Милая интеллигентная заведующая, изнывая от канцелярской духоты, читала Эдмона Ростана. Я поведал ей свою печальную историю.

– Ладно, я помогу тебе, – сказала она, ласково глядя в глаза, – но только никому не проговорись, – и поставила штамп в трудовую: "Уволен по собственному желанию". От счастья я, галантно поклонившись, поцеловал ее мягкую изящную руку.

– Как трогательно, – смутившись, сказала она. – Лучше побыстрей уходи отсюда.

"Прав был Джи, когда говорил, что женская колонна всегда поддерживает наше направление", – отметил я.

Я радостный выскочил из отдела кадров, как вдруг наткнулся на старшего бухгалтера.

– Попался, голубчик, – объявил он, – мы тут тебя обыскались!

– А вам что от меня надо? – приготовился я к защите.

– Выдать тебе зарплату за полмесяца, прогульщик, – сухо усмехнулся он.

– Всегда готов, – бодро заявил я и отправился за ним в бухгалтерию.

Прошло некоторое время, и Петрович сам позвонил мне. Я договорился с ним встретиться в молодежном кафе "Улыбка" в центре города. Через час я сидел в "Улыбке", потягивая пиво и любуясь неотразимой красотой молодых девушек.

– Извини, что опоздал, – произнес за моей спиной Петрович – похудевший и еще больше похожий на веселою итальянца. – Сел, как обычно, в троллейбус, а он на полпути вдруг загорелся – пришлось выкручиваться.

– Это знак приближения к Лучу, – заметил я и заказал еще кружку пива для Петровича.

Пока он покупал себе сигареты и бросал томные взоры на девушек, я быстренько подлил в его пиво водки и поставил кружку на прежнее место. Петрович вернулся и безмятежно взялся за кружку.

– А теперь расскажи, брат Санчо, – попросил я, – о своей последней поездке с Джи по Кавказу.

Петрович многозначительно посмотрел на меня и залпом выпил свое пиво. Через несколько секунд в его глазах отразилось непредвиденное восхищение. Он тихо крякнул, вытер с блаженной улыбкой губы и начал рассказ:

– Оставшись в Кишиневе один, после твоего отъезда, я первое время пытался помнить о работе над собой и внутренней трансформации, но мой роман с Наденькой разгорелся с новой силой. Я так увлекся окаянной любовью, что вскоре стал похож на Кощея Бессмертного. Мой изможденный вид, синяки под глазами и отсутствующий взгляд удивляли родителей и сокурсников, но я забыл обо всем, и о высших мирах – тоже. Наслаждаясь с Наденькой паточным раем, мы шептали друг другу подозрительно сладкие слова. Иногда я чувствовал, что хожу по краю пропасти, но не углублялся в причины этого. Но однажды в сновидении мне явился Джи и произнес:

– Если ты, свинья эдакая, не прекратишь бессмысленно растрачивать драгоценнейшую тонкую энергию Луча – я уволю тебя с должности юнги Корабля.

– Простите, – вскричал я, упав на колени, – я искуплю свою вину.

– Тебе предоставляется последний шанс, – строго произнес он. – Немедленно позвони мне.

Осторожно выбравшись из постели, я пошел в гостиную, где стоял телефон, и набрал московский номер. Было около пяти утра, но Джи взял трубку уже через три звонка и бодрым голосом сказал:

– Слушаю.

– Это я, Петрович, – вы просили позвонить…

– Ну, раз ты успел проснуться вовремя, – сказал Джи, – то у тебя есть шанс сегодня увидеть меня. Я вместе с ансамблем в девять утра вылетаю в Белореченск. Это маленький городок недалеко от Армавира, на Кубани. Найдешь меня, как обычно, через филармонию.

– Я оправдаю ваше доверие, Капитан, – прослезился я, – раз Луч не оставил меня…

Но Джи уже положил трубку.

Я вернулся в спальню, полюбовался сонной мягонькой Надей и растолкал ее.

– Ну что еще? – недовольно протянула она. – Дай поспать, наконец.

– Я получил приказ от Капитана: сегодня же явиться на шхуну

– Очнись, Гураша! Какая шхуна в такую рань? Иди-ка лучше в постельку, – она изящно выскользнула из-под одеяла и пошла на кухню за коньяком.

Выпив рюмочку, я отстраненно посмотрел в ее любящие глаза и весомо заявил:

– Ты, дорогая, недооцениваешь серьезность ситуации. Сегодня утром я обязан вылететь в Армавир.

– Что, опять за старое? Господи, и когда же ты станешь нормальным человеком?

– Не плачь, подруга, – ответил я, поспешно одеваясь, – я все равно уезжаю.

Я попытался поцеловать ес на прощанье и получил оплеуху.

– Совести у тебя нету, – крикнула она мне вслед, но я уже выскользнул на лестничную площадку.

Через полчаса я тихо, чтобы не разбудить родителей, открыл дверь своей квартиры и бесшумно прошел к себе. Включив настольную лампу, я стал нервно искать отложенные на непредвиденный случай деньги. Их оказалось в общей сложности триста рублей. Быстро побросав вещи в рюкзак, я на цыпочках пробрался к двери – и неожиданно столкнулся с матерью.

– Ты куда это, голубчик, собрался? – воскликнула она, всплеснув руками.

– Мамочка, выручай, – сказал я, припав к ее руке. – Мне нужно еще сто рублей, для очень важного дела.

– Господи, опять мальчик попал в дурную компанию, – прошептала она, доставая деньги из сумочки.

– Только не говори отцу. Вернусь через недельку, – заверил я, выскользнув из ее объятий и скрываясь за дверью.

– А как же университет? – запричитала она. – Подожди, я тебе покушать соберу на дорогу… – но я уже не оглядывался.

Добравшись до аэропорта, я обнаружил, что рейс на Армавир отправляется лишь вечером. Целый день я писал дневник, пытаясь осознать пагубное воздействие Наденьки на мое стремление к Небу.

Вечером в Армавире я сел на автобус, направляющий в сторону Белореченска. В автобусе было тепло и уютно, и я стал клевать носом переднее сиденье, которое занимала симпатичная брюнетка. Она оглянулась и недовольно отодвинулась подальше от моего носа.

Добравшись до Белореченска, я отыскал Джи в дорогой гостинице. Он стоял на террасе в потоке света, среди ярко-оранжевых цветов и внимательно следил за полетом золотисто-голубого махаона.

– А, Петрович, здравствуй! – воскликнул он, не спуская взгляда с махаона, порхающего вокруг розовой гортензии. – Ты, Петрович, по своей структуре вестник, гонец, поэтому смирись с тем, что тебе всегда придется следовать за Кораблем. Ты не можешь разрабатывать правильную стратегию своего поведения, тебе легче следовать тому направлению, которое указываю я или блуждающий Касьян…

От возмущения я проснулся: за окном было темно, только множество звезд сияло на темно-синем небе. Я пробрался по заваленному сумками проходу к шоферу и спросил его, когда же будет Белореченск.

– Какой Белореченск? – ответил шофер. – Уже два часа в Краснодар едем!

– Останови машину! – истерически закричал я.

Автобус с визгом затормозил.

– Ты чо, напился, шоферюга? – раздался голос пьяного на заднем сиденье. – Людей, чай, везешь, не дрова!

Я схватил сумку и, наступая в спешке на ноги пассажирам, выскочил из автобуса.

– Спасибо большое! – закричал я шоферу.

– Да ладно, не за что, – ответил он, и автобус уехал.

Тут я осмотрелся и сообразил, что стою на обочине в ночной степи, и нет вокруг ни жилья, ни даже деревьев. На ледяном ветру я мгновенно продрог до костей. Было около полуночи. Нелепость и даже опасность моей ситуации стала вполне ясной. Ночевать в степи я не умел.

Я решил стоять, пока совсем не устану, на обочине, и голосовать. Прошел час. Я натянул на себя все теплые вещи, какие были в сумке, но это не спасало. Наконец мне повезло: появился большой бензовоз и довез меня до Белореченска.

Около трех ночи я был уже в гостинице, но о музыкантах там никто даже и не слыхал. Я снова впал в панику, но дежурная через некоторое время сказала, что, может быть, они выступают в Майкопе. Я успокоился: Майкоп был совсем недалеко. Место мне дали в общем номере, среди цыган. Я надежно спрятал деньги и документы, ремень сумки намотал на руку и все равно долго не мог заснуть. Наконец-то я стал понимать, что обычная жизнь, где я мог проявляться идиотическим образом, тут заканчивалась. Школьные стражи порога стали пристально следить за моими действиями, и если я совершал ошибку, то попадал в угрожающие обстоятельства.