− Р-рупь штучка. На-ка, разокъ потяни, дѣдушка Трофимъ − не потрафишь!
− Шантрапа ты, вотъ что… бутылошникъ! Вотъ сидимъ и ништо… − жаловался Трофимъ извозчикамъ. − Вонъ онъ взгомозилъ всѣхъ теперь забастовку дѣламъ, милый человѣкъ… забастовку-у! Думали такъ, что путный, въ артель взяли на промѣръ тамъ, али што, а онъ гдѣ бы выпить − только и стерегетъ…
Съ пасхи не пилъ Трофимъ, откладывалъ каждую копейку. И теперь, выпивъ, пожалѣлъ, что далъ пойманный двугривенный.
− Воду самъ-то пьешь, елова голова?!
− Не желаетъ проникать окромѣ бутылки. Теперь кирпичу не дали хозяинъ должонъ прiѣхать для хорошаго разговору, а онъ вонъ какой мокрый…
− Это я-то мокрый! Я теперь хочь кому глотку переѣмъ. Въ доску положу!
− И прямо какъ въ клепкахъ. А податься некуда, у кажнаго семейство, кажный пятачокъ дорогъ − онъ опять вспомнилъ про двугривенный − отъ работы до работы, мила-ай… − стукнулъ онъ себя въ грудь, − пачпорта опять… а ему што!
Бѣлоусый Михайла смотрѣлъ на Трофима, и чѣмъ жалостливѣе говорилъ Трофимъ, крѣпче впивался и кривилъ ротъ. Онъ охватилъ жилистыми руками синiя колѣни съ заплатками и смотрѣлъ.
− Все-о бузыганился, все трепался… − для васъ да для васъ! Я умный! А что самъ! Склизкiй ты, во што!
Его свѣтлые глаза совсѣмъ запали и потемнѣли, и горечь залегла въ опустившихся углахъ рта. И лицу Михайлы передалась эта горечь, онъ вздохнулъ и еще крѣпче захватилъ колѣни.
− Нонче бастовать тоже… не годится, − осипшимъ, пропитымъ голосомъ сказалъ лихачъ, заломилъ шапочку съ перышками и лѣниво сплюнулъ. − За это нонче… не тово…
− Развѣ настоящiй ты, чистосе-ердъ? Юла ты! Намутилъ-накрутилъ, а самъ вонъ онъ какой − въ стаканчикѣ утопъ!
− Я въ стаканчикѣ утопъ?!
− Уйди! − выдохнулъ Михайла и перевелъ глаза на солдата.
− А, елова голова!.. Я т-тебѣ покажу…
− Писто-онъ! − звалъ съ балкона Тавруевъ.
− Давай мѣрку! Въ стаканчикѣ утопъ?! А кто первый возникъ на это, кто мѣрку подозрѣлъ? Мнѣ сейчасъ инженеры смѣрятъ. Давай мѣрку!
Никто не подалъ ему тесинку. Онъ полѣзъ въ лопухи и отыскалъ.
− Покажу еловымъ головамъ!
На балконѣ настроенiе поднялось. Женщины отвалились къ перильцамъ обмахивались букетами сирени и въ быстрыхъ движенiяхъ и въ крикливомъ смѣхѣ ихъ чувствовалось хмѣльное. Тавруевъ ходилъ поглядывая исподлобья, молча наливалъ себѣ коньяку и молча пилъ. И опять ходилъ засучивъ рукава и отстегнувъ воротъ рубашки, изъ-за которой выглядывала заросшая волосами грудь. Тоненькiй землемѣръ хвастался передъ женщинами, какiе у него мускулы, щелкалъ въ посинѣвшiе отъ натуги бицепсы и предлагалъ пожать.
− Да обратите же вниманiе на природу, господа! − призывалъ усачъ, показывая на садъ. − Какъ золотятся вершины деревьевъ! Отстань, ну тебя! У тебя мускулы, какъ у паука… Господа же!
− Писто-онъ!
− А здѣсь я, Лександръ Сергѣичъ… чистъ, какъ листъ… − отозвался Пистонъ подъ балкономъ.
− Ага. Вотъ что, братъ…
Тавруевъ стоялъ у перилъ и смотрѣлъ въ садъ на бѣлорозовыя кучи щебня въ зелени.
