Жизнь моя! Быть может, ливнем ты была —

Так же яростна, свежа, быстра, светла,

Поливала так подсолнух и хлеба?

Может, вправду ливнем быть — моя судьба?

Ну, а может, ты — спокойный снегопад?

Над горами нити снежные висят.

Он засыпал все поля, как белый сон,

И детей теперь катает с горки он.

Снегом шла ты и шумела, ливнем мчась,

Быстрой речкой с гор высоких ты неслась,

И чинарой ты стояла в жаркий день,

На дорогу и дворы бросая тень.

Будь чем хочешь — только будь всегда живой,

Только жизнью будь, останься лишь собой!

Будь чинарой иль рекой — не в этом суть,—

Только будь всегда богатой, щедрой будь!

Разве всегда мне смотреть, как сегодня, на вас,

Наши холмы, что от снега вчера побелели?

Разве всегда буду в сумерках я, как сейчас,

Этой дорогой бродить — размышляя, без цели?

Разве всегда буду в дождь на чинары смотреть

Так, как теперь, — удивляясь листве их зеленой?

Разве всегда для меня будут так же гореть

Эти кусты барбариса, одевшие склоны?

Нет. Оттого мне и дороги снег и листва,

Вся эта жизнь… Я ведь знаю: расстанусь я с нею.

Вы говорите, что старые это слова?

Как там они ни стары, смерть гораздо старее!..

Неужели красота должна быть злой?

Град красивый, но взгляните за ограду —

Что осталось от плодов там после града!

Неужели красота должна быть злой?

Цвет змеи и розы цвет совсем не схожи.

И не зря, не зря дано различье им.

Если б вышло, что они одно и то же,

Я б хотел тогда не видеть, стать слепым!

Белозубым мальчишкой с порога победно глядят,

Улыбаясь мне, радости все, пережитые мною.

А со мной скорбной женщиной в траурной шали сидят

Пережитые горести и не дают мне покоя.

На сухом и нетесаном камне уселись они,

Как в ауле любила сидеть с матерями другими

Моя мать… И сидят, и молчат, и проходят так дни.

Я давно пережил их, но все не расстанусь я с ними…

Ты не ел того хлеба невзгод и нужды,

Что давала судьба мне так щедро, так часто.

Потому и заносчивым сделался ты,

Что ни разу в твой дом не входило несчастье.

Черный хлеб и беда учат многому нас,

С ними часто становятся люди мудрее.

Жизнь далась мне не очень легко. Но сейчас

Я об этом, по правде сказать, не жалею.

Уснуло ущелье ночное.

Чернея в нем, речка журчит.

Как буйвол, под темной скалою

Чернеющий камень лежит.

Так судьбы родного народа

Бывали черны ни с чего.

Но черной и в черные годы

Не стала душа у него!..

Защелкали волки клыками, взрывая

Притихшую ночь! Как из прошлых веков,

Доносится это. Про все забывая,

Я слушаю щелканье волчьих клыков.

Но голос отцов мне твердит, возникая

То ль в сердце моем, то ль в глубинах земли:

— Ведь щелкали волки и раньше клыками,

Мы ж все-таки шли. Через пропасти шли!..

Я помню: и снег был черный

Так день этот был тяжел.

И, с болью борясь упорно,

Шатаясь от ран, я шел.

Вокруг меня лес горел,

Казалось, я сгину скоро!..

Но я и тогда смотрел

На жизнь как на белую гору.

Я люблю самоотверженность и смелость тура,

Что стоит в карауле, возвышаясь над стадом.

Ловит запахи ветра, хоть и знает, что дуло,

Наведенное в сердце, может прятаться рядом.

Если близок охотник — быть спасенья не может:

Стоит на утесе совершенно открыто.

Да, он знает, что пуля его первым уложит,

Но спасется все стадо, — потому и стоит он.

С высоты озирает он деревья и камни,

А заметит охотника — он не зря в карауле:

Бьет тревогу он, прыгает, ударяясь рогами

О скалу из гранита, — и уходит от пули.

Если гибнуть, так гибнуть от скалы, от паденья,

Не от вражеской пули, не от злого прицела!

Издает оглушительный свист и в то же мгновенье

На рога свои крепкие в пропасть прыгает смело.

А потом поднимается и идет, невредимый!

…В красоте и свободе тоже мощь есть такая:

Пусть теснят их подчас — они непобедимы,

Смело прыгают в пропасти и не погибают.

Твои мне на заре алели розы,

Они светили ярко, как любовь.

Я на твоих штыках в ночи морозной

Замерзшую — сквозь иней — видел кровь.

Все пули, что в твои попали крылья,

У нас в сердцах застряли — в глубине.

Снега равнин мы кровью обагрили.

Горели мы не раз в твоем огне.

Порой ты спотыкалось, и с тобою

Мы спотыкались тоже в трудный час.

Ты горький яд давало нам порою,

Но все же знамя красное для нас

Осталось тем же. Мы не забывали,

Что цвет его — цвет зорь грядущих дней,

И, падая, его не отдавали

Своим врагам, врагам судьбы твоей.

Зря без отцов детей ты оставляло.

Но дети подросли, и вышли в бой,

И погибали, снег глотая талый,

Презрев обиду и гордясь тобой.

Твоей неправоты мы знали силу.

Но в горький час — сыны своей земли —

Мы были с нею, зданья возводили,

Растили виноград и скот пасли.

Дорога к счастью через кровь и грозы

Всегда вела. Жизнь вовсе не проста:

Ей часто служат вместе меч и роза,

И будущим живет она всегда.

Плоды и мед ты, время, мне давало,

Но часто пил я горечи вино.

Твоя мне копоть поры забивала —

Твои рассветы видел все равно.

Пусть часто было трудно нам с тобою,

Вершиной ты касаешься небес.

Частица леса — дерево лесное.

Я — дерево твое, ты ж, время, — лес.

Ломает буря дерево, но все же

Растут деревья, снова зелены,

Нет, зимним бурям лес не уничтожить,

Он все равно, качаясь, ждет весны.

Но гибнуть больно дереву живому

И речке тоже грустно высыхать,

Хоть без нее хватает водоемов,

Ей хочется самой журчать, сверкать.

Ты, время, созидаешь неустанно.

На грозы и цветы твои смотрю

И, забывая штыковые раны,

Грядущих дней приветствую зарю.