− Р-рупь штучка. На-ка, разокъ потяни, дѣдушка Трофимъ − не потрафишь!

− Шантрапа ты, вотъ что… бутылошникъ! Вотъ сидимъ и ништо… − жаловался Трофимъ извозчикамъ. − Вонъ онъ взгомозилъ всѣхъ теперь забастовку дѣламъ, милый человѣкъ… забастовку-у! Думали такъ, что путный, въ артель взяли на промѣръ тамъ, али што, а онъ гдѣ бы выпить − только и стерегетъ…

Съ пасхи не пилъ Трофимъ, откладывалъ каждую копейку. И теперь, выпивъ, пожалѣлъ, что далъ пойманный двугривенный.

− Воду самъ-то пьешь, елова голова?!

− Не желаетъ проникать окромѣ бутылки. Теперь кирпичу не дали хозяинъ должонъ прiѣхать для хорошаго разговору, а онъ вонъ какой мокрый…

− Это я-то мокрый! Я теперь хочь кому глотку переѣмъ. Въ доску положу!

− И прямо какъ въ клепкахъ. А податься некуда, у кажнаго семейство, кажный пятачокъ дорогъ − онъ опять вспомнилъ про двугривенный − отъ работы до работы, мила-ай… − стукнулъ онъ себя въ грудь, − пачпорта опять… а ему што!

Бѣлоусый Михайла смотрѣлъ на Трофима, и чѣмъ жалостливѣе говорилъ Трофимъ, крѣпче впивался и кривилъ ротъ. Онъ охватилъ жилистыми руками синiя колѣни съ заплатками и смотрѣлъ.

− Все-о бузыганился, все трепался… − для васъ да для васъ! Я умный! А что самъ! Склизкiй ты, во што!

Его свѣтлые глаза совсѣмъ запали и потемнѣли, и горечь залегла въ опустившихся углахъ рта. И лицу Михайлы передалась эта горечь, онъ вздохнулъ и еще крѣпче захватилъ колѣни.

− Нонче бастовать тоже… не годится, − осипшимъ, пропитымъ голосомъ сказалъ лихачъ, заломилъ шапочку съ перышками и лѣниво сплюнулъ. − За это нонче… не тово…

− Развѣ настоящiй ты, чистосе-ердъ? Юла ты! Намутилъ-накрутилъ, а самъ вонъ онъ какой − въ стаканчикѣ утопъ!

− Я въ стаканчикѣ утопъ?!

− Уйди! − выдохнулъ Михайла и перевелъ глаза на солдата.

− А, елова голова!.. Я т-тебѣ покажу…

− Писто-онъ! − звалъ съ балкона Тавруевъ.

− Давай мѣрку! Въ стаканчикѣ утопъ?! А кто первый возникъ на это, кто мѣрку подозрѣлъ? Мнѣ сейчасъ инженеры смѣрятъ. Давай мѣрку!

Никто не подалъ ему тесинку. Онъ полѣзъ въ лопухи и отыскалъ.

− Покажу еловымъ головамъ!

XIV.

На балконѣ настроенiе поднялось. Женщины отвалились къ перильцамъ обмахивались букетами сирени и въ быстрыхъ движенiяхъ и въ крикливомъ смѣхѣ ихъ чувствовалось хмѣльное. Тавруевъ ходилъ поглядывая исподлобья, молча наливалъ себѣ коньяку и молча пилъ. И опять ходилъ засучивъ рукава и отстегнувъ воротъ рубашки, изъ-за которой выглядывала заросшая волосами грудь. Тоненькiй землемѣръ хвастался передъ женщинами, какiе у него мускулы, щелкалъ въ посинѣвшiе отъ натуги бицепсы и предлагалъ пожать.

− Да обратите же вниманiе на природу, господа! − призывалъ усачъ, показывая на садъ. − Какъ золотятся вершины деревьевъ! Отстань, ну тебя! У тебя мускулы, какъ у паука… Господа же!

− Писто-онъ!

− А здѣсь я, Лександръ Сергѣичъ… чистъ, какъ листъ… − отозвался Пистонъ подъ балкономъ.

− Ага. Вотъ что, братъ…

Тавруевъ стоялъ у перилъ и смотрѣлъ въ садъ на бѣлорозовыя кучи щебня въ зелени.

− Да… Ломаютъ?

− Ломаютъ Лександръ Сергѣичъ.

Въ дальнихъ кустахъ къ прудамъ въ наступившемъ затишьи подалъ пока еще робкую зачальную трель соловей. Но еще не сѣло солнце и трель не вытянулась и не перелилась въ сочное щелканье. Не было еще въ ней влажнаго и томящаго трепета ночи.

− И домъ будутъ?

− И домъ будутъ, Лександръ Сергѣичъ.

− Ваше сiятельство, разрѣшите судьбу! А, ваше сiятельство!..

Солдатъ снизу тыкалъ тесинкой въ перильца, сипѣлъ и нахально смотрѣлъ бритымъ лицомъ, тоже гологрудый, съ мускулистыми засученными руками.

Шумѣли на балконѣ. Пѣли съ гитарой и мандолиной и позванивали рюмками на припѣвъ.

«Солда-ты! солда-ты-ы… по улицѣ идутъ!

«Солда-ты! солда-ты-ы… играютъ и поютъ!

Разъ-два-три-четыре…

− Безъ хлѣба сидимъ! Господа землемѣры!

Солдатъ стукнулъ тесинкой.

− Господа аристократы!..

Тавруевъ рванулъ и отшвырнулъ въ кусты.

− Къ чорту!

Но солдатъ отыскалъ тесинку и опять совалъ. Фирочка ухватилась за конецъ, но у ней выхватилъ тоненькiй землемѣръ.

− Безъ хлѣба сидимъ! − хрипѣлъ солдатъ подъ балкономъ. − Обмѣриваютъ!

− Пшелъ къ чертямъ! − отмахнулся Тавруевъ. − Пистонъ, выдай имъ… Пѣсни чтобы!..

Онъ вынулъ бумажникъ и выкинулъ трешницу.

− Урра! − подхватилъ налету солдатъ и закрутилъ надъ головой. − Деньгами одѣляютъ!

Трещали кусты бузины − шла артель. Выступилъ, взглядывая исподлобья, Трофимъ; стоялъ за нимъ, какъ бѣлая груда, Михайла; показывалъ костистое, съ жуткимъ рубцомъ, лицо Мокей. Толпились невидные и, какъ поставленныя на травку большiя зеленыя куклы, высматривали извозчики.

− Пѣсни валяй! − кричалъ Тавруевъ. − Внизъ по Волгѣ-ѣ рѣ-кѣ-ѣ!.. Ну?

− Нельзя, Саша… − упрашивалъ землемѣръ, удерживая тесинку, которую вырывалъ Тавруевъ, возя землемѣра по балкону. − Это же экс… плотацiя!

− Къ инструменту прикиньте, ваше благородiе! Сейчасъ окажетъ! − взывалъ солдатъ. − Жульничество!

− Я сейчасъ самъ… Что у васъ? Кто безъ хлѣба?

Тавруевъ поставилъ ногу на перила.

− Дозвольте я по образованному…

− Всѣ ноги изгадили… извольте досмотрѣть…

− Я объясню, ваше благородiе! Ниспроверженiе закона… прямо жульничество… Приказчикъ дармоѣдъ, жуликъ… душу изъ него вытрясемъ!

− Ну, живѣй! У губернатора изложу. Ну?!..

− Дозвольте, ваша милость, я обскажу… − началъ объяснять Трофимъ, услыхавъ про губернатора. − Обкрутилъ насъ двѣнадцать душъ…

− Подложный документъ взялъ!

− Ты, солдатъ, погоди… Сначала надо… Вотъ всѣ ноги изгадили, извольте доглядѣть… вкругъ по камню стекло битое… и глазъ не кажетъ, ваша милость! Не кирпичикъ, а гнила, какъ…

− Ну, тяни!..

− А подай ему цѣлака… условье написано… и пачпортами грозится…

− Хорошо, послѣ… ступайте!

− Итить-то намъ некуда, ваша милость! Теперь сколько денъ потеряемъ… невпроворотъ въ городу народу, ваша милость… − ноющимъ голосомъ говорилъ Трофимъ. − Ваша милость…

− Есть! Ненормальная мѣрка! − радостно кричалъ тоненькiй землемѣръ, путаясь въ лентѣ рулетки. − На сантиметръ! Да Наденька, не балуйтесь!

Онъ накладывалъ ленточку на тесинку, а блондинка сдергивала.

− Больше мѣрка! Что?! − кричалъ солдатъ, взмахивая руками. − На вершокъ фальшивитъ!

− Ваша милость, − упрашивалъ Трофимъ, передергивая поясокъ. − Въ силѣ вы, а мы черный народъ, утрудящiй… Куда ни толкнись, какъ объ стѣнку…

Съ затаеннымъ довѣрiемъ смотрѣлъ онъ въ волосатую грудь Тавруева и видѣлъ за нимъ оживленныя лица и яркiя платья. Видѣлъ золотыя пуговицы на бѣлыхъ кителяхъ и чинно посматривающiя значками свѣженькiя фуражки, положенныя на перильца. Топтался и перебиралъ поясокъ.

− Пошлите вы его….!

− Нельзя, Саш-ша! − кричалъ землемѣръ. − Это надо взвѣсить! Это что же! Я самъ изъ среды… Фирочка, глупо же… Мы все-таки интеллигенты, господа… а они все… и эти закуски… и дели-катесы… Фирка, оставь!..

− Получай на водку! А чуть что… къ губернатору!

− Саш-ша! Ты благородный человѣкъ! Не за водку, а за… губернатора…

Тоненькiй землемѣръ охватилъ Тавруева, но тотъ оттолкнулъ его и взялъ бутылку.

− Шурка, пьяный будешь.

− Ну, тебя… Всѣ пей! Зачѣмъ я васъ привезъ?..

Но блодинка прижалась къ нему и старалась отнять бутылку.

− Нарѣжешься… какъ кацапъ…

Но онъ оттолкнулъ ее и запрокинулся. Допилъ и швырнулъ бутылку черезъ головы мужиковъ. Она врѣзалась въ кирпичную кладку и разсыпалась зеленымъ стекломъ.

− Ура-а! Ѣдутъ!

Со двора слышался закатывающiйся визгливый смѣхъ.

− Курчонка щекочутъ, слышите? Опять обомретъ! − закричала блондинка. − Шурка, отыми! Отыми сейчасъ!

− Оставить Курчонка! − крикнулъ Тавруевъ. − Васька, оставь!

Визгъ кончился. Въ домѣ загудѣли мужскiе голоса, и женскiй голосъ визгливо ругался:

− Поганцы, хулиганы! Тьфу вамъ!..