Где Робин? Слышно, как он чем-то гремит в душевой. Может быть, он
волнуется за меня? Я же уже выпила несколько сильных таблеток, может, он по
долгу службы должен присматривать за мной? Вполне вероятно.
Когда я вообще ела в последний раз?
Пофигу. Я хочу есть только обезболивающие таблетки. И больше ничего.
Боль в заднице становится все сильнее. Голова кружится.
Кстати, бабушке по-любому очень удобно лежать на боку. Плечи обычной
ширины очень сильно мешаются, когда лежишь на боку. Когда же она ложится на
бок, от уха к руке образуется прямая линия. В принципе, так намного удобнее.
Может быть, я и не буду записываться на массаж. Я еще раз внимательно
понаблюдаю за бабушкой. И тогда точно решу.
Робин снова подходит к моей кровати.
«Очень больно?»
«Да».
«По моему опыту думаю, что сегодняшний вечер – это самое позднее, когда
тебе должно стать лучше. Завтра тебе уже не понадобятся обезболивающие, и
если потом у тебя будет стул без кровотечения, тебя можно выписывать.»
Не может быть. Они отправили бы меня домой в таком состоянии? Это
рушит все мои планы. Окончательно. В принципе я уже сама их разрушила. Не
имеет смысла. Абсолютно все.
«Домой? Прекрасно».
Блин.
Робин, я не хочу домой. У меня уже был стул. Я всех вас провела. Извини.
Из-за моей бедовой семьи. Мне некуда идти. Я должна остаться здесь. Навсегда.
Мне не хотелось бы, чтобы Робин уходил.
Так в разговоре я могу отвлечься от своих болей, пока не начали
действовать таблетки.
«Робин, могу я показать тебе кое-что?»
«О, Господи. И что же это, Хелен?»
«Не то, что ты думаешь», - Все понятно. В его глазах я потеряла репутацию.
«Это не имеет никакого отношения к заднице или обнаженке или к чему-то еще в
таком духе. Я хочу показать тебе мою маленькую семью».
Он смотрит с непониманием, но кивает.
Я поворачиваюсь к окну и поднимаю библию.
«Что это?» – спрашивает он.
Я закрываю библию и кладу ее рядом с собой на кровать.
Я читаю ему длинный доклад о своем хобби, выращивании авокадо.
Он очень внимательно слушает. Тем самым я очень долго удерживаю его в
моей палате. В этот момент я не должна делить его с другими пациентами с
больной задницей.
Когда я постепенно заканчиваю речь, он снимает свои белые больничные
ботинки и забирается ко мне на кровать. Он внимательно вблизи рассматривает
косточки. Я очень счастлива. До этого еще никто так не интересовался этим.
Он говорит, что он тоже хочет как-нибудь попробовать сделать это дома.
Что они очень красиво выглядят.
«Если хочешь, ты можешь выбрать одну косточку и взять ее домой».
«Нет, так не пойдет. Ты столько труда вложила в нее».
«Да. И именно поэтому тебе надо взять одну».
Он колеблется. По-любому он думает, может ли он это сделать. У меня
создается такое впечатление, что он очень сознательно относится к своей работе
и соблюдает все правила, этот Робин.
«Ну, ладно. Если ты уверена, что хочешь отдать одну косточку. Я возьму
вот эту».
Он показывает самую красивую. Нежно розовый цвет на светло-желтой
косточке. И сильный темно-зеленый отросток. Хороший выбор.
«Я дарю ее тебе».
Он берет стакан и осторожно проносит его над кроватью, чтобы не пролить.
Он снова надевает свои ботинки и стоит перед моей кроватью с косточкой в
стакане. Кажется, он действительно рад. Мы улыбаемся друг другу.
И он уходит.
Я скрещиваю руки на груди. Вспоминаю, что совсем скоро меня выпишут.
Внутри что-то происходит, и из меня выливается поток теплой жидкости. Это
может быть все, что угодно. Из любой дырки. Я не могу отличить.
Нащупываю пальцем. По первым ощущениям это вроде бы кровь из
влагалища. Вытаскиваю палец из-под одеяла и вижу красную жидкость. Все ясно.
