Миряне объединены между собой либо общим гипнозом, либо деньгами. Вы же должны быть едины, выполняя задачу Луча.

Петрович зачислен в Пажеский корпус, а ты – в Рыцарский, и между вами лежит почти непреодолимое расстояние.

Твой конфликт с ним, с другой стороны, неплох, ибо он позволяет взглянуть глубже на природу ваших отношений. Но в критике будь беспощаден только к себе. Не надо бояться конфликтных ситуаций и даже смерти – вы должны научиться неуловимой гибкости. Конфликт – это знак: смотри глубже в себя, здесь зарыт клад, иначе скоро придет конец внутреннему росту. Смотри глубже – и любой конфликт, являющийся свинцом, будет преображен в золото. Но необходимо углубиться в себя не на пять метров, а на пятьдесят…"

Я проснулся от шума на кухне и, быстро одевшись, вышел из комнаты. Гиацинта пила чай.

– Я сейчас ухожу на работу, – сказала она. – Тебе позволяется пожить некоторое время в моем доме. Но при одном условии – ты не будешь заполнять собою все пространство и мешать мне углубляться в мир сновидений.

– Я тихий человек, увлекающийся созерцанием того, что существует за видимым миром.

– А деньги у тебя есть на проживание? – поинтересовалась она. – А то у Гиацинты их совсем мало, едва хватает на оплату одной комнаты.

– Я могу оплатить все расходы – заявил я.

Допив чай, Гиацинта скрылась за дверью. Я не спеша позавтракал и, накинув пальто, вышел на заснеженный двор.

"Пора ехать в Москву, – решил я, – надо срочно навестить Джи".

Через час я позвонил в дверь квартиры Феи на Авиамоторной улице.

– Что-то ты рано приехал, – удивился Джи, впустив меня в тесную комнату.

Хотя был полдень, в комнате все спали: Фея на диванчике, а Петрович – под круглым столом, на старом одеяле.

– Я неплохо устроился, в Красково, – бодро сообщил я, – в небольшом деревянном домике.

– Очень кстати, – сказал Джи, постепенно просыпаясь. – Хорошо, если бы ты и Петровича туда пристроил, а то наша комната превратилась в ночлежку

– Да, невыносимо, – вдруг встрепенулась Фея. – Когда Петровичу снится страшный сон, он кричит и бьет ногами в дверцу шкафа. А такие сны ему снятся каждую ночь. И я бы тоже хотела пожить в деревянном домике под Москвой.

– Тогда надо попить чайку и заняться этим вопросом, – сообщил Джи.

К вечеру ситуация была обсуждена с госпожой Гиацинтой, и на!Щ маленькая Школа получила разрешение снять две комнаты в деревянном домике.

– Теперь перед нами стоит важная задача, – произнес Джи.

– В Красково мы попытаемся построить пятиугольник. Нам надо научщъся не то чтобы любить друг друга, следуя христианским заповедям, но хотя бы терпеть отрицательные проявления ближних. Это не так-то просто. Нам надо сохранить пространство Школы, его теплую атмосферу, в которой каждый из нас мог бы творчески проявляться. Мы, наконец, вырвемся из душного пространства московской коммуналки и попадем в более роскошные условия.

К полуночи мы прибыли в домик и стали обустраивать новое пространство. Гиацинта приготовила тушеное мясо с жареным картофелем, по дому разнесся аппетитный запах. Накрыв на стал, она позвала нас отужинать.

– А что происходит с твоей квартиркой на Белорусской? – спросил Джи, разрезая ножом большой кусок баранины.

– Там живет Данилка, – невесело ответила она.

– А это что за новый персонаж? – живо заинтересовался я.

– Когда я получила однокомнатную квартиру – в полуподвале, недалеко от метро Белорусская, – начала свой рассказ Гиацинта, – то, конечно, в нее повадились ходить все эзотерики московского андеграунда. Они устраивали там свои пирушки и эзотерические заседания. Известный художник Зверев тоже частенько просился заночевать у меня, когда опаздывал на последний поезд метро. Мне опять приходилось за всеми убирать, опять покупать водку и мясо. Ведь если придут мэтры, то уж лучше их накормить и напоить, а то житья никакого не будет. Скажут недоброе слово – и вся жизнь пойдет наперекосяк. А тут подвернулся Данилка. Он сказал, что работает в КГБ начальником, у него своя машина. Живет он с женой в трехкомнатной квартире, с видом на Кремль. Но сейчас жена там затеяла ремонт, и он, если я не против, поживет немного у меня на Белорусской, заодно отремонтирует и мою квартиру. Я обрадовалась, что добрый человек нашелся, хоть порядок наведет. Но Данилка живет уже три месяца, а ремонт никак не закончит, и я сняла себе комнату в избе, в Красково.

