подобным тоном, скорее, напоминало выражение удивления.

— Господин капитан, вас как будто удивляет наличие на аэродроме женщины-пилота! —

выпалила Брунгильда.

Капитан Хирата молчал несколько секунд. Видно было, как меняется выражение его глаз.

Он как будто решал: отвечать формально или искренне. И тщательно отмеривал в уме

уместную дозу вежливости, которой будет сопровождаться ответ.

Наконец решение было принято, и капитан Хирата — очень, очень вежливо — произнес:

— Да, Frau Leutnant, мне непривычно видеть женщину — военного летчика. Это меня

смущает. Настоящая японская женщина никогда не позволила бы себе стать военным

летчиком. В более традиционном обществе это сочли бы неприличным.

Он слегка поклонился, показывая, что сожалеет о столь резких словах.

Брунгильда сделалась совершенно пунцовой. Она сама чувствовала, как пылают ее уши.

— Я вынуждена напомнить вам, господин капитан, о том, что женщины очень рано

начали летать на самолетах, — проговорила она.

— Если я правильно понял ваши предыдущие рассказы, — сказал Хирата, — речь шла о

любительницах. Для них авиация была чем-то вроде модного приключения. Спорта. Как

это называется? Чем-то вроде игры в гольф. Таким образом они знакомились с

мужчинами, выходили замуж... Японские женщины, — прибавил он, — также посещают

кружки икэбаны для того, чтобы выйти замуж.

— Майн готт! — воскликнула Брунгильда. — Неужели завидные японские женихи

посещают подобные кружки?

— О нет, — японец тонко улыбнулся. — Но в этих кружках занимаются сестры и матери

завидных женихов.

— Очень сложно и очень по-японски, — сказала Брунгильда. Она искренне считала, что

это комплимент.

Очевидно, Хирата понял и оценил ее старания, потому что сделал ответный шаг:

— Однако, Frau Leutnant, мне показалось, что вы хотели опровергнуть мое, быть может,

ошибочное представление о первых летчицах.

— Я... — Брунгильда замялась, но тут же нашлась: — Да, господин капитан. Женщины

относились к авиации не только как к икэбане. Были и военные летчицы.

— В Германии? — еще более вежливо спросил Хирата.

— Первой военной летчицей считается русская дама — Евгения Шаховская, —

вынуждена была признать Брунгильда. Но она тотчас оживилась: — Это была

выдающаяся личность! Авантюристка, красавица, сорви-голова!

— Я плохо знаю русские имена, — заметил капитан Хирата, — однако мне кажется, что

«Шаховская» — имя знатного даймѐ... как это по-русски?

— Это княжеская фамилия, да, — кивнула Брунгильда. — Правда, до сих пор трудно

разобраться, кто была на самом деле Евгения Шаховская. Одни говорят, что — дочь купца

Михаила Андреева из Петербурга, которая вышла за князя и овдовела. (По другой версии

— развелась). Другие — что она никогда не была замужем, и Шаховская — ее первая и

настоящая фамилия, а ее отец был, мол, эстляндским губернатором. Есть еще версия, что

ее отец — князь Михаил Шаховской, тайный советник и сенатор. Кое-кто считает ее

авантюристкой, которая просто назвалась «княгиня Шаховская» — в начале двадцатого

века были и такие.

— Но в России, мне кажется, как и в Японии, строго велся учет знатных семейств, —

сказал Хирата. — Россия была традиционным обществом.

— Евгения Шаховская была международной авантюристкой, — ответила Брунгильда. —

Если можно так выразиться. Она училась летать в Германии. Вообще ее судьба — как и

судьба многих выдающихся женщин, — определилась любовью.

Она покосилась на капитана Хирату — не смеется ли он. Но японец с большим уважением

слушал о любви. Очевидно, в японской культуре это считается почтенным сюжетом.

Брунгильда приободрилась:

— Она влюбилась в кумира «всей прогрессивной Европы» — известного летчика и

инструктора Всеволода Абрамовича. Он прославился несколькими мировыми рекордами,

совершил, между прочем, перелет из Берлина до Петербурга. Его называли лучшим

пилотом-инструктором. В общем, он был действительно выдающийся!

— Да, такой мужчина производит сильное впечатление на женское сердце, — признал

капитан Хирата.

Брунгильда вдохновенно продолжала:

— Шаховскую завораживали полеты. Абрамович ее просто сразил! Поэтому она и

отправилась в Иоганнесталь, в Германию, и уже 16 августа 1911 года получила диплом.

— А Абрамович — он тоже находился в Иоганнестале? — спросил Хирата.

— Разумеется. Ради него, я думаю, она там и осталась. Они летали вместе, и вот однажды

поднялись в небо на двухместном аэроплане. Считается, что вела самолет Шаховская, а

Абрамович был пассажиром. Они упали с высоты в шестьдесят метров, и Абрамович

погиб. Это случилось в апреле 1913 года.

— А она? — спросил Хирата.

Брунгильда с удивлением заметила, что у капитана блеснули слезы.

— Японцы сентиментальны, — объяснил капитан Хирата. — Такие истории у нас

показывают в театре, их записывают писатели. Мы читаем их для того, чтобы испытывать

сильные чувства. Я благодарен вам за рассказ.

— Мой рассказ только начался, — заявила Брунгильда. — Мы ведь не дошли до самого

интересного: как Шаховская стала военным летчиком!

— О, — вежливо сказал капитан Хирата. — Прошу меня извинить. Я был нетерпелив.

— После катастрофы Шаховская объявила, что летать больше не будет. Но, конечно, не

удержалась. Она отправилась в Петербург, там бывала в доме Распутина, вообще

увлекалась всем модным, включая, надо полагать, и кокаин... Ее очень угнетало то

обстоятельство, что Абрамович погиб по ее вине, а она сама даже не пострадала. К

счастью для нее, началась война.

Капитан Хирата одобрительно кивнул.

— Война помогает самураю ощутить в себе истинный дух.

— Разумеется, женщине трудно было попасть в действующую армию, если только не с

госпиталем, — продолжала Брунгильда. — Но здесь следует отметить одно

обстоятельство. Россия была более передовой страной — в том, что касается женской

эмансипации. Да, да, она считается отсталой страной, и это как будто бы «общее место»,

но если сравнивать с той же Францией... Французским авиатрисам наотрез было отказано

во фронтовой службе. А Шаховская отправилась на поле боя. Она получила чин

прапорщика и была зачислена в авиаотряд. Занималась корректировкой огня батарей и

разведкой.

— Прекрасное дело, — одобрил Хирата.

— Про нее, конечно же, распускали слухи, что она занята не столько выполнением боевых

задач, сколько романами с офицерами. Ну и конечно же шпиономания. В русской армии

во всех, кто хоть как-то был связан с Германией, видели германских шпионов. Даже

императрицу в этом обвиняли. А Шаховская несколько лет жила в Германии, училась там!

Ее арестовали уже через месяц и приговорили к расстрелу.

— Это позорная смерть, особенно если обвинение несправедливое, — нахмурился Хирата.

— Вы забываете, господин капитан, о том, что Шаховская была близка с Григорием

Распутиным, а через него — с царской семьей. Николай II помиловал ее, и она была

заключена в крепость.

— Но в России произошла революция, которая все поставила — как это говорят? — с ног

на голову, — заметил Хирата.

— Именно. Шаховская была освобождена большевиками как узница царского режима.

Одно время она работала в Гатчинском дворце, который превратили в музей. Вроде бы

там произошла кража. Сейчас трудно во всем разобраться, ведь прошло столько лет, а