Я забыла вставить себе тампон. Из-за неожиданных кровотечений я совсем
забыла о регулярных. Вся кровать мокрая. Я тоже. Вся в крови.
Ну ладно. Теперь это только моя проблема. Я не буду звать Робина и
просить его снова сбегать и принести мне что-нибудь. Мне не хотелось бы, чтобы
он думал, что я люблю его и лишь ищу предлога, чтобы позвать его. Мне очень
больно, и мне на самом деле нужно принять обезболивающее. Для этого я
спокойно могу позвонить. Но постепенно звонков становится слишком много. Я не
хочу его раздражать.
Хотя в принципе пусть думает, что я влюблена в него. Я же влюблена.
Тогда он сможет узнать об этом первым. Но пятна крови от месячных на кровати я
могу убрать сама. У меня всегда хорошо получалось, кроме того случая у тетки.
С подоконника я беру пластиковую коробку и достаю оттуда два
четырехугольника из ваты и одну бумажную салфетку. Если получится, я поищу
там и свой старый тампон. Его можно уже выкинуть. Он распространил уже
достаточно бактерий. В мусор, пока никто не увидел.
Я вижу, что в пластиковой коробке все преет. На подоконнике очень жарко.
На внутренних стенках коробки образовались капельки испарившейся воды. Когда
капли становятся слишком большими, они больше не могут удерживаться на
стенках коробки и стекают вниз, собирая еще больше капель. Сползающая капля
выбирает самый простой путь и оставляет за собой зигзагообразный след
разрушения, как в бОльших масштабах река, но только быстрее. Так капли могут
образовать вонючую забродившую лужицу, из которой вода будет снова
испаряться и оседать на стене. Кто дольше всего останется наверху…
Нужно проверить сорочку. Если она в крови, меня это выведет из себя. Я ни
в коем случае не буду просить новую.
К счастью, все чисто. Я еще не успела положить ее под попу. Отлично. Я
съезжаю немного в сторону, чтобы посмотреть на неприятный сюрприз. Не так уж
и много крови, как я думала. Хорошо.
Одну квадратную прокладку стороной с ватой я кладу вниз, а пластиковой
стороной вверх, вторую я кладу на нее пластиковой стороной вниз. Я уже могу
делать это с закрытыми глазами. Прекрасно, снова есть, чем заняться. Бумажную
салфетку я разрываю посередине и одной половинкой тщательно протираю
влагалище, чтобы вытереть как можно больше крови. Вторую половинку я
складываю вдоль, так что получается длинное тоненькое полотенчико. Мелкими
движениями я сворачиваю его в твердый толстый короткий рулетик и как можно
глубже ввожу себе во влагалище. Ты у меня еще увидишь, американская
индустрия по производству тампонов!
Я сажусь на мягкую ватную сторону четырехугольника.
Та-даа!
Готово.
Хелен, как же хорошо ты можешь сама о себе позаботиться.
Я горжусь собой. Такое бывает нечасто и заставляет меня внутренне очень
мило улыбаться самой себе.
Если я в хорошем настроении и могу думать о таких приятных вещах, это
значит, что обезболивающие начали действовать.
Прислушиваюсь к своей ране в заднице и делаю вывод, что ничего не
болит. Вот так неожиданно меня кидает между болью и ее отсутствием.
Я хочу встать и пройтись.
Постепенно я совершенствую свою технику подъема с кровати до такой
степени, что будет очень жаль, когда вскоре меня выпишут отсюда здоровой.
Я ложусь на живот и двигаюсь всем телом вдоль края кровати, сначала
ноги, пока я не повисну в правом углу кровати только верхней частью туловища, а
ноги не будут стоять на полу. Эти гимнастические упражнения я называю так:
Хелен пихает себя с края кровати.
На это зрелище лучше всего смотреть, стоя у двери: распахнутая сорочка
ангела, повернувшегося голой задницей с раной и разведенными ягодицами к
двери. Я поднимаю верхнюю часть туловища и стою. Правую руку вверх, как нас
учили заканчивать вольные упражнения на коврике. Широко улыбаюсь и всем