Я слышу, как открывается ящик моего металлического ночного шкафчика.

Этого только не хватало. Что она там делает?

Вон отсюда! Там нечего убирать, только если что-нибудь стащить. Деньги.

Ящик снова закрывается. Надо сразу же проверить, не украла ли она что-

то. Раньше это была любимая игра у нас дома. Мой отец что-то убирал из шкафа

или со стола, нам нельзя было смотреть, а потом мы должны были угадать, что он

убрал.

Я это умею. Ну, подожди у меня…

Я смотрю на свежевымытый, еще мокрый, блестящий пол. На нем остались

следы от ее ног. Да, точно. Она начала мыть не с той стороны. От двери, а потом

своими ногами сразу же испачкала чистый пол. Когда она уходит, пол еще

грязнее, чем был. Может быть, она новенькая. Я могла бы ей как-нибудь сказать,

как надо мыть, просто так. В качестве маленького совета. Вижу, как она уходит,

волоча за собой моп. Не осталось ни следа на полу. Напрасно волновалась,

Хелен. Интересный способ.

Она закрывает за собой дверь. Я снова начинаю подниматься, держась за

кровать.

Так быстро, как это вообще возможно с затычкой в заднице, я продвигаюсь вдоль

кровати до другого ее конца, обхожу ее и подхожу к металлическому ночному

шкафчику.

Я открываю ящик и внимательно смотрю. Вижу, что ничего не пропало. Чувствую

большое облегчение, так как было бы ужасно, если бы уборщица в больнице

обворовывала пациентов. Я бы сообщила об этом, ее, наверное, уволили бы.

Но тогда зачем она вообще открывала ящик?

Может быть, она просто хочет посмотреть, что есть у других людей.

Возможно, это ее причуда или фетиш. Можно и хобби назвать.

Этого никогда не узнать. Даже если спросить ее об этом, я точно знаю, что

она бы не призналась. Таковы люди, к сожалению.

Я бы честно выдала все свои фетиши. Но меня никто не спрашивает.

Никому не приходит в голову эта идея.

Я еще раз внимательно смотрю. Напряженно думаю. Но действительно все

на месте. Ничего не пропало.

Я снова забираюсь на свою кровать и нажимаю на кнопку экстренного

вызова. На удивление медсестра приходит почти сразу, и я объясняю ей, что

здесь только что была уборщица, но она не заметила большую лужу в углу. Я вру,

рассказывая, как вода пролилась из стакана. Очень правдоподобно, Хелен.

Иногда ты на самом деле странная. А как еще это могло произойти? Если только

ты специально быстренько вылила в угол целую кружку воды. Медсестра не

задает вопросов, она даже не удивлена. И зовет уборщицу из коридора обратно в

палату.

Она заходит, и у нее глаза на лоб лезут, ведь на кровати неожиданно возвышаюсь

я. Свою мокрую прозрачную накидку я закрыла одеялом.

Медсестра показывает за кровать и говорит грубым приказным тоном, четко

произнося каждое слово, что должна сделать уборщица.

Медсестра исчезает за волшебной дверью. Уборщица снимает с блокировки

колесики на кровати, и, не спросив меня, отодвигает ее вместе со мной от

подоконника. Это вызывает приятное ощущение – как на ковре-самолете, это

всего лишь фантазия, его же нет на самом деле, да? Но я не показываю ей, что

мне нравится кататься на кровати, нужно же выразить недовольство тем, что тебя

просто так двигают вместе с кроватью, как какой-то предмет или как будто я в

коме.

Не совсем так, как на машине, но и на больничной койке нужно быть осторожным

на поворотах и при торможении. Когда она резко остановила кровать, провезя ее

два метра, я чуть не упала. Я громко закричала. Я всегда так делаю, когда со

мной что-то происходит, неважно, хорошее или плохое. Кричу я громко. Мой

девиз звучит так: не оставлять никаких эмоций в себе, иначе заболеешь раком. И

в постели я всегда громко кричу. Сейчас я тоже в постели. Но в другом смысле.

