Знаю, что горцам,

                        хоть нравы их строги,

В облачном крае скалистых земель

Песня нужна, словно лошадь в дороге,

Песня нужна, словно бурка в метель.

Слово, как звездочка полночью темной,

Блещет над гребнями темных громад.

«Горец без песни — что всадник бездомный»,—

Издавна в наших местах говорят.

Тот, кто когда-то изрек это первым,

Видно, неплохо чеканил слова.

Сердце в груди его билось напевно,

Светлой и мудрой была голова.

Славы при жизни не знал он, конечно,

И не в богатстве почил среди гор.

Блещет под стать золотому колечку

Слово его, что живет до сих пор.

Лошади стоит стоустое слово.

Ставший поклонником слов дорогих,

Кланяюсь низко я снова и снова

Тем мастерам, что чеканили их.

В горькую пору шептали мы часто

Те дорогие для сердца слова.

Как над горами, над ними не властны

Времени мчащиеся жернова.

Нет скакуна у кавказца иного,

Всадником числится он все равно:

Лошади стоит стоустое слово,

Мигом доскачет до цели оно.

Мастером слово подковано тонко,

Сколько таких я встречал на веку!

Жизнь моя, может быть, искорка только —

Высекло слово ее на скаку.

Здравствуй, дерево! В крае безлесном

Ты стоишь на ветру.

Как бывало, на склоне отвесном

Шелестишь поутру.

Зелень листьев твоих поредела,

Нету прежних ветвей.

А бывало, ты мне не жалело

Щедрой тени своей.

Я мальчишкой взбирался без страха

По изгибам ствола,

Оттого-то на мне и рубаха

Вечно рваной была.

Мы простились с тобой на рассвете

Непогожего дня,

Ты за это двенадцатилетье

Не забыло ль меня?

Помнишь, девушку в платьице синем

Я сюда приводил?

В позапрошлом году на чужбине

Я ее схоронил.

Много верст пролегло между нами.

И в далеком краю

Я порой вспоминал со слезами

Тень и крону твою.

Много лет пролетело над нами

И воды утекло.

Обожгло нас недоброе пламя.

Но дотла не сожгло.

Бьются реки осенней порой,

Соловьи заливаются летом.

Даль гремит.

                   Что он слышит, глухой?

Что, немой, он расскажет об этом?

Птичьих песен ему не понять,

Петушиного крика в селенье,

Той молитвы, которую мать

Шепчет, веря в его исцеленье.

Он своих не расскажет обид.

Утром в путь он уходит недальний,

В молчаливую кузню спешит,

У беззвучной стоит наковальни.

Разжигает он черную печь,

Поднимает свой молот сурово

И руками, обретшими речь,

Произносит заветное слово.

Я смотрел на работу его,

На широкие смуглые плечи.

Мне казалось — его мастерство

Обладало и слухом и речью.

Закалял он железо в огне,

И своими большими руками

Говорил он такое, что мне

Не сказать никакими словами.

O, яблоки, созревшие в Мухоле,

Ваш цвет похож на цвет снегов весной.

Когда рассвет на полчаса, не боле,

Их красит красным цветом с желтизной.

О, зрелые плоды земли балкарской,

Познавши щедрость солнца и дождей.

Людей вы одаряете по-царски:

Их, зрелых, превращаете в детей.

Большие поэты и реки большие!

Сравни их приметы — бескрайни их шири.

Хоть малые реки

В большие вольются.

Большие навеки

Собой остаются.

Большая река и великий поэт.

Есть сходство меж ними, различия нет.

Года пролетают,

Исток не скудеет,

Хоть русло петляет,

Река не мелеет.

С поэтами схожа большая река:

Теченье, волненье ее — на века.

Пусть грозы над нею

Гремят в исступленье.

Но громы сильнее —

Обильней теченье.

Великие реки, большие поэты.

Похожи их свойства, похожи приметы.

Реке, как на горе.

Уж путь недалек.

Но ближе до моря —

И шире поток.

Я слово искал, перетряхивал снова

Свой скудный запас золотой.

Мечтал: подарю я тебе это слово,

Как влагу траве молодой.

Не тронул я словом тебя первозданным,

Ты тут же забыла о нем,

Бессильном, как дождь над простором песчаным,

Как снег над открытым огнем.