крепко держусь за кровать и медленно подхожу к ее другому концу. Все пальцы

на ногах в крови. Нужно быть осторожной, чтобы не поскользнуться на

собственной крови. Я сажусь на корочки перед тормозом и вытираю его краем

своей накидки. Замела следы. Ну да. Те, что были на тормозе, однозначно.

Сидеть на корточках больно, ходить больно. Я сейчас свалюсь. Давай, Хелен, ты

еще сможешь добраться до кровати. Ложись, маленькая моя. Получилось.

Обеими руками я закрываю лицо.

Мне приходится ждать целую вечность. Ждать приходится всегда. Я уже

давно могла бы пойти им навстречу и вызвать большое волнение, оставив за

собой кровавые следы в коридоре. Пожалуй, я откажусь от этой идеи.

У меня кружится голова. Здесь пахнет кровью. Много крови. Может,

скоротать время, прибравшись тут немного? Я же хочу быть лучшей пациенткой,

которая когда-либо у них была. Но возможно, я слишком много требую от себя.

Сейчас не время для уборки.

Тук-тук. Дверь открывается. Это Робин. Отлично. Он умеет это. Что умеет,

Хелен? Пофигу. Плохи мои дела.

Я сразу же объясняю: «Я тоже не знаю. Думаю, я сделала неправильное

движение и раз – потекла кровь. Что нам теперь делать?»

Робин округляет глаза, он говорит, что нужно срочно позвонить

профессору.

Он подходит ко мне. Разве он только что не сказал, что хочет позвонить

профессору?

Он говорит, что я выгляжу бледно. При этом он наступает в лужу моей

крови; когда он выбегает, по всей палате следы крови.

Ему вслед я думаю: Будь осторожен, не поскользнись на крови. Обеими

руками я удерживаю кровотечение, чтобы хоть как-то его остановить. Все руки в

крови. Что за расточительство. Разве у некоторых людей не слишком мало крови?

Или просто у некоторых людей больная кровь? Откуда мне знать?

Малокровные. Вот как. Есть такие люди, о которых говорят, что они

малокровные. Сейчас ты точно такая же, Хелен, если будешь продолжать в том

же духе.

В палату заходит анестезиолог. Он спрашивает, ела ли я что-нибудь. Я ела.

Много мюсли на завтрак. Он сожалеет об этом. Почему?

«Так как мы не сможет сделать Вам полный наркоз. Из-за опасности, что во

сне Вас стошнит, и Вы захлебнетесь своей рвотой. В Вашем случае речь может

идти только о местном наркозе».

Он выбегает и возвращается с формуляром, шприцами и еще какой-то

фигней.

В общем-то, это дают беременным, которые рожают не обычным способом.

Трусливые матери. Они хотят естественные роды, но, пожалуйста, без болей.

Слышала от своей матери.

Мне надо что-то подписать, сама не знаю, что именно, потому что я не

слушала врача. Ему я доверяю. Правда меня очень беспокоит то, что этот очень

спокойный человек так суетится. Я беспокоюсь о себе. Кажется, он очень

торопится.

Они считают, что я очень быстро теряю очень много крови. Теперь, когда

мне становится ясно, что ситуацию они видят точно так же, как я – дела мои

очень плохи – я боюсь умереть из-за своей идеи свести своих родителей. Этого я

не планировала.

Он объясняет, что сейчас мне нужно сесть в кровати и нагнуться вперед,

округлив спину, чтобы он смог продезинфицировать мне спину, ввести канюлю

между нижними позвонками и потом вставить туда шприц. Звучит не очень.

Я ненавижу все, что как-то связано со спинным мозгом. Думаю, они

совершат ошибку, и я навсегда останусь инвалидом и ничего больше не

почувствую во время секса. Тогда сексом можно не заниматься вообще. Всё, что

он объясняет, он сразу же делает. Я чувствую, как он долго возится сзади,

вытирает, что-то делает и ковыряет. Сидеть в таком положении очень больно.

Такое ощущение, что моя задница еще больше разрывается.

