Малцаг был совсем мал, когда его отец и два старших брата, которые поехали в Тбилиси продавать виноградное сусло, без вести пропали. Это было время первого похода Тамерлана на Грузию, когда была разрушена столица. А потом тюркские воины добрались и до высокогорья. Диким вихрем они ворвались в их небольшое село. Мать успела спрятать Малцага в темном погребе, и он, зажимая уши, еще слышал, как она кричала и стонала. Наверное, он никогда бы не вылез из укрытия: так он был испуган. Да голод, страх, гнетущая тишина и удушающий дым поманили к свету. А там растерзанная, голая мать со вспоротым животом, и злые языки пламени, спускающиеся по крыше.
Он бежал, бежал из сожженного села. Спасло его то, что он чисто инстинктивно взял направление не вниз, откуда явились варвары, а вверх, в леса, где его подобрал пасечник, грузин, который жил за перевалом. Именно в этой приютившей его семье его новым старшим братом стал Тамарзо. Но и в этой семье с миром долго жить не удалось: и до этого поселения добрались кровавые щупальца Тамерлана. Однако отсюда, зная о надвигающейся опасности, детей заблаговременно отправили подальше в горы, в Сванетию, к родственникам Тамарзо по материнской линии.
Шло время. Тамарзо возмужал, закалился в жизни и ратных делах, стал полководцем. И рядом с ним тенью рос и Малцаг, всюду следуя за единственно родным человеком. А когда и Тамарзо был уничтожен руками Тамерлана, еще юный Малцаг поначалу был полностью подавлен, в смятении, потерял всякий смысл жизни. И над ним некоторое время довлел неукротимый страх, который со временем, как уходящая болезнь, куда-то отступил. И был период полного безразличия и почти животного существования, которое также со временем сменилось на крайне противоположное: в нем не зарделась, а заискрилась жизнь. И это действительно была пора, во время которой он ценою своей бунтарской жизни хотел расквитаться с Тамерланом. Знал, что это почти нереально, да его меч был в полувзмахе от ненавистной головы врага. Но судьба послала ему сына его злейшего врага — Омар-шейха. Вот после чего Малцаг свою жизнь и в грош не ставил, ведь теперь он мог с высоко поднятой головой явиться в иной мир к своему Тамарзо, и мечтал он это сделать с оружием в руках. Однако всемогущий Тамерлан и этого счастья ему не дал, к позорной участи приговорил. В темном холодном шатре, где обрабатывали туши баранов, Малцага бросили на слизкий, пропитанный жиром и ливером грязный деревянный стол, связали руки и ноги, и главный евнух, отстранив всех, заглянул в страдающие глаза Малцага, что-то невнятно прошептал и резанул меж ног так, что буйная, горячая кровь хлынула по бедрам. Малцаг ужасно взвыл не столько от боли, сколько от унижения; прокусил губу.
Он еще не знал и никогда не узнает о тех перипетиях, которые разворачивались вокруг него. И все же судьба ему благоволила: его, как сотни тысяч пленников Золотой Орды, не погнали почти что босиком по снегу в сторону Дербента, на стройки в Самарканд и иные города Азии, а, дав какую-то обувку, привязав за руки к телеге, повели на запад в сторону черноморских портов.
Кто бы знал состояние Малцага? Из надменного, бесшабашного, даже сумасбродного он превратился в жалкое, униженное, раздавленное существо, которое теперь и мужчиной назвать нельзя, и он не просто раб, а раб-кастрат, которого ждет позорная участь. Наверное, поэтому за весь день пути он ни разу не поднимал свою больную голову, где вместо ушей запекшиеся раны.
Ноги он свести не мог, широко от раны расставлял, оттого часто падал. И тогда тащила его по грунту воловья упряжка. Сам Малцаг даже не делал попыток как-то встать; в глубине души он ждал и искал смерти, но не такой мучительной и долгой, а мгновенной. И не раз, а много раз и денно и нощно он мечтал об оружии в руках и не кого-то убить, а свой живот вспороть. Да мерзкий живот — дрянь, не хочет он быть вспоротым. Наоборот, хочет быть полным и сытым. А сам Малцаг, хоть и ущербный мужчина, отныне раб — товар, надо беречь: ставят на ноги, своевременно кормят, кое-как обихаживают, правда, не так, как юных красивых девушек, которые по шесть душ сидят на каждой телеге. И телег — нескончаемая вереница. И идет она по протоптанному караванному пути, что называется «Северный торговый тракт» или, как в древности, «Северокавказский отрезок Великого шелкового пути».