− Да… Ломаютъ?
− Ломаютъ Лександръ Сергѣичъ.
Въ дальнихъ кустахъ къ прудамъ въ наступившемъ затишьи подалъ пока еще робкую зачальную трель соловей. Но еще не сѣло солнце и трель не вытянулась и не перелилась въ сочное щелканье. Не было еще въ ней влажнаго и томящаго трепета ночи.
− И домъ будутъ?
− И домъ будутъ, Лександръ Сергѣичъ.
− Ваше сiятельство, разрѣшите судьбу! А, ваше сiятельство!..
Солдатъ снизу тыкалъ тесинкой въ перильца, сипѣлъ и нахально смотрѣлъ бритымъ лицомъ, тоже гологрудый, съ мускулистыми засученными руками.
Шумѣли на балконѣ. Пѣли съ гитарой и мандолиной и позванивали рюмками на припѣвъ.
«Солда-ты! солда-ты-ы… по улицѣ идутъ!
«Солда-ты! солда-ты-ы… играютъ и поютъ!
Разъ-два-три-четыре…
− Безъ хлѣба сидимъ! Господа землемѣры!
Солдатъ стукнулъ тесинкой.
− Господа аристократы!..
Тавруевъ рванулъ и отшвырнулъ въ кусты.
− Къ чорту!
Но солдатъ отыскалъ тесинку и опять совалъ. Фирочка ухватилась за конецъ, но у ней выхватилъ тоненькiй землемѣръ.
− Безъ хлѣба сидимъ! − хрипѣлъ солдатъ подъ балкономъ. − Обмѣриваютъ!
− Пшелъ къ чертямъ! − отмахнулся Тавруевъ. − Пистонъ, выдай имъ… Пѣсни чтобы!..
Онъ вынулъ бумажникъ и выкинулъ трешницу.
− Урра! − подхватилъ налету солдатъ и закрутилъ надъ головой. − Деньгами одѣляютъ!
Трещали кусты бузины − шла артель. Выступилъ, взглядывая исподлобья, Трофимъ; стоялъ за нимъ, какъ бѣлая груда, Михайла; показывалъ костистое, съ жуткимъ рубцомъ, лицо Мокей. Толпились невидные и, какъ поставленныя на травку большiя зеленыя куклы, высматривали извозчики.
− Пѣсни валяй! − кричалъ Тавруевъ. − Внизъ по Волгѣ-ѣ рѣ-кѣ-ѣ!.. Ну?
− Нельзя, Саша… − упрашивалъ землемѣръ, удерживая тесинку, которую вырывалъ Тавруевъ, возя землемѣра по балкону. − Это же экс… плотацiя!
− Къ инструменту прикиньте, ваше благородiе! Сейчасъ окажетъ! − взывалъ солдатъ. − Жульничество!
− Я сейчасъ самъ… Что у васъ? Кто безъ хлѣба?
Тавруевъ поставилъ ногу на перила.
− Дозвольте я по образованному…
− Всѣ ноги изгадили… извольте досмотрѣть…
− Я объясню, ваше благородiе! Ниспроверженiе закона… прямо жульничество… Приказчикъ дармоѣдъ, жуликъ… душу изъ него вытрясемъ!
− Ну, живѣй! У губернатора изложу. Ну?!..
− Дозвольте, ваша милость, я обскажу… − началъ объяснять Трофимъ, услыхавъ про губернатора. − Обкрутилъ насъ двѣнадцать душъ…
− Подложный документъ взялъ!
− Ты, солдатъ, погоди… Сначала надо… Вотъ всѣ ноги изгадили, извольте доглядѣть… вкругъ по камню стекло битое… и глазъ не кажетъ, ваша милость! Не кирпичикъ, а гнила, какъ…
− Ну, тяни!..
− А подай ему цѣлака… условье написано… и пачпортами грозится…
− Хорошо, послѣ… ступайте!
− Итить-то намъ некуда, ваша милость! Теперь сколько денъ потеряемъ… невпроворотъ въ городу народу, ваша милость… − ноющимъ голосомъ говорилъ Трофимъ. − Ваша милость…
− Есть! Ненормальная мѣрка! − радостно кричалъ тоненькiй землемѣръ, путаясь въ лентѣ рулетки. − На сантиметