— Да… Он не похож ни на кого, — согласно, но без любопытства кивнул Аэций.

— Он верно предсказал место и час нашей встречи. Ещё два года назад.

Аэций чуть нахмурил брови и перевёл взгляд с меня на Аттилу.

— И к тому же он испепелил в одно мгновение двух моих воинов, — с той необыкновенной гордостью добавил мне веса Аттила. — От них ничего не осталось. Кроме зубов. Проверь, брат мой. Подобного фокуса ты ещё не видел. Ручаюсь.

Аэций глянул на своего телохранителя, и у меня хлюпнуло в коленках.

— Осмелюсь… — просипел я. — Этого не стоит делать здесь, сейчас. Может загореться шатёр.

— И это верно, — на моё счастье, сразу согласился Аттила. — От него и такое случалось.

— У меня слишком мало своих людей в этом захолустье, — усмехнувшись, сказал Аэций. — Брат мой, скажи по-братски, к чему он здесь? Темноты осталось ненадолго, и у нас есть о чем поговорить.

— Брат мой Аэций, неужели ты не прозрел, зачем он послан к нам, ко мне и к тебе? — удивился Аттила.

Полагаю, у меня с Аэцием возникло одинаковое выражение на лицах.

Аэций помолчал и неторопливым тяжелым жестом пригласил рассаживаться. Я, наконец, догадался, кто гость в этом шатре, а кто хозяин. Мы опустились на тюфяки. Между нами возник кувшин подогретого, с парком, вина, сладости, похожие на рахат-лукум… Аэций протянул большую руку и разлил сам — Аттиле, себе и напоследок гиперборейцу.

— Брат мой Аэций, — глубоко и довольно вздохнул Аттила. — Твоим коням и тебе — сила!

Аэций отхлебнул первым.

— Лёгкое вино, — оценил Аттила и спросил: — Чьё?

— Моё. С моих галльских виноградников, — ответил Аэций.

— Эта земля нашей встречи ещё не твоя? — поинтересовался Аттила.

— Вожак готов, Теодорих, запросил дорого.

— О нём речь впереди…

Аэций не стал кивать — опустил на миг веки.

— Брат Аттила, у тебя появилась цель удивить меня? — без недоумения, вкрадчиво вопросил он.

— Какие у нас цели?! — словно бы изумился царь гуннов. — Цели над нами, а здесь, внизу, — только средства к их достижению. Это твои слова… Ты говорил их пятнадцать лет назад, в Бургундии. Так умно говорят только римляне. А эллины — еще умнее… Я помню. А ты, брат?

На этот раз Аэций кивнул.

— Вот кто, — левой кистью Аттила указал на меня, — подтвердит твои слова… Ведь тебе о нём доносили. Ты хотел узнать о нём больше. Ты посылал людей — узнать больше. Я не ошибаюсь.

— Да, бывают слухи, отгоняющие скуку, — признался римлянин.

— Он сказал мне день смерти. Сказал точно, как мог подумать только я сам. Мои колдуны врут мне, я их по шерсти глажу… Вот этот чужак скажет тебе, как мне… Ты поймёшь, брат мой Аэций, что мы остались вдвоём. Одни… и последний раз поднять седло… вот зачем он нам. Правда в моих словах, гипербореец?

Он сделал ударение на слове «моих».

— Вижу, что истинным прорицателем снова быть не мне, — решил я на всякий случай смягчить обстоятельства.

— Не ползай, как муха в меду, — рыкнул Аттила. — Твоё слово. Скажи.

— Правда будет нелегка, базилевс… — предупредил я.

— Не для меня теперь. — Аттила торжествующе улыбнулся римлянину.

— Скажи, посланник богов, скажи, — кивнул Аэций.

«Доставь удовольствие своему свирепому господину», — услышал я в словах Аэция.

— Мне уже за пятьдесят, — вздохнув, добавил Аэций для смелости — то ли для своей, то ли для моей. — Мне довольно. Если ты подаришь мне ещё пару дней, буду рад.

Аттила коротко и очень сухо, с треском, рассмеялся:

— Мы тут все трое — лучшие в мире прорицатели… Может быть, в тебе, Николаос, скрывается от гнева богов сам властитель гиперборейцев?

Искушение нарастало с каждым мгновением, с каждым ударом сердца.

— Эта загадка давно мучает меня, — ответил я. — Кто же от кого прячется…

Аттила рассмеялся так же. С треском раскалённой головешки.

— Мой брат Аэций ждёт твоего подарка.

— У игемона Аэция, — услышал я свой, глухой провидческий глас со стороны, изрекавший на эллинском, — на год больше, чем у тебя, базилевс.