Он говорит, что ровно через 15 минут участок от места укола до пальцев

ног онемеет. Ему, как и мне, кажется, что это очень долго. Учитывая сколько

литров крови в минуту вытекает из меня. Он выходит и говорит, что сейчас

вернется. Хорошо. Я смотрю на свой сотовый, чтобы следить за временем. Сейчас

10 минут. В 25 минут я буду готова к операции.

Заходит Робин и объясняет мне, что профессор сейчас готовится к

экстренной операции. Поэтому он не может еще раз придти ко мне. Он рассказал

ему, сколько крови я потеряла. И он сразу же назначил экстренную операцию.

Экстренная операция. Вот же черт, ничего хорошего это не обещает. Но

звучит важно и волнующе. Как будто бы я важна. Подходящий момент, чтобы

заманить сюда моих родителей.

Я записываю Робину номера моих родителей и прошу его позвонить им во

время операции и сказать, чтобы они приехали сюда.

В палату заходит анестезиолог и хочет везти меня в операционную. Я

чувствую свои бедра и ощущаю на них прикосновения рук. Стоп. Я еще всё

чувствую. Они не могут меня прооперировать. Пока нет. Я смотрю на свой

сотовый. 15 минут. Прошло всего 5 минут.

Они же несерьезно. Они что не подождут, когда начнется действие

наркоза? Они торопятся еще больше, чем я думала. Это вызывает беспокойство.

Робин вывозит меня в коридор. Они не разрешили мне взять сотовый. Из-за

аппаратов. Мы туда летим, или как? Мне все равно.

Насколько я помню, во всех коридорах и приемных висят часы. Такие

огромные черно-белые часы как на вокзалах. Почему вокзальные часы висят в

больницах? Они хотят нам этим что-то сказать? Я не подпущу их к своей заднице с

их инструментами, пока не пройдет четверть часа. И неважно, что я истекаю

кровью. Очень боевой настрой, но это глупо. Ты же не хочешь умереть.

Правда, это было бы идеальной причиной для моих родителей снова

сойтись. Горе сближает. Их партнер на тот момент времени не смог бы их

утешить, так как они знают, что падчерица всегда останется падчерицей. Но когда

падчерица умирает, новый партнер разоблачен. Тогда становится ясным, кто

выиграл эту борьбу за власть, а кто проиграл. Очень хороший план, Хелен, но, к

сожалению, тогда ты не сможешь увидеть, как они снова будут вместе. После

смерти ты не будешь наблюдать с небес за тем, что происходит.

Ты же уверена, что жизни на небесах не существует. Что мы всего лишь

высокоразвитые животные, которые после смерти просто гниют в земле и их

пожирают черви. В таком случае возможности смотреть на любимых родителей

после смерти с небес нет. Тебя просто съедают. Мнимая душа, память, все

воспоминания и любовь вместе с мозгом просто напросто перерабатываются в

говно червей. И глаза тоже. И влагалище. Для червей нет никакой разницы.

Синапсы они съедают точно так же, как клиторы. В принципе им не видно, что

или кого они едят. Главное, вкусно!

Вернемся ко времени. Я проезжаю мимо множества часов, а времени

прошло всего ничего. Робин очень спешит. На этот раз он очень часто задевает

стены. Я чувствую, что лужа крови, в которой я лежу, становится вся глубже.

Впадина в матраце, которая образовалась моей задницей, уже давно

насквозь промокла. То, что я все еще это чувствую, очень плохой знак. Насколько

я поняла анестезиолога, между ног я ничего не должна чувствовать, перед тем

как начнется операция. Но если я еще так хорошо чувствую свои ноги, то и

задницу тоже.

Мы прибыли в предоперационную. Здесь тоже висят вокзальные часы. Так

и знала. У меня теперь память на часы. 18 минут. Я смотрю на минутную стрелку.

Робин объясняет мне, что операция начнется, как только уберутся в

операционной. Не отводя взгляд от минутной стрелки, я говорю ему: «Да я и не

обращаю особо внимания на порядок. По мне, так им вообще не надо там

убираться. Я с удовольствием посмотрю, что там произошло до этого».

Робин и анестезиолог смеются. Типично для Хелен. Даже в самых плохих

ситуациях она умудряется шутить. Просто чтобы никто не заметил, что я боюсь их