РУКИ ГОРЦА
Мгла над желтой чинарой,
Над осенней листвой.
Горец, труженик старый.
Покачал головой.
Сел он, седоволосый,
Чуть сощурив зрачки,
Положил он на посох
Две дрожащих руки.
Руки горца, знавали
Вы счастливей деньки.
Серый камень тесали,
Закаляли клинки.
Вы могучими были,
И не так уж давно
Вы пшеницу косили,
Ворошили зерно.
Вы и поле пахали
С незапамятных дней
И проворно седлали
Самых лучших коней.
Кровь водою смывали,
Разрывали бинты.
Голубиц обнимали
Неземной красоты.
Колыбели качали,
И ласкали детей,
И землей засыпали
Опочивших друзей.
Вы дома возводили,
Превращенные в прах,
Вы огонь разводили
В ледяных очагах.
Разгребали во вьюгу
С гор скатившийся снег,
Подвигали вы другу
Свой последний чурек.
Никогда не ленились,
Не жалели щедрот,
А теперь опустились.
Кто вас в том упрекнет?
НАШИ ДОРОГИ
По равнинам и по скатам
Вьетесь вы издалека,
От гранита сероваты.
Желтоваты от песка.
Засыпает вас метелью
Вот уже который век.
Вы изогнуты в ущельях.
Переломаны у рек.
Где-то солнце камень старый
Накалило в летний день,
Где-то добрые чинары
Путнику бросают тень.
Утром здесь туман ложится,
Пыль клубится в час дневной,
Ночью гравий серебрится
Под серебряной луной.
Поздней осенью дороги
Листьями покрыты сплошь,
В мягких листьях тонут ноги.
Ты по золоту идешь.
На горе ли, под горою,—
Павшие сто лет назад.
Здесь под плитами герои
Безымянные лежат.
Здесь порой поют и плачут,
По дороге с двух сторон
Кто с веселой свадьбы скачет,
Кто плетется с похорон.
…Помню, по дороге старой
Из далекого села
Мать с корзинкой шла с базара,
На спине меня несла.
И от легкости корзинки
И от тяжести нужды
Матери моей слезинки
На песке прожгли следы.
По дорогам этим после
Брел я сам, пуглив и мал,
И копытцами мой ослик
По сырым камням стучал.
Пояса дорог старинных,
Где зимой, который век.
С веток падая, рябина
Красит кровью белый снег,
На своих потертых спинах
Вы укачивали нас
И на родину с чужбины
Приводили в светлый час.
КЛИНОК И РОЗА
Где зелень пробивается сквозь камень
И на плечи ложатся облака,
Мне дорог розы красноватый пламень
И лунный блеск холодного клинка.
Родную землю просьбой беспокою,
Я говорю ей тихо: — Не забудь,
Когда умру, ты мне своей рукою
Клинок и розу положи на грудь.
У ОЧАГА
С гор возвратившийся сквозь проседь
Зимы, когда летят снега,
Любил отец мой бурку сбросить,
Потом присесть у очага.
И, цветом схожий с пастью волчьей,
Огонь то злился, то смирнел.
И на него отец мой молча,
О чем-то думая, смотрел.
О том ли думал он с тревогой,
Что снег метет, — спаси аллах,
Не разминулись бы с дорогой
Охотившиеся в горах.
Иль думал, как и все крестьяне,
Он, возвратясь под отчий кров:
Здоровы ль овцы на кутане?
Кормов ли хватит для коров?
Металось пламя и сникало,
Зардев на черной головне.
Но черных дум не возникало
В отцовской доброй голове.
Мели снега жестокой доли,
И помню, что огонь зачах.
Но вот он вновь в балкарском доме
Венчает каменный очаг.
Горит очаг. Огнем объяты
Дрова чинаровые в нем.
Сижу, как мой отец когда-то.
Задумавшись, перед огнем.
Со мной отцовские тревоги
И горы в дымчатых снегах.
Я думаю о людях многих,
О подвигах и о стихах.
И кажется: ущельем горным
Летит гнедой гривастый конь.
Не предаваясь мыслям черным.
Смотрю я молча на огонь.