– Макс! Ты можешь перестать тарахтеть? Без тебя тошно. Думаешь, все это важно? – Ира раздраженно продефилировала вдоль шлюза.

– Думаю, да. Профессор Рифегс сказал, что встретит тебя у трапа…

– И что?

– Ну, думал, тебя следует подготовить к тому, что ты увидишь.

– Ой, подумаешь! – махнул хоботом симбионт. – Я уже столько инопланетян видела, меня ничем не удивишь! Так что отстань.

– Не говори потом, что не предупреждал, – буркнул я и заткнулся.

Не хотелось подливать масла в огонь, иначе в самый неподходящий момент симбионт может перестать контролировать ситуацию. А молчание, как давно заметил Глюк, действительно прекрасный способ этих проблем избежать. Я в очередной раз опробовал этот прием буквально пять минут назад, и он показал себя с лучшей стороны. Ира тогда с присущим ей упорством начала как обычно искать обходные пути, чтобы заполучить-таки бластер: «А дай посмотреть, я не буду трогать, честно, только посмотрю», – и прочее в таком же духе. Но, наученный горьким опытом, я прекрасно понимал, что бластер сейчас ей был на самом деле не нужен – она просто хотела узнать, где он лежит, на будущее, «на всякий», как она говорила. Ну уж нет. Я так рисковать не намерен, натворит потом бед, обязательно натворит. Поэтому я тупо отмалчивался, а мой процессор посмеивался над моей неспособностью соврать самке.

Думаю, я все-таки успел донести достаточно информации до мозговых клеток Иры. По крайней мере, надеялся, что она усвоила главное: если что-то пойдет не так – бежать обратно на борт.

Внешний шлюз с шипением открылся, и я выпустил трап. Симбионт, выпучив глазки, разглядывал матово-холодные металлические стены дока. Потом начал медленно сходить вниз по «горке».

– Что-то тут как-то не очень… – заключила Ира, ступая на серую поверхность пола. – Мрачненько так…

Я хотел ответить, но самка машинально сунула браслет в свой ранец на поясе, да еще и случайно заслонила пальцем динамик, поэтому вряд ли бы меня услышала.

– И где этот профессор? – Ее зрачки бегали от стены к открытому входу в док и обратно. – Еще и мусора полно! Вот что значит мужики – разведут безобразие кругом!

Она подошла к холмику из песка и мелких камешков и поворошила его ногой:

– Смотри, сколько пыли, Макс! И где этот профессор-то?

– Я здесь. – Мусор вдруг распался на отдельные частицы, которые разом взметнулись в воздух и заключили симбионта во вращающийся вихрь. – Здравствуйте, очень рад – профессор Рифегс.

Ира сперва обомлела, потом, видимо, решила, что настал тот самый момент бежать, но бушующий вокруг нее смерч из сотен тысяч частиц явно не позволял ей этого сделать. Самка ойкнула, согнув колени, и прикрыла глаза хоботом. Из облака пыли вынырнул гладкий, идеальной формы шар размером с кулак и завис над макушкой симбионта.

– Какую форму предпочитаете? – прошелестел шар.

Ира открыла глаза и уставилась на него.

– Во… военную… – растерянно ляпнула она.

– Нет, – сказал я по-русски (хорошо хоть она браслет отпустила). – Он спрашивает, во что ему превратиться, чтобы тебе было комфортнее с ним беседовать.

– А-а-а… ну не знаю, во что-то более… целое…

– На универсальном говори, – посоветовал я.

Не дожидаясь, пока симбионт вспомнит, что его мозг, оказывается, знает универсальный, Рифегс собрал свои части в довольно плотное подобие тела фулонгийца, похожего на Иру, только цвета серого песка. И даже слепил правдоподобный хобот, продудев в него:

– Так нормально?

– Да-да… – неуверенно сказала самка, глядя на свою копию напротив.

– Вот и хорошо, – ответил профессор. – Не окажете ли честь отобедать со мной?

Ира по привычке хотела кивнуть, но чуть не завалилась вперед. Рифегс не стал дожидаться, пока она вспомнит, что у нее теперь нет головы, мягко взял самку за хобот и повел за собой.

Они шли по коридорам станции, напичканным лампочками и экранами. Ира глядела во все глаза по сторонам, а профессор вещал без умолку, показывая то в одну дверь, то в другую: «А тут у нас лаборатория, а вот вычислительный центр, а здесь спектрометры, а это…»

– Соберись! – шепнул я симбионту снова по-русски. – Вспомни все, что мы отрепетировали!

Но Ира никак не могла справиться с волнением, частенько пялясь на спину Рифегса – нескончаемо перекатывающийся волнами рой песчинок.

– Макс, что он такое? – наконец выдавила она тихо.

– Обыкновенный неорганический таланг с Канопуса. Я же говорил. Но ты же такая умная и самоуверенная! Ты же считаешь, если видела палубу восемь на Сириусе, то видела всю Вселенную. Да ты и близко не представляешь, какие формы жизни обитают в нашей галактике.

– Ну хватит! Я поняла. Тсс!

– На каком языке вы говорите с кораблем? – заинтересованно спросил остановившийся Рифегс. – Мой переводчик не понимает. Хотя неудивительно – его программа, наверное, темп назад в последний раз обновлялась.

– Это наречие обитателей Сол-3, – не моргнув глазками ответила Ира. Слава создателю, это хоть она помнит! – Мы изучаем диалекты землян.

– А-а-а, – понимающе протянул профессор, – эта недавно открытая раса! Я помню, читал где-то. Значит, вы – тоже ученый?! Замечательно, прекрасно, великолепно!

Так, все по плану. Он доволен. И Ирина сосредоточилась наконец.

– Входите. – Таланг отступил в сторону, хоботом приглашая Иру в просторную овальную комнату. – Это мой скромный центр управления. Сейчас поедим, а после, если позволите, я проведу для вас экскурсию по обсерватории.

Симбионт вежливо тряхнул хоботом и прошествовал в помещение. Все вертикальные поверхности центра были заняты мониторами, в основном изображающими Лейтен в разных ракурсах и приближениях: целиком и частями, с наложенными сетками магнитных полей, какой-то бегущей статистикой поверх, фокусами протуберанцев, излучениями в разных диапазонах волн и прочим. Все это находилось в непрестанном движении – поверхность звезды переливалась пламенем, трехмерные карты изгибались как электрический скат, а числа и вовсе мелькали с такой скоростью, что трудно уследить.

– Пишу работу о солнечной активности красных карликов, – пояснил профессор, заметив, как Ира остановилась в нерешительности. – Прошу.

Под мониторами вдоль стен выстроились столы с мигающими светодиодами на панелях. Точнее, тут были как высокие узкие столы, до которых Ира даже бы не дотянулась, так и низенькие широкие белоснежные столики почти у самого пола. Походила эта конструкция на книжную этажерку с асимметричными полками, над каждой из которых что-то светилось, в стену вжались разноцветные клавиши и еще какие-то штуки типа поручней. «Как мебель от эпатажного дизайнера», – подумала Ира.

– Прошу. – Рифегс указал на низенькую круглую табуретку на единственной ножке в дальнем конце комнаты. – Думаю, я правильно подогнал высоту.

Ира, поблагодарив, взобралась на сиденье рядом с квадратным столиком, уставленным цилиндрическими емкостями с разноцветной едой и напитками. Таланг разместился напротив.

– Угощайтесь. Я приготовил для вас лучшие фулонгийские деликатесы, – заявил он, потом его частицы вдруг ринулись к центру тела, отчего объем его сильно уменьшился. – Конечно, они все из автомата, сами понимаете… – скромно добавил профессор.

– Ничего, это все… это все равно замечательно, спасибо, – вежливо ответила самка. – Так вы давно тут один?

– Почти полтемпа. И так приятно, знаете, неожиданно обрести компанию.

– У нас случилась небольшая авария… – начала Ирина.

– Не беспокойтесь, мои дроиды все починят, – поспешно заверил Рифегс и с надеждой добавил: – Вы же никуда не торопитесь?

– Да, в общем…

– Вот и чудненько! – прервал он радостно. – Да вы ешьте, ешьте.

– А вы?

Таланг даже свернул свой синтезированный хобот, имитируя усмешку жителей Фулонга:

– Я не питаюсь органикой.

Симбионт, не обнаружив поблизости каких-либо столовых приборов, осторожно подтянул к себе ближайший тубус с едой и опустил в него хобот. Профессор между тем начал увлеченно рассказывать о своих исследованиях. Что для меня было бы на самом деле очень интересно, но в иных обстоятельствах. Самка же его точно слушала вполуха, не понимая и четверти терминов. Потом ученый как-то непринужденно перешел на нытье о том, как ему тут одиноко. Следом – как он выходит время от времени на поверхность, спускается с горного хребта, на котором размещена станция, вниз к кратерам и изучает почву. И что геология Лейтен-1 настолько уникальна, что он подумывает о диссертации и на эту тему.