В горах снегопад. Побелели холмы, и дорога,

И скалы высокие, словно твоя красота.

Снег падает медленно, тихо, задумчиво, строго,

Как мысли мои о тебе в этот час и всегда.

Как будто плывут над ущельями белые птицы,

Идет этот снег не спеша, без труда, без помех.

Желаю сегодня охотнику не оступиться:

Охотничьи тропы невидными делает снег.

Нет ветра, мороза. Ушли облаками туманы.

Скал плечи гранитные, белая ель на скале.

Снег падает плавно, бесшумно, с утра, непрестанно,

Как мысли мои о друзьях, о судьбе, о земле.

Снег падает так, как свой сказ развивает сказитель,—

Уверенно, вдумчиво, медленно, без суеты.

И кажется: все испытанья, надежды, событья,

Вдруг став журавлями, сейчас облетают хребты.

Снег идет над дорогой, стоит, как завеса сплошная,

Гранитные груди у скал, все хребты в белой мгле.

Снег падает плавно, идет, никому не мешая.

Как мысли мои о тебе, о любви, о земле.

Снег медленно падает, тихое белое чудо,

Чинары высокие молча на склонах стоят.

И кажется: снова я где-то далеко отсюда

И мне только снится спокойный родной снегопад…

Шаль, что носили матери в горах,

Святыней ты была для нас в веках.

Как матери святое молоко,

Вознесена ты нами высоко.

Не раз, не два направленному в грудь

Кинжалу перерезала ты путь.

Упав пред тем, кто был готов убить.

И он не смел тебя переступить.

Не страх и не предчувствие беды,—

Его могла сдержать лишь только ты

В своем порыве ясном и святом.

К добру и чести стала ты мостом.

Сильней кинжала, — пусть он страшен, — шаль.

Сильней больших гранитных башен шаль,

Немало жизней так спасла ты, шаль,

Носителем добра была ты, шаль.

Да, тот, кто всей душою жаждал мстить,

Не мог, не смел тебя переступить.

Всегда легко рискуя головой,

Он становился робким пред тобой.

У очага ребенком я дремал

И к мягкой шали щеку прижимал,

И было хорошо в тепле дремать,

И молча на меня смотрела мать.

Шаль черная горянок-матерей,

О, ветра вой, о, память детских дней!

О, снег, летящий с неба в дымоход! —

Казалось, саклю снегом занесет.

Ребенка в колыбели бахромой

Пушистою касавшаяся шаль

И горцу, что покинул дом родной.

Теплом его казавшаяся шаль!

Когда ж от пули гибли храбрецы,

Их покрывали шали той концы,

Шаль горских матерей, ты и сейчас

Воспоминаний много будишь в нас.

Я вижу вновь очаг и дом родной,

И прижимаюсь вновь к тебе щекой,

И вновь дремлю, устав от детских дел,

Как будто не старел я, не седел.

Как худенькие руки матерей,

Как их морщины — след нелегких дней,

Так эта шаль — вещей священней нет

Способна излучать тепло и свет.

Хранила честь земли родимой, шаль.

Была, как жизнь, непобедимой, шаль,

Героев павших покрывала, шаль.

Тепло поэтам ты давала, шаль!..

О смерти языка спокойно, без участья,

Ты речь свою повел, ученую весьма.

Что для тебя язык? Глагол, деепричастья…

А для меня он — жизнь. Ты понял? Жизнь сама

Когда я слушаю слова родимой речи,

Я вижу тех, кто пал, но кто свободу спас.

Я вижу храбрецов, чье слово в жаркой сече

Горело, словно кровь, как день в закатный час.

«Будь с нами, мужество!» — слова из уст летели

Из окровавленных, как птицы, напролом,

И гнали пришлецов разбойных из ущелий,

И смелых славили на языке своем.

Поныне те слова стоят, как наши скалы,

Поныне те слова сверкают, как мечи.

В них раны сабельной огонь кроваво-алый,

В них вечной доблести горячие ключи.

Мужчины, чьи уста полны были и кровью

Сраженья правого и кровью слов родных!

О, жены, что детей баюкали с любовью.

Оплакав их отцов на языке живых!..

О смерти языка ты говоришь бесстрастно,

Но мне-то слышится, как девушка на нем

Твердит слова любви, — они звучат прекрасно.

Как листья, как родник в цветении лесном.

Прислушайся, — тебе откроются долины,

И блеск травы, и шум дождя в словах простых,

В них ветки шелестят, и клекот в них орлиный,

И ум пословицы, и звонкий древний стих.

Не этот ли язык звенел над колыбелью?

Не он ли хлеб растил с упорством и трудом?

Не он ли горевал? Не он ли звал к веселью

И «Мир вам» говорил, вступая в каждый дом?

Он молоком блеснет, теплом тебя согреет,

Когда произнесешь на нем ты слово «мать»,

А скажешь «яблоко» — все расцветет, созреет,

А скажешь «небосвод» — весь мир начнет сиять.

Язык не слабый снег, он не растает вскоре,

Язык — могучая гранитная скала.

С народом он делил и радости и горе,

И в споре с ним позор познали силы зла.

Язык народа жил, как всадник и как воин,

Родной земле служил, как пахарь и мудрец.

Он так же, как народ, бессмертия достоин,

А если он умрет, умрет он как храбрец.