Живой товар должен быть доставлен на средиземноморские рынки, и как можно быстрее, пока еще свеж. Самый короткий путь — через Зеленчукский проход и перевал Архыз, прямо в порт Сухум. И хотя весна уже началась, середина марта, и горы уже озеленились, а этот путь осилить не удалось: на горы навалились черные тучи, с ними густой снег, мороз, а потом пурга. Не преодолев даже первый перевал Умпыр, караван с невольницами развернулся обратно. И дабы сберечь товар, по приказу купца Бочека самых лучших девушек поместили в полуразбитые тюркитами Зеленчукские храмы, и почему-то сюда же попал и Малцаг.
Если было бы очень холодно или жарко, необрабатываемые раны Малцага воспалились бы, а заражения не избежать. А так, погода умеренная, питание и обхождение сносные, и молодой организм, вопреки настроению, переборол все. За время пути он ожил и окреп, стал лучше слышать. Поэтому его, как кастрата, быть может, как будущего евнуха — обучая, а более из-за нехватки такого рода персонала, приставили обслуживать и присматривать за битком набитым красавицами храмом.
Поначалу девушки его смущались, и он их, как загнанный волчонок, сторонился. А потом по распоряжению Бочека прямо в храме устроили баню. Осознав нынешнее состояние Малцага, девушки, как бы издеваясь над ним, стали бесстыдно демонстрировать ему свои юные тела.
Реакция Малцага была мгновенной. Он уже несколько дней вместо мертвецкого опустошения наблюдал какой-то прилив плоти в нижней части живота и уже не раз трогал раненные гениталии, веря и не веря. А тут взгляд его затуманился, потупился, будто съедает стыд. Резким движением рук он прикрыл больное место, под общий девичий хохот резво побежал по узкой лестнице наверх. Впервые оставшись наедине, внимательно осмотрел и ощупал по-прежнему вскипавшую плоть и израненную мошонку. Что за чудо?! Все на месте! Он все бы расцеловал. В бешеном экстазе он упал на колени, вознес руки, благодаря судьбу, а потом так закричал, что оставшиеся цветные стекла храма задрожали. Девушки внизу испугались, приумолкли. И в это время сверху появился лукаво улыбающийся Малцаг. Он им по-молодецки нагло подмигнул, да так, что они разом, инстинктивно, поспешили прикрыть свои тела, а он, в свою очередь, безудержно захохотал.
Конечно же, Малцаг был отчаянным малым, да не совсем дураком. Этот день, следом ночь и еще день он кое-как продержался, а потом молодая плоть взяла свое. Ночью он навел в храме шорох: показал, что в курятнике есть петух, да не простой, а дерзкий и сильный, так что поутру все голые красавицы стали шелковыми. А сам Малцаг себе места не находил, думал, боялся, что вот-вот донесут, или опытные евнухи и охрана догадаются.
Однако и на сей раз ему повезло: в горах выпал обильный снег, не пройти. Ждать некогда, и Бочек дает приказ срочно сниматься. Решено идти в обход гор, вдоль Кубани, до северных черноморских портов.
На прикубанской равнине весна в разгаре: все цветет, все живет, все благоухает. И если ранее несчастные девушки в тоске пребывали и тянули заунывные песни, то теперь и здесь жизнь брала свое: то тут, то там шутки, иногда веселые песни. Зато Малцаг опять к арбе привязан. И хочет он казаться, как и прежде, подавленным и несчастным, по-прежнему голову опускает, да взгляд, этот убитый было горем взгляд, теперь исподлобья, да блестит, во все всматривается. И, разумеется, никто не знает, что в его теперь уже не поникшей, а опущенной голове давно зреет план побега. Ему кажется, что это совсем не трудно, просто нужен удобный случай. И такой случай уже назревал. И охрана, считая, что он со своей участью окончательно смирился, мало обращала на него внимания, а иногда даже привлекала, как своего, к хозяйственным делам, высвобождая руки и простор. А торжество духа не скрыть. И в теле восстановилась сила и стать, а на лице заиграл румянец, что даже купец Бочек обратил на это свой взор и с умиленной улыбкой одобрил.