− Эна! день бѣлый…
Изъ-подъ верха пролетки выглядывала взъерошенная голова. Василiй Мартынычъ оглянулъ дворъ, распряженныхъ лошадей, пролетки, торчавшiя надъ подножками ноги и извозчичьи воланы и только теперь удивился − откуда это? И сердито сказалъ:
− День-то бѣлый… а это тутъ что же извозчики?… Иванъ!!..
− Дозовешься его! Со вчерашняго, гляди, безъ ногъ… Эй, ребята! Будя спать-то!..
Фыркали лошади − просили пить. Имъ весело отзывался Пугачъ.
Оправляя воротъ и протирая лицо, бѣжалъ отъ крыльца приказчикъ.
Выбрались изъ-подъ верховъ извозчики, позѣвывали и похлопывали по крутымъ армякамъ.
− Что тутъ у меня дѣлается? Ребята гдѣ?
Приказчикъ все старался застегнуть воротъ рубахи и повторялъ спутано:
− Помилте-съ… никакого разговору…
А Василiй Мартынычъ, попавшiй на людяхъ въ привычную колею, кричалъ и не хотѣлъ слушать.
− Ты, болванъ, для чего приставленъ? Пьянствовать?! У тебя кирпичъ задерживаютъ! Ты у меня, баба рязанская, жалованье получаешь?.. Дармоѣдъ, чортовъ сынъ!..
− Всѣ резоны имъ… дозвольте объяснить… Чиновники все…
Изъ дома вышелъ на крыльцо кандидатъ и звалъ слабымъ голосомъ:
− Фе-доръ!.. Запрягай…
Василiй Мартынычъ поглядѣлъ сердито и отвернулся.
− Подымай подлецовъ! Я съ ними сейчасъ… Поставилъ болвана!.. У меня стройка становится, чортъ ты, изъ-за тебя!..
Извозчики повели лошадей на пруды. Тронулъ, было, за ними и Пугачъ, но Василiй Мартынычъ рванулъ его и ударилъ ногой подъ брюхо. Прошелъ на крыльцо и сѣлъ на ступенькѣ.
Приказчикъ подымалъ артель.
− Вставай, хозяинъ прiѣхалъ! Доспались…
Въ пустомъ, безъ настила, сараѣ, когда-то служившемъ для колясокъ, спали каменнымъ сномъ. Спали, какъ привелось улечься во тьмѣ, пробужденные ночнымъ ливнемъ, промытые до костей и ничего не помнившiе. Спали ногами и головами вразбродъ, кверху и книзу лицами, кинутые чьей-то вольной рукой, тяжелые, какъ сырая земля, мутные и, быть можетъ, грезящiе въ этой мути. Спали, разинувъ рты и перекосивъ зеленоватыя лица, раскинувъ и разставивъ ноги въ разбитыхъ лаптяхъ, съ грязными ласами на мокрыхъ рубахахъ. Спали тяжко и мутно, какъ спитъ только одна лапотная Русь, голая Русь. Досыпали недоспанное.
А, можетъ быть, только побитыя и помятыя въ работѣ тѣла ихъ лежали въ пустомъ сараѣ, а сами они, иные, были подъ свѣтлымъ небомъ, въ вольныхъ поляхъ, въ раскатистыхъ саняхъ, уносящихъ въ снѣговые просторы, въ погромыхивающей телѣгѣ, пробирающейся вечеркомъ съ базара къ тихой лѣсной деревенькѣ, на вечерней уличкѣ, еще не проглянувшей изъ поднятой стадомъ пыли и уже поющей ночныя пѣсни подъ дробный топотъ и играющiй дѣвичiй смѣхъ.
А, можетъ быть, были все тутъ же, и снился имъ все тотъ же сыпучiй кирпичъ им щебень, неоплаченные долгiе дни и дождь, дождь, и сухой стукъ, и сверкающiя у ногъ мотыги.
− Подымайся! − толкалъ ногой приказчикъ въ покачивающiяся синiя колѣни. − Хозяинъ ждетъ!..
Мычали и протирали глаза, скребли въ головахъ и глядѣли въ рѣжущiй свѣтъ входа.
За спиной Василiя Мартыныча отворилась дверь, и выглянулъ тоненькiй землемѣръ.
− Эй, кто-нибудь!..
Былъ онъ безъ кителя, въ зеленыхъ носочкахъ. Щурился отъ ударявшаго въ крыльцо солнца и не видѣлъ Василiя Мартыныча.
− Какъ тебя… Андрюшка! Кто тутъ за рабочими ходилъ?..
− Очень хорошо-съ! − злымъ голосомъ сказалъ Василiй Мартынычъ. − Ѣздите въ чужое мѣсто да безобразничаете!..
− Что такое?…
− Вы вотъ что такое, а я хозяинъ здѣсь! Людей споили… Я самому губернатору буду жаловаться… лично самъ… Очень замѣчательно! Окна бьете!..
− Ну… вы, пожалуйста…
И хлопнулъ дверью.
Изъ сарая выбирались рабочiе.
Вышелъ, поскребывая въ головѣ, Трофимъ, посмотрѣлъ на солнышко и почесался. За нимъ вывалился Михайла, хватилъ рукой по мокрой травѣ и потеръ лицо. Выходили, сырые и всклокоченные, ничего не видя отъ солнца, почесывались и потирали глаза. Плевали въ ладони и приглаживали волосы.
Приказчикъ поталкивалъ, мотая головой къ крыльцу.
− Ближе подходи. Вонъ онъ, на крыльцѣ сидитъ… Всѣхъ сейчасъ вонъ…
− Не всѣ мы… − мялся, оглядываясь, Трофимъ. − Солдата не видать…
− И безъ солдата хорошъ… Иди, что стали-то! Пить, такъ васъ…
− Сюда подходи! − кричалъ Василiй Мартынычъ, захваченный привычнымъ дѣломъ. − Пьянствовать я васъ порядилъ? Кирпичъ задерживать?
− Ну и што? − хмуро отозвался Трофимъ. − Ну?
− Ну?! Вонъ всѣ, къ чортовой матери! Вотъ что! Сейчасъ сдай струментъ, чтобъ духу не было! Пьяницы-подлецы!
− Давай расчетъ, сами уйдемъ…
− Расчетъ?! Нѣтъ, ты у меня теперь походи за расчетомъ!
− Давай пачпорта и расчетъ! − упрямо твердилъ Трофимъ. − Не можешь задержать, мы тебѣ не крѣпостные…
− А вотъ мы посмотримъ! Пачпорта у меня черезъ станъ получишь… тамъ условiе прочитаемъ, кто что… Маршъ отседа! Разговору не будетъ.
− Это почему такой?! − появился солдатъ.
Его бѣлая съ горошкомъ рубаха была изодрана по рукавамъ въ ленты, лицо еще больше запухло и посинѣло, и голосъ шелъ, какъ изъ бочки.
− Вотъ это самый язва и есть… − суетливо докладывалъ приказчикъ. − Все морду наливалъ да мутилъ, только и дѣловъ…
− Вмѣстѣ пьянствовали-то! Валяй! А кто подносилъ-то? Кто покупалъ?
И говорилъ, и смотрѣлъ лѣниво. И такъ лѣниво-спокойно говорилъ, что Василiй Мартынычъ повѣрилъ и пытливо взглянулъ на приказчика.
− Вонъ что-о!..
− Я… тебѣ подносилъ?! Кого угодно допросите… Безстыжiе твои глаза! Чтобы я…
− А намедни кто кирпичъ продавалъ? А-а… Струсила собачка!
Солдатъ сѣлъ на траву и принялся свертывать покурку.
− Я продавалъ?! − всплеснулъ руками приказчикъ. − Да вотъ… убей меня Богъ…
− Вонъ что-о!
Василiй Мартынычъ поднялся и пошелъ къ лошади. За нимъ, распинаясь и призывая въ свидѣтели всѣхъ, подвигался поодаль приказчикъ.
− Теперь вотъ и выкуси патронъ! − сказалъ солдатъ, щурясь и облизывая бумажку.
− Ваша милость, отдай расчетъ… Работа негодяшшая… Рубаху не сымай…
− Такъ онъ и да-алъ! Ему, небось, каждый пятакъ − рупь, − лѣниво бросалъ солдатъ. − Эхъ, пойду-ка я счасъ на праходы, въ Коломну… ничѣмъ канители-то съ вами разводить… Сейчасъ сорокъ цѣлковыхъ!
Растерянно смотрѣлъ Трофимъ на сбившуюся въ кучку артель.
Галдѣли, спорили и требовали идти въ городъ и жаловаться.
− Жалуйся! можете! − кричалъ Василiй Мартынычъ. − Я еще самъ къ губернатору поѣду. Я за самоуправство въ острогъ засажу!
− Что я говорилъ! Теперь сколько денъ потеряемъ…
− Ничего не обозначаетъ… − отзывался солдатъ, покуривая на животѣ. − Требуй и никакихъ. Людямъ тоже пить-ѣсть надо…
− Ты-то ужъ молчи, водошникъ! Ваша милость, отдай пачпорта! Гдѣ намъ съ тобой судиться…
− Еловы головы! Почему такой нельзя? Да я бъ его скрозь всѣ суды протащилъ…
− Молчи! Пачпорта-то не задавалъ! Наглоталъ со всѣхъ, злая рота!
Ругали солдата и требовали свои гривенники.
− Съ его вотъ получай… у его мои деньги…
Василiй Мартынычъ ругалъ приказчика. Тотъ выгибался, показывалъ на солдата, тыкалъ себя въ грудь, крестился и увѣрялъ. Вытащилъ тетрадку и, изогнувшись, стоя на одномъ носочкѣ, показывалъ Василiю Мартынычу и водилъ пальцемъ.
− Извольте опросить… Сами трудящiе… Съ его все началось…
− Старшого зови!
− Трофимъ, къ хозяину!
Подошли гурьбой.
− Слушай, ребята, мой сказъ. Желаешь работать − потомъ поговоримъ… а эту рвань чтобы… въ шею гони!
− Кого-о? Это меня-то въ шею! А, ну-ка, погляжу…
− Въ шею его гони, подлеца! − затопалъ Василiй Мартынычъ. − Я еще тебя въ станъ отправлю, зачинщика!
− Я и самъ въ шею-то умѣю… − лѣниво отозвался съ травки солдатъ.
− Сейчасъ же его гони! Никому расчета не будетъ!
− И уходи лучше отъ грѣха… − сказалъ Трофимъ. − Насъ только путаешь…
− Гони его со двора, чорта!
− Много васъ, гонителевъ-то! Ты на меня гдѣ въ другомъ мѣстѣ наскочи…