– Хотелось бы взглянуть на твою квартиру, – мечтательно произнес я.

– Вот и я хотела завтра поехать туда и посмотреть на ремонт! – воскликнула Гиацинта.

На следующий вечер я бодро шагал за своей учительницей по Малой Грузинской улице. Пройдя разрушенную кирху, мы свернули в переулок и остановились перед обшарпанным особняком. Мы обошли его, и Гиацинта стукнула три раза в полуподвальное окошко.

Открылась низкая дверь, и в нее высунулся двухметрового роста грузин, с надменным барственным лицом и холеными усами, одетый в черные дорогие брюки и белую рубашку с галстуком.

– Наконец-то ты появилась, – пробасил грузин и заключил в объятья нежный стан Гиацинты.

"Что это он так любезен с моей женщиной?" – разозлился я, стараясь оторвать ее от грузина. Вдруг его взгляд наткнулся на меня:

– А это еще что за чудо?

– Да это безобидный Барсик, – ответила Гиацинта.

Тут зазвонил телефон, и Данила стал объяснять кому-то сложный юридический вопрос.

Мы скромно переступили порог. Квартира была неплохо обставлена, но из-за ремонта кое-где лежали куски линолеума и недоклеенных обоев.

Данила долго говорил по телефону, а Гиацинта ходила и ворчала, что прошло три месяца, а ремонт даже и не начинался. Подозрительный Данила отделывался пошлыми комплиментами.

Я сидел на кухоньке и думал, что на самом деле ремонт делать не обязательно: комната и кухня выглядели по-домашнему уютно. А с этим грузином разбираться – все равно что провалиться в ад.

– Пойдем отсюда – ты все равно от него ничего не добьешься, – сказал я.

– Вот видишь – Гиацинту все время обманывают, и она ничего не может с этим поделать, – печально произнесла она, выходя на покрытый снегом асфальтовый двор.

– Я бы на твоем месте завтра же выгнал его из дома, – недовольно ответил я.

– А кто закончит ремонт?

– По-моему, дело тут не в ремонте.

– Ты, кажется, собрался устроить мне сцену ревности? – возмутилась Гиацинта. – Ты что, забыл, что находишься у меня на обучении? – и она строго посмотрела на меня.

Жизнь в Красково потекла своим чередом. Я постепенно влюбился в госпожу Гиацинту и не мог жить без нее ни одной секунды. Однажды, набравшись смелости и дождавшись удобного момента, я торжественно произнес:

– Дорогая Гиацинта, в вашем лице я встретил свою судьбу. Я вас люблю. Если вы согласитесь быть моей женой, я стану самым счастливым человеком.

– Вы мне тоже нравитесь, – сказала она, слегка покраснев, – но не будем торопиться с браком – мне надо проверить ваши чувства.

– Я готов пройти все испытания и заслужить ваше сердце, – ответил я.

Гиацинта размышляла целый месяц, проверяя мое чувство самыми разнообразными методами, и, наконец, согласилась. Мы подали документы в загс, а ночью в сновидении меня вызвали в суд. Я вошел в огромный квадратный зал с мерцающими серыми стенами. Посреди зала стоял темный дубовый стол, за столом сидел строгий мужчина в сером штатском костюме с длинным сухим лицом. Он просверлил меня глазами насквозь и резким голосом спросил:

– Это правда, что ты любишь госпожу Гиацинту? Или женишься на ней из-за прописки в Москве?

"Если он заметит корысть в моем сердце, то все пропало", – задрожал я.

– Беру в жены Гиацинту по любви, – с трудом произнес я, и тело покрылось холодным потом.

Серый человек очень подозрительно посмотрел в мои глаза и с размаху ударил штампом по листу белой бумаги, а потом бросил ее мне через весь зал. Лист сделал головокружительный вираж и опустился в мои руки. На нем было проштамповано: "Женат на госпоже Гиацинте".