телом тянусь за рукой с такой силой, что ненадолго встаю на носочки. Правую

руку я кладу сбоку на правое бедро. Наклоняю голову, легкий поклон - и я жду

аплодисментов. Тишина. Перестаю улыбаться. Ну да, Хелен, все самое лучшее ты

всегда делаешь тогда, когда никто не видит. Ты такая.

У меня ничего не болит, и я хочу двигаться. Куда мне пойти? Не в коридор.

Не хочу никого видеть. Кроме этого мне придется или устроить там парад голых

задниц или надеть трусы.

А у меня тут вообще есть трусы? Я и не знаю, что мне принесла мама.

С этого и начнем мою маленькую экскурсию по палате. Посмотрим. Я иду к

шкафу. Открываю дверцу. Ну конечно. Штаны от пижамы и футболки. Я еще

ничего не надевала. Я с самого начала решила носить здесь только сорочки для

операций. На мне еще ничего не было из моих собственных вещей.

Робин сказал, что завтра меня могут выписать.

То есть, пора собирать вещи, если на то пошло.

У меня не получится свести родителей. У меня был хороший план. Но они

еще ни разу не пришли сюда после экстренной операции. Я бы с удовольствием

продолжила осуществлять свой план. Но здесь у меня не получится. Они приходят

слишком редко, а чтобы остаться здесь подольше, нужно чтобы у меня было что-

то посерьезнее. Меня не оставят здесь так долго, чтобы сделать это. Здесь

хорошо. В любом случае лучше, чем дома.

Может, я могу пойти куда-нибудь еще, когда меня вышвырнут отсюда?

Со дна шкафа я поднимаю пустую сумку и сминаю ее так, чтобы она была

как можно меньше. Смятую сумку я кладу в мусорное ведро из хрома на

металлическом ночном шкафчике. Теперь мои вещи должны остаться в шкафу,

ведь у них больше нет сумки для путешествий.

Ну, в самом деле, Хелен, это такой бред. Ты найдешь, куда тебе пойти. У

меня уже есть идея. Я достаю сумку из мусорного ведра обратно.

Еще немного движений, я хочу больше. Так как я не чувствую боли в своей

заднице, у меня такое ощущение, что я здесь в отпуске. На наркотиках.

От металлического ночного шкафчика я иду вдоль кровати до угла, который

смотрит в палату. Потом вплотную к узкой стороне кровати пробираюсь к

подоконнику.

И обратно. Еще раз. Второй раз уже побыстрее. С каждым разом я прохожу

этот путь все быстрее, всего пять раз туда и обратно, пока не сбилось дыхание.

От этой активности очень устают ноги. Мои мышцы уже атрофировались за

те несколько дней, что я лежу здесь.

Я поднимаю сорочку, чтобы посмотреть на ноги. Сначала я вытягиваю одну

ногу на кровать. Потом я снова опускаю ее и смотрю на вторую. Они стали

тоньше. Выглядят странно. Немного похожи на ноги старушки: мало мышц, белая

кожа и длинные волосы на ногах. Ох.

Конечно, здесь в больнице, когда у меня все болит, я не думаю постоянно

об этом.

Но сейчас хочется.

Я валюсь на кровать. Слишком резко. Несмотря на таблетки появляется

боль в заднице и спине. Спокойно, Хелен, без резких движений.

Без болей очень хорошо, вероятно, это продлится недолго. Тогда все

резкие движения лучше делать медленно.

Я беру телефон и набираю маму еще раз. Опять автоответчик. Они все

уехали в отпуск именно сейчас, когда отделались от меня? Когда я видела кого-то

из них в последний раз?

Прошло уже несколько дней.

Я и не вспомню, сколько именно. Как и то, сколько я уже здесь лежу. По-

любому это из-за обезболивающих и болей, и может быть из-за того, что я

употребляла наркотики. Все вкупе. Эти провалы в памяти.

«Это снова я. Вы слышали мое предыдущее сообщение? Если кто-то из вас

вообще собирается навестить меня, тогда давайте быстрее. Тони, ты еще вообще

не навещал меня здесь. Когда придешь, можешь принести мне, пожалуйста,

платье и пару маминых туфлей? Спасибо. До скорого. Уже вечер».

Вот же блин. Ужасно, когда ты зависишь от родственников по крови.

