Много раз я писал о тебе… Издавна

Были камнем богаты аулы нагорий,

И народ мой оставил свои письмена

В камне: мудрость свою, и надежду, и горе.

Мысль народов других в древних книгах жила,

В фолиантах хранились былого анналы.

А у горцев бесправных — скала да скала.

Мысль вверялась камням. Камни, камни и скалы —

Наши книги, история нашей земли!

Потому-то и камень везде в преизбытке.

Что столетия в нем свой язык обрели.

Это скорби и стойкости твердые свитки!

Вот надгробья, вот мельничные жернова,

Башни… Память о войнах, набегах, обвалах.

Выразительны камни, как будто слова.

Заливала их кровь, лунный свет заливал их.

Это плач матерей и томленья подруг,

Боль поэта и мысль мудреца-чародея,

И умельца движения чуткие рук,

Дух борца… Я читаю их, сам каменея!

Сколько каменных я раскрываю страниц!

Это всадников-кровников единоборство,

Это крик полонянок и ропот темниц,

Это наших крестьян трудолюбье, упорство.

Это каменное их терпенье. Борьба

Их за жизнь. Их глазами глядят эти камни

На меня так внимательно! Предков судьба

В них живет и становится сразу близка мне.

В доме каменном, у очага, сколько раз,

Камень, ты согревал мои ноги босые.

Нам при жизни служил. А придет смертный час —

У могил имена сохранишь ты людские.

Я уйду, ты же будешь веками храним.

Нет без камня и дерева горской дороги.

Так недавно ты грел мои детские ноги

У огня… Скоро станешь надгробьем моим…

Так чисто небо — всех небес небесней,—

Что хлынуть хочется слезам из глаз!

Оно мне кажется прекрасной песней,

Пропетою для мира в первый раз!

Я чувствую, на небо глядя, робость,

Молчу, как будто все мои слова,

Сорвавшись с турьих троп, низверглись в пропасть,

Как будто с речью я не знал родства.

Иду я по Хуламскому ущелью.

Иду, как будто должен по камням

Поспеть одновременно к новоселью,

К веселой свадьбе и к похоронам.

Иду средь белых скал и средь развалин

Домов, старинных башен крепостных.

Вид очагов погасших так печален,

А ведь они пылали для живых.

Жестокость, что вела борьбу со светом,

Водою мертвой залила огонь…

Мой стих, когда не скажешь ты об этом.

Погибни, в бездну упади, как конь!

Гляди, не бойся. Эти камни стали

От горя черными на всем пути.

Молчат, как будто от беды устали

И слово трудно им произнести.

А ты не камень. Плачь же! На колени

Стань пред камнями! Зарыдай в золе!

Пусть никогда разрушенных селений

Ничьи глаза не видят на земле!

Разрушенные сакли — как могилы.

Судьба, как жестока ты к нам была,

Как била по зубам! О, день постылый,

Полуразвалин горькая зола!

Пойди узнай, под чьими небесами

Глаза навек закрыли мастера,

Что дерево и камень здесь тесали

Для каждого жилища и двора.

— Белеют нового аула зданья.

Что ж у развалин плачешь ты, поэт?

— Не возвратиться мертвым из изгнанья,

Не исцелиться ранам прежних лет!

Упал я на колени пред камнями

И горько плачу о недавнем зле.

Нет, не бывать жестокости над нами!

Пусть ей жилья не будет на земле!

Я на горы смотрю, я глазами искал их,—

Не увидел вершин, уходящих во тьму.

Я смотрю на старинные башни на скалах,

Это башни иль нарты — никак не пойму.

Не страшась крутизны, в бездну падают реки.

Стук подков — так мне кажется — вторит ключу.

Это скачут в лесистой теснине абреки

Или сам я, гонимый врагами, скачу?

Это черные бурки врагов промелькнули

И тотчас растворились в полночной дали?

Я припомнил преданье, что слышал в ауле,

Вспомнил раны, что долго зажить не могли.

Оглашается звоном кинжалов теснина.

Кто кого убивает во мраке? В чей дом

В черной бурке внесут бездыханного сына?

Как черна эта ночь на обрыве крутом!

Как отцу моему здесь, в ущелье, кричала,

Так спросонок, сова, ты кричишь мне опять…

Не боюсь я врага! Не боюсь я кинжала!

Мне нужна моя жизнь: дома ждет меня мать!

В пене скачет река, побледнев от испуга.

Будто враг за ней гонится в душной пыли…

Помнишь: кровники здесь настигали друг друга.

Помнишь: раны здесь долго зажить не могли…

Скалы, разве мои вы не видите раны?

Льется кровь моя — остановить не могу!

Я на землю упал. Чей там окрик гортанный?

Где кинжал? Неужели я сдамся врагу?

Нет, почудилось ночью сверкание стали,—

Фары встречной машины стремятся ко мне.

Это в древнем преданье слова отблистали,

Как низринулся в пропасть абрек на коне.

Но постой! За скалой чей-то крик, чьи-то стоны.

Ты прислушайся, — кто-то кричит и зовет.

То не всадник ли стонет, кинжалом пронзенный?

Как же можешь ты медлить? На помощь! Вперед!

Нет, дошел этот крик до меня, до теснины,

Из-за гор древних лет, окровавленных лет.

Впереди зажигаются фары машины,

И со мною друзья, электрический свет.

Как на скалах черны эти древние башни!

То не кровной ли мести кинжал за скалой?

…Впереди — мой аул и приют мой домашний,

Рядом свет, и друзья мои рядом со мной.