После того, как я закричала, я замечаю, как дрогнул угол рта уборщицы, но

не вниз, а вверх. Ха. Это злорадство. Это приводит меня в ярость. Я обязательно

сделаю так: когда она когда-нибудь будет лежать в больнице и не сможет

самостоятельно передвигаться, и ее точно так же будут перемещать на кровати,

как Алладина, и когда она закричит, уголок моего рта точно так же дрогнет

вверх, чтобы она точно это увидела. Клянусь. Хелен. Это потрясающе.

В то время как я придумываю этот способ мести «1000 и одна ночь», она

уже вытерла лужу. Она ловко управляется со своим мопом. На том месте, где

была вода, она выводит много знаков бесконечности, которые мы проходили в

школе. Восьмерка, лежащая на боку. Еще одна и еще одна.

Тут я кое-что вспомнила. Мое легкое или сердце, или что там находится,

скачет так, что мне становится плохо. Я перевожу взгляд на батарею, а там лежит

мой окровавленный тампон. О, нет. Забыла. Пока что она его не заметила. Ей же

не нужно мыть батареи. Если мне повезет, то она вымоет пол только в углу, чтобы

вытереть лужу, и вообще не поднимет взгляд выше мопа. Я пытаюсь сама себя

успокоить. Я очень хочу, чтобы она не увидела тампон в крови. Это так странно

осознавать, из-за чего мне иногда становится ужасно стыдно, а что я

воспринимаю как должное. Если она уже говорит «Фу!», когда заглядывает в мое

мусорное ведро, что же она сделает, если заметит мой тампон в крови.

Пожалуйста, нет.

Я говорю большое спасибо и прошу ее отодвинуть меня обратно к

подоконнику, хотя она еще не закончила мыть. Она должна откатить меня на мое

место как пациентку в инвалидном кресле и уйти.

Она ставит моп к стене, у меня в ногах. Хватается своими сильными руками

за перекладину, которая расположена на моей кровати и раз! Она так сильно

подвинула кровать вместе со мной к подоконнику, что она врезалась в него, и я

снова закричала.

Да-да, вся злость на всех грязных пациентов, за которыми ей приходится

убирать, сконцентрировалась в одном движении.

Она выходит с мопом и говорит, закрывая за собой дверь: «Странно, если

вода пролилась, почему тогда стакан с водой стоит там?»

Мои легкие снова скачут.

Я смотрю на металлический ночной шкаф, а там стоит полный стакан воды.

Отрицательная героиня из меня никудышная.

Минуты с того момента, как мне пришла идея помаструбировать в углу, и

до настоящего момента, кажутся мне часами. Очень напрягает и не расслабляет

так, как я себе это представляла.

Тампон в крови я выбрасываю в мусорное ведро из хрома.

Не отчаиваться. В следующий раз самотрах будет лучше, Хелен, обещаю

тебе.

Я осматриваюсь в палате. Еще забыла что-то, о чем лучше не рассказывать

другим.

Нет, всё как прежде, как положено.

Мне еще надо снять мою мокрую операционную накидку. Сначала снять, а

потом позвонить, или сначала позвонить, а потом снять? Хелен? Ты была бы не

Хелен, если бы сначала позвонила.

Итак, я снимаю накидку и прикрываю свои груди одеялом. Приятное

ощущение. Твердое одеяло на коже груди. Постельное белье пропустили через

горячий гладильный каток? Это же так называется? Я всегда читаю это на

вывесках в прачечных, когда проезжаю мимо. Ощущение прохлады на груди

знакомо мне из дома. Идеальное постельное белье играет для мамы очень

большую роль. Чтобы я его пачкала.

Вот теперь я звоню.

Пожалуйста. Хорошо бы пришел Робин.

Иногда мне тоже везет. В палату заходит Робин.

«Что случилось, Хелен?»

«Можно мне, пожалуйста, чистую накидку?»

Я протягиваю ему смятую мокрую накидку и специально делаю так, чтобы

при этом движении одеяло немного опустилось, и он увидел мои соски.

«Конечно. А что случилось? Снова кровотечение или что?»

Он беспокоится за меня. Удивительно. После всего, что ему пришлось

наслушаться от меня. И увидеть. Мне это незнакомо.

«Нет, нет. Кровотечения нет. Я бы сразу сказала тебе. Я пыталась