор у тебя не наш.

— Был я тамплиером. Да решил покинуть Орден. Хочу честным человеком быть. И Император дал мне на то позволение. Ныне я десятник личной сотни князя Соколова, Алекс фон Гейер.

— Значит, родитель этого оболтуса?

Ласково взъерошила светлые волосы мальчишки, прилипшего к ней так, что и не оторвать. Чуть оттаяла.

— Десятник, говоришь?

Вздохнула, повернула к себе сына, взглянула ему в лицо:

— Забрать хочешь?

Рыцарь замотал головой:

— Нет, что ты, честная женщина! Не зверь же я какой! Да и нет у меня пока ни двора, ни кола. Не успел обзавестись. Некуда сына забирать.

Гудрун прищурилась:

— Уж не на моё ли сиротское хозяйство рот разинул, а?

— Прости, коли такое подумалось. Но вижу я, что не рады мне тут. Давай, Марк. Пойду я на подворье старшины — пусть даст мне приют.

Поднялся, шагнул к двери, и замер, остановленный рукой, ухватившей его за пояс:

— Не спеши уходить, выкладывай, зачем явился? Только честно. Может, и передумаю. Оставлю.

Но рыцарь аккуратно высвободил одежду из её руки, взглянул сурово:

— Милостыню просить не приучен уж, извини. Хотел тебе спасибо сказать, что приютила сироту, воспитала. Да, смотрю…

Махнул рукой, вышел во двор, осмотрелся — опять никого. Что за чудеса? И направился прочь со двора, обратно к причалу. Уж там то ему точно скажут, где переночевать можно… Так и вышло. Городской старшина его в домике гостевом у себя на дворе устроил. Пусть крохотном, зато никому не мешает. А вечером сын прибежал, обратно звать. Мол, мама разрешила. Но Алекс отмахнулся — он, в конце концов, не нищий. Да и не хочет, чтобы из жалости его куда то пускали. Крыша есть, и ладно. В конце концов, куда хуже бывало в той же Святой Земле… Переночевал, а утром в обратный путь двинулся. Договорился с одним купцом, что назад в Торжок с грузом рыбы отправлялся, котомку свою забрал, сел на корабль, и уехал. Чего сыну мешать? Он в рыбацком городке дома. Там у него и родня новая, и друзья, и знакомые. А отец, что отец? Мало они ещё друг друга знают. Но вот задуматься стоит. Действительно, живёт в слободе, где воины стоят. Хотя домик стоит дёшево. Только где покупать? В самой столице, или в том же Торжке Старом или Новом? Или ещё куда податься? Пока до города портового добирался, определился. Возьмёт он себе жильё в Жарком граде. Что по пути в Тиантисуйю стоит. Там и тепло, кости ломаные и больные болеть не будут, и люди добрые. Когда ездил с поручением, познакомился. Да и земли неплохие. В отставку выйдет, можно будет себе и усадьбу завести. А пока — дом. Начнём с малого… Времени до отправления ещё много оставалось, потому по прибытию в Торжок, как расплатился, нанял коня на станции, и рванул, туда. где решил осесть… За три недели добрался не особо спеша, устроился на постоялом дворе, приценился через чиновников к жилищу — выбрал себе большой светлый дом недалеко от города, вместе с землями. Дар то бывшему тамплиеру щедро платил. Ну и купил. Нанял работников, те земли расчистили, пахать начали, каналы оросительные проводить. Приехал с проверкой пернатый чиновник, посмотрел, как тамплиер хозяйнует, хмыкнул, уехал. Почему пернатый? Так он инка родом. А те всегда на голове свои шапки, перьями изукрашенные, таскают. Потом приехали от него люди, объявили — мол, раз ты землю облагораживаешь, послабление тебе в податях и помощь от государства. Пригнали сотню рабов, как раз тех арабов, что славы из Европы притащили, велели к делу пристроить. Ну, тут то проблем не возникло. Рабы к жаре привычные, да и… Хоть и скрипнул зубами рыцарь, когда увидел пленников, да только, видать, отравлен он уже образом жизни славов. Не стал над теми измываться, просто нанял надсмотрщиков, да заставил работать. Не на износ, а по совести. Сколь могут. И кормил нормально. Арабы добро, как ни странно, оценили, особенно, когда сувенир увидели на стене его спальни — щит прежний, с восьмиконечным крестом, да доспехи европейского образца, рыцарские. Сообразили, как нелегко бывшему храмовнику к ним по-людски относится. Не подличали втихомолку, работали честно. Ну а там и время настало возвращаться. Приехал гонец, грамоту привёз — пора. Выступает армия через три недели, так что давай, десятник. Служба зовёт. Пора Империи долг отдавать за добро, за ласку, за приём. А кому хозяйство оставить? Недолго думая, поехал в Жаркий град, нашёл того пернатого служивого, пояснил, что к чему. Вызов на службу императорскую показал, попросил присмотреть за домом, за хозяйством. На всякий случай, мало ли чего, судьба у воинов разная бывает, оставил и завещание — в случае гибели всё сыну и его матери, Гудрун Сванссон. Чиновник при нём всё записал, в качестве свидетельства руку чернилами намазал, к пергаменту приложил. Потом в свиток скрутил, печатью запечатал, и в особый шкапчик уложил. За помощь, да за труды и полушки не взял. Таковы его обязанности, так сказал. И пожелал воину удачи в походе, да вернуться живым и здоровым. Да, ещё пообещал известить наследников по поводу распоряжения. Мол, тоже так положено. А Алекс коня оседлал, и в путь-дорогу отправился. Пока ехал — удивлялся: все дороги войсками забиты. Идут и пешие, и конные, и на турах диких. Тащат огнебои большие. Маршируют отряды воинов нового строя, ручницами вооружённые. Огромная сила двинулась. И ведь не поверишь, что всего двадцать лет назад во всей Империи едва тридцать тысяч воинов набиралось! Впрочем, тогда и само государство в два раза меньше было… Прибыл в Славгород, явился на двор, где его сотня службу несла. Доложился сотнику. Тот хмыкнул довольно, отправил в казарму. Неделю ждали срока условленного. Но скучать не пришлось: оружие в порядок приводили, вновь выданное из арсеналов. Коней приучали к себе новых, чёрных. Ибо испокон веков княжеская сотня только на вороных ездила. Да и так дел хватало. Каждый день надо Дара сопровождать. Он то в один лагерь, то в другой, то ещё куда. Ни минуты на месте не сидел. Но, наконец, час настал. Проревел рог воинский, ударили барабаны войны, засвистели флейты инков, и двинулась армия вторжения в поход…