Лицо Аттилы окаменело, у Аэция же — засветилось каким-то бледным и хладным огнём.

— Хорошо сказал, гипербореец, — с бесчувственной медлительностью проговорила голова Аттилы и повернулась на неподвижном теле к Аэцию. — У тебя впереди долгая жизнь, брат мой…

— Сегодня не время для мелких огорчений, — усмехнулся Аэций.

Аттила ткнул в меня перстом, рука его застыла в воздухе.

— Три года… — войдя в роль, охвачен ею, обронил я. — Как только наступит осень…

Аттила убрал руку. Два титана пристально смотрели друг на друга.

— Я люблю осень, — сказал Аэций. — И не стану жаловаться на судьбу… Обстоятельства значат мало, но всё же любопытны.

Вино в моем бокале, настоящем, стеклянном, было очень-очень тёмным…

Я стал вещать с душевным участием:

— Игемон Аэций, я не желаю никаких обстоятельств, но не я им хозяин… Тебя убьёт рука императора…

— Какого императора? — шевельнул губами Аэций и остро прищурился.

— Всё того же… — почти удивился я. — Валентиниана. Третьего по государственному счёту.

Аэций кивнул… потом кивнул ещё раз — с улыбкой:

— Так или иначе она убьёт меня, в этом тайны нет.

— Но это будет именно его рука.

Аэций приподнял бровь:

— А чей меч?

— Не помню… — проговорился я.

— Как хорошо сказал гипербореец! — понравилось Аттиле. — «Не помню»… Не худший конец, брат мой Аэций.

— О да! — согласился Аэций мне на радость. — Пожалуй, лучший из тех, что я перебирал в уме.

И вдруг на правой щеке Аэция стало медленно проявляться багровое пятно. Аэций посмотрел на меня. Менее всего я ожидал от него такого благодарного взгляда.

— Вот теперь мы можем поговорить о наших делах, мой брат Аэций, — решил Аттила.

— Пора, брат мой Аттила, — чинно кивнул римлянин.

Я стал подниматься. Без спросу.

— Сядь, гипербореец! — приказал Аттила. — Брат мой Аэций, наша встреча стоит того, чтобы посол богов присутствовал на ней.

Римлянин пошевелил складками пурпурной тоги.

— Нам предстоит тяжелый день, — сумрачно проговорил он.

Лицо Аттилы остыло вдруг:

— День будет стоить нашей встречи… Беда тому, кто станет беречь силы.

— Ты доверяешь прорицателям больше, чем я, — заметил Аэций.

— Да, я — варвар, — резко бросил Аттила.

— А я десять лет ел с тобой из одного котла, — примирительно добавил римлянин.

Я же догадался, что никаких обид не было. И нет.

— Было, — точь-в-точь как сам Аэций, кивнул Аттила. — Скажу: Сангобан труслив и не видит дальше конского уха.

— Знаю, — кивнул Аэций.

Сангобан, с трудом вспомнил я, был вождём алан, и в Каталаунской битве он сражался на стороне Аэция.

И вспомнил я ещё про игральные кости стратегов. И едва сдержал усмешку.

— Но его нельзя отпускать. Он нужен нам обоим, — сказал Аттила, — и не в дровах, а прямо в котле.

— Я уже положил его в котёл, — улыбнулся Аэций. — Он встанет в центре. Я подопру его со всех сторон. Это прибавит ему храбрости и отваги.

— Согласен. Тогда в центре останусь я сам. Придержи своих коней, пусть турмы не спешат в бой. Я не люблю оглядываться через правое плечо.

— Пусть так. Но, чтобы турмы не совсем не стояли на месте, нужно раздразнить Ардариха, и гепиды не должны спать в сёдлах. Ведь правый фланг ты оставил за ними, верно?

Ардарих… Ардарих… А, это же союзник Аттилы, король гепидов! Я едва поспевал за Историей!

— Мы не изменились за семь лет, брат мой, — покачал головой Аттила. — Гепидов надо разбудить заранее… Лучше, если прямо посреди ночи. Злей станут.

— Могу предложить своих франков. Они так и рвутся с цепей.

— Франки? Подойдут…

Вот это был торг — всем торгам торг!

— Осталось совсем немного. Готы. — Аэций помолчал. — Последняя колючка в сандалии — сам Теодорих Тулузский… У твоей остготской тройни хватит сил?

Тройня?.. Братья Валамир, Теодемир и Видемир — предводители остготов, союзники Аттилы. Что ж… Неужто «отлично» по Истории?