– Да брось ты эту лимиту в метро, – ухмыльнулся он.

– Нет, Сахарный, я больше о тебе не буду заботиться – ступай своей дорогой.

Сахарный мяукнул на все метро и большими прыжками удалился.

– А я уж подумал, вы меня бросите, – произнес я.

– Это вы все меня когда-нибудь бросите, – возмутилась Гиацинта, – я же никого не предаю.

Не успели мы подняться по эскалатору, как возле нас раздалось громкое мяуканье.

– Я согласен взять вас двоих, – склоняясь перед дамой, как на шарнирах, объявил Сахарный, – только этого молодца мы положим на половичке у порога.

"Лучше половичок Сахарного, чем кинжал Али", – облегченно подумал я и, успокоившись, пошел следом за ними через пустырь, напрямик, по дорожке, сокращающей людям путь от спальни до работы и обратно.

К полуночи мы вошли в уютную квартирку. На полу лежали мягкие ковры, окно закрывали бархатные шторы, комната была чистой и тихой. К моему удивлению, Сахарный быстро приготовил ужин, накрыл на стол и достал бутылку дорогого красного вина. Разлив вино по бокалам, он нагло уставился на меня бесцветными глазами:

– А теперь, дорогая Гиацинта, расскажи, – произнес он, потирая руки, – на каком вокзале ты подобрала этого подозрительного типа?

– Он мне достался в подарочек от Джи, – ответила она и, взяв серебряный нож, стала разрезать бифштекс на тарелке с танцующими нимфами.

– И что же ты собираешься с ним делать? – удивленно спросил он.

– Так тебе все сразу и скажи.

– А ты зачем по земле-то бродишь? – обратился ко мне Сахарный.

– Как бы это смешно для тебя ни звучало, стремлюсь к Просветлению, – ответил я.

– И этот туда же! – рассмеялся он. – Тебе, видать, на земле плохо живется, вот ты и заладил о Просветлении. Думаешь сразу в рай просочиться? Нет, дорогой, вначале ты уж на земле намучайся, настрадайся, а потом и на небо заглядывайся. А то вишь какой, молоко на губах не просохло, а все туда же, где великие обитают…

– Что это ты так засуетился? – поинтересовалась Гиацинта.

– У тебя, что ли, в кармане ключи от райских врат?

– А изучал ли ты труд Ницше "Так говорил Заратустра", – обратился ко мне Сахарный. – Там указан Путь Великих Героев.

– Меня больше привлекают восточные школы.

– А, нам попался представитель йоги, любитель стоять на голове. И ты надеешься, задирая ноги, оказаться на небесах? – рассмеялся Сахарный.

– Нет, я думаю, госпожа Гиацинта поможет мне в этом.

– Если она и приведет тебя куда-либо, так только не на небеса.

– Ты что-то слишком разболтался, – вспыхнула Гиацинта. – Не пора ли нам лечь спать, часы показывают три ночи.

– Тебе, Гиацинта, я предлагаю лечь со мной на диване, а доброго молодца положить в коридоре у двери. Если он собрался идти к Просветлению, то пусть сразу привыкает к трудностям.

– Сахарный, ты становишься приторным, – гневно ответила Гиацинта.

– А, – закричал Сахарный и забегал по кухне, – я знаю, ты хочешь лечь на моем мягком диванчике с проходимцем от эзотеризма!

– Перестань буйствовать, – вспыхнула она, – я лягу на диване, мой спутник на ковре, а ты в своем доме сможешь найти себе место.

– Мой дом специально не приспособлен для гостей, – позеленел от негодования Сахарный.

Пока я наслаждался горячим душем, все спальные места оказались занятыми. Гордость не позволяла лечь на пороге. Я вышел на кухню, сел на пошатывающийся стул и открыл записи бесед с Джи: мне было крайне необходимо поддержать себя импульсом Луча.

"Многие формы мистицизма на Западе носят мифический характер. Живя в богатых виллах Лондона и Парижа, эти мистики все равно не могут проникнуть в высшие сферы. Для этого нужны особые качества и обстоятельства, которые нельзя записать и сфотографировать, ибо они всегда меняются, являясь живыми субстанциями.

Невозможно научиться летать в тонких эфирных сферах, будучи загрязненным. Можно, конечно, нарастить искусственные крылья, но это временное удовольствие вам дорого обойдется.

Вы с Петровичем находитесь в оранжерейных условиях космического Луча, поэтому с вами происходит чудо: масса совпадений, внутренних допингов и неожиданного везения.

И вы в точности отражаете притчу о хромом и слепом, которые дойдут, только будучи вместе. Если будете постоянно выяснять отношения, то никогда не удержитесь на Пути. Вам надо идти вместе".

После прочтения этой фразы мое возмущение достигло наивысшей степени, ибо я никак не мог понять, почему Джи навязывает мне общество вредоносного Петровича – разве мало на свете других, приличных попутчиков?

"Если поместить абсурд и нелепость Петровича в определенную ситуацию, то с его помощью можно отыскать иголку в стоге сена. Попробуй использовать его странные качества в положительном аспекте. Как Санчо Панса поддерживал Дон-Кихо-та, а Ламме Гудзак – Уленшпигеля, так и он всегда будет поддерживать тебя, если ты научишься обращаться с ним. Один ты не справишься с поставленной задачей. В каждом из вас должен присутствовать элемент безумия, а с другой стороны – момент волевого рационального подхода".

Я закрыл дневник и попробовал решить этот странный коан, который поставил передо мной Джи, да так ничего и не решив, заснул сидя на стуле. Очнулся от сильного грохота, когда оказался на полу, продрогший от холода и утренней промозглости. Возбужденный Сахарный выскочил в пижаме из комнаты и, схватившись за голову, нервно заорал:

– Опять привели человека, который развалил всю мою квартиру!

– Сейчас я прикреплю ножки обратно, – пролепетал я, покачиваясь со сна.

Сахарный вручил мне молоток и гвозди, и я, нелепо извиняясь, стал сонно сколачивать старинный стул, постоянно промахиваясь.

– Ты чего это ножки приколачиваешь вверх ногами? – возмущенно завопил он.

– Сахарный, какая тебе разница, на каком стуле читать Ницше? – произнесла Гиацинта. – Чини сам свою дряхлую мебель, нам пора уходить.

– Да это антикварная вещь!

– Небось, с помойки притащил, – усмехнулась она, – меня уж ты не проведешь. – Пойдем, Касьян, нас ждут важные дела.

Через несколько часов мы оказались за городом, где снегу было больше и ветер свободно гонял замысловатые искристые фантомы.

– Вот в этой избушке на куриных ножках я обитаю, – сообщила она, указывая на бревенчатый домик.

Он сразу понравился мне: похож был на ладную шкатулку, а вокруг застыли огромные сосны и березы, как будто он стоял в лесу.

– Я и мечтать не мог о такой роскоши, – восхищенно произнес я. – Жаль только, что не в центре Москвы.

Гиацинта, не раздеваясь из-за холода, села за стол и стала разглядывать свои белоснежные пальцы, а я следил за ней с тайным наслаждением. Наконец-то я остался с ней наедине и вдоволь мог любоваться длинными ресницами и сумеречным взглядом. Заметив это, она улыбнулась и вышла из комнаты.

Я затопил печь, и мы в полном молчании стали пить чай.

– К сожалению, мне надо отлучиться на несколько часов, – сказала Гиацинта. – А когда я вернусь, хотелось бы увидеть накрытый стол.

– О моя госпожа, – трогательно произнес я, – отныне я к вашим услугам.

– В этом у меня будет время убедиться, – сказала она и, бросив на меня обворожительный взгляд, вышла на улицу.

Я не спеша достал свой дневник, завернулся в огромный тулуп и стал описывать последние события, в надежде правильно их осознать.

"Я не совсем понимаю, в чем будет состоять обучение, – записал я, – и для чего Джи отдал меня на воспитание этой прелестной даме? Наверное, она будет говорить со мной о Просветлении. Поэтому мне с почтенной миной придется выслушивать скучнейшие разговоры о том, что нельзя выражать негативные эмоции, и с благостью взирать на небеса…"

Через некоторое время меня стало клонить ко сну: ночь, проведенная на антикварном стуле, стала сказываться на моем крепком организме. Скрипнула дверь, я проснулся. Гиацинта появилась на пороге, раскрасневшаяся от мороза, и, увидев мои заспанные глаза, воскликнула: