В комнате повисла гнетущая атмосфера.

– Тебе, Петраков, всегда удается вовремя очернить все самое прекрасное, – брезгливо произнес Стас.

– Для того и живем, – хмыкнул Петраков и, прихватив бутылку пива, покачиваясь, удалился.

Мое прекрасное настроение совсем испортилось: анекдот Петракова незаметно разъедал душу. Мы вернулись в свой номер.

– Вы обещали мне, что писание дневника изменит меня, – с легкой обидой произнес я и посмотрел в сторону Джи. – Я пишу его уже полгода, а изменений так и не наступило.

– Ты находишься в неправильном состоянии, и мой ответ не принесет тебе пользы.

– В чем же неправильность моего состояния? – спросил я запальчиво.

– Ты предъявляешь претензии, – ответил Джи. – А человек, который претендует на то, чтобы быть юнгой, может предъявлять претензии только к самому себе. Сейчас были слегка задеты лишь некоторые из твоих инстинктивных "я". Количество претензий у этих "я" бесконечно, ибо они подключены к хаотической жизни. Если ты задашь вопрос из сущности, то я отвечу, но пререкаться с троглодитами я не собираюсь. Пойди, погуляй, переключись, а потом мы продолжим.

Когда я вернулся, Джи читал зелененькую книжку доктора Штейнера и не обращал на меня внимания. Я встал рядом и три раза громко прокашлял, чтобы обнаружить свое присутствие.

– Я вновь обрел благодушное настроение. Не могли бы вы ответить на мой вопрос? – как можно скромнее произнес я.

– Пока ты не подключишь к написанию дневника эмоции – главный источник энергии – ты будешь уныло и скучно марякать абракадабру. Вся энергетика находится в руках "батьков" – существ из твоих низов, которые делают что-либо только ради удовольствия. Петрович, который является сущностью, пока еще очень мал и не в силах переключить на себя их аккумуляторы. Чтобы это могло произойти, нужно заняться Алхимией, принести жертву. Конечно, все нужное для твоей сущности будет казаться Гурию – ложной личности – унылым и скучным.

У тебя пока нет энергии. Энергия – это эмоции. А эмоции возникают только в результате борьбы: эмоциональный центр построен по Кшатрийскому принципу. Откуда же взяться борьбе, если "батьки" твои по-прежнему на воле, их ничто не обуздывает и не останавливает. Поэтому твоя внутренняя рабочая группа, поймав лихого "батька" в тот момент, когда он предается свинству, должна огласить приказ высших инстанций:

"Отныне и вовеки ты, Свин Бурдюков, приговариваешься к медленному поджариванию".

И тут-то у тебя появится огромная энергия. В этом процессе трансформации грубого в тонкое и заключается Алхимия.

– Как же мне отделить Петровича от Гурия? И как огличить "батьков" от самого себя? – спросил я.

Джи, не отрываясь от любимого Штейнера, произнес:

– Опиши свои грубые и тонкие проявления в школьном пространстве, и ты увидишь, кто в тебе за этим стоит.

В этот момент в номер постучал Шеу. На нем уже был его черный кожаный пиджак, а в зубах – беломорина с мундштуком в гармошку.

– Господин Джи! Позвольте вас пригласить на прогулку по вечернему городу и тайную приватную беседу! – произнес он и выпустил изо рта три дымных кольца.

– Ну что ж, Петрович, – улыбнулся Джи, выходя из номера,

– наконец-то у тебя появилось время для тонкой кабинетной работы. Бери тетрадь и описывай.

Я с досады пнул ногой сумку, а затем все-таки достал ненавистную тетрадь и написал:

"По приказу Джи выполняю непосильный труд. Меня посадили на гауптвахту и заставили писать о том, чего в данный момент во мне нету…"

Вдруг мой взгляд упал на листок бумаги, лежащий на краю стола. Из вспыхнувшего любопытства я прочитал:

Правила поведения на Корабле Аргонавтов.

Юнга на Корабле обязан:

– иметь несгибаемое намерение достигнуть высших миров,

– соблюдать преданность Капитану, вплоть до оказания материальной помощи,

– таскать ящики и капитанские сумки с приятной улыбкой на лице.

Юнге на Корабле Аргонавтов запрещено:

– испытывать эгоизм и тяготеть к личному комфорту,

– проявлять нетерпимость к любого рода коррекциям,

– таить обиду и нагнетать агрессию,

– питать страсть к алкоголю, табаку и женщинам.

Не одобряется:

– жить на шару,

– грубить, хитрить и оставаться равнодушным. Рекомендуется:

– брать ответственность не только за себя, но и за весь экипаж.

"Как все продумано", – отметил я и тут же погрузился в медитацию. Через полтора часа вернулся Джи.

– Как всегда, пришлось разгребать завалы обид Шеу на Нормана и музыкантов, – устало произнес он. – А как ты? Продвинулся в выполнении задания?

– Прошу прощения, но я ничего не сделал – застрял на правилах.

– Не растрачивай энергию на жалость к себе, – заметил он.

– Ты только начал наблюдать за собой – то ли еще будет.

– Что ж мне теперь делать? – напряженно спросил я.

– Изо всех сил удерживаться в Луче нулевого Аркана на

Палубе нашего Корабля и выполнять поставленные задачи. Это обязательно трансформирует твой неблагородный состав.

Но есть еще одна тема, над которой тебе нужно поработать – это твое отношение к женщинам. Инфрасексуальное отношение к даме может разрушить твою тонкую алхимическую лабораторию. Дело в том, что эфирное тело мужчины – это женщина. Поэтому каждая женщина является для мужчины приглашением в некое удивительное эфирное путешествие. Говоря языком Алхимии, чтобы делать золото, нужно его иметь. И для построения развитого эфирного тела мужчине нужен уже оформившийся на всех планах эфир, в виде благородной дамы, который может ему помочь избавиться от гипноза тусклого материального существования.

"Все понятно, – подумал я. – Нужно найти тонкую благородную даму – и это решит все мои проблемы". Я собрался задать следующий важный вопрос, но тут в номер ввалился неотесанный Бредихин.

– Петраков приказал немедленно отправиться в Дом культуры – расставлять аппаратуру на сцене, – сказал он и нагло уставился на меня.

– Так поздно? Да у него крыша съехала с перепою! – возмутился я, но Джи сделал знак, чтобы я замолчал.

Он стал неспешно одеваться, а Бредихин – от скуки изучать свою физиономию в зеркале.

– Сколько тебе уже стукнуло? – поинтересовался я.

– Двадцать один год промаялся и еще осталось столько же, – хмуро ответил он.

– Так сколько тебе еще осталось жить? – вдруг переспросил Джи, разыскивая ботинки.

– Ну и вопросы ты задаешь, – оскалился Бредихин.

– А сколько бы ты хотел прожить? – не унимался Джи. – Годочков десять? двадцать? Сколько тебе нужно?

– Да не знаю, – затрясся вдруг Бредихин, – сколько надо, столько проживу.

– Твои ответы на сей серьезнейший вопрос не отличаются точностью, – невозмутимо заметил Джи, надевая куртку.

Бредихин внезапно побледнел и выскочил на улицу.

– Он ощутил дыхание смерти, – произнес Джи. – Смерть – наилучший советчик на Пути к Абсолютному, – добавил он, и легкий озноб пронесся по моему телу.

На следующий день мы переехали в город Кропоткин.

– А ты знаешь, – заметил Джи, – этот город назван в честь знаменитого теоретика анархизма. Тебе это может быть близко. Ты по натуре настолько идиотичен, что мне иногда кажется, будто ты – незаконный сынок батьки Махно.

– Неужели я так безнадежен? – воскликнул сокрушенно я.

– Не настолько, чтобы так бестолково жалеть себя, – улыбнулся Джи. – А до революции это поселение называлось хутор Романовский – в честь династии Романовых.

Первый концерт Норман должен был дать в станице Отрадная. В громадный клуб пришло всего лишь восемь зрителей. Они бесцеремонно уселись на последнем ряду, лузгая семечки, а из их карманов торчало по бутылке водки. Не успел Норман поднести к губам флюгель-горн, как из всех щелей в полу сцены стали пробиваться струйки дыма.