Теперь мне придется ждать, пока мне кто-нибудь принесет вещи.

Я спрыгиваю с кровати и подхожу к двери, приоткрываю ее и глазею в

щель. В коридоре очень шумно. Там что-то намечается.

Раздают ужин. Они везут свои многоярусные тележки с подносами и

останавливаются у каждой двери. Может сегодня мне дадут что-то нормальное. А

не как всегда мюсли или хлеб с отрубями. Если бы я сказала им, что у меня уже

давно был стул, мне дали бы поесть что-нибудь получше. Но я не скажу. Я

медленно подхожу к своей кровати и ложусь, чтобы подождать ужин.

Уже стучат в дверь.

Для начала я очень дружелюбно говорю: «Добрый вечер». Пришла какая-то

медсестра. Не могу отличить их. Они все какие-то нее*абельные.

«Добрый вечер, как настроение фрау Мемель? Как у Вас дела, уже был

стул?»

«Еще нет, спасибо, что интересуетесь. А что сегодня на ужин?»

«Для Вас, к сожалению, только хлеб с отрубями. Вы же знаете, до первого

стула».

«Я лучше мюсли поем».

У меня здесь есть все, что для этого нужно.

«А что дают сегодня остальным пациентам?»

«Жареное мясо с горошком, картошкой и соусом. Для вегетарианцев

горшочек с капустой».

Для меня это звучит как рай. Еще и потому что это теплая еда. Мне дают

только холодную еду, от которой внутри становится еще холоднее. Я на грани

того, чтобы сказать этой тетке, что я уже давно посрала.

Но за это мне дадут теплую еду всего один раз и отправят домой. Цена

слишком высока.

Мне нужно время, чтобы придумать, куда мне пойти отсюда.

«Спасибо, я сама себе приготовлю».

Я накладываю себе три ложки мюсли, достаю пакетик с изюмом, орехами и

маком из ящика стола и кладу сверху 3 виноградины. Сегодня у Хелен на ужин

виноград со слезами.

Пока нет болей, жизнь снова относительно налаживается. Пластиковой

трубочкой, приклеенной сбоку на коробке молока, я протыкаю покрытое

алюминием отверстие, переворачиваю коробку и выливаю все ее содержимое в

тарелку. Раньше папа часто учил нас не употреблять слово «соломинка», так как

эти трубочки больше не из соломы. Но я вообще не могу себе представить, что

они когда-то были соломенные. Как соломинкой можно проделать дырочку в

коробке? Она же сразу сломается. Они всегда были из пластика, и так как кто-то

заметил, что они выглядят как соломинки, так их и назвали.

Я очень быстро съедаю свой ужин.

Я почти доела, когда кто-то тихо постучал в дверь.

Это не медсестра. Они всегда стучат намного громче и увереннее. Никто не

входит в палату. Точно не медсестра. Предполагаю, что это мой отец. У него

очень слабое рукопожатие. Все всегда жалуются на это. У него недостаточно

мышц в кистях. Даже для того, чтобы достаточно громко постучать в дверь.

«Войдите».

Дверь медленно открывается, о Боже, как осторожно по сравнению с тем,

как бывает всегда.

Просовывается голова моего брата. Вот они, гены. У него, как и у отца,

очень слабые кисти – это наследственное.

«Тони».

«Хелен?»

«Заходи. Ты только что пропустил ужин. Спасибо, что пришел навестить

меня».

В руке у него сумка.

«Ты принес мне вещи?»

«Конечно. А это что такое?»

«Секрет».

Он смотрит на меня. Я смотрю на него. Это то, о чем мы будем разговаривать?

Ок, после меня целый потоп.

«Тони, ты же не любишь ходить в больницы, так? Поэтому ты не приходил

навестить меня».

«Да, ты же знаешь. Мне очень жаль, Хелен».

«Сказать, почему ты не любишь это делать?»

Он смеется: «Только если это не что-то плохое».

«Но это плохое».

Его улыбка исчезает. Он вопросительно смотрит на меня.

Давай, Хелен, расскажи всё.

«Когда ты был совсем маленький, мама пыталась покончить жизнь

самоубийством. Она хотела забрать тебя с собой. Она накачала тебя снотворным

и сама приняла таблетки. А когда милая Хелен пришла домой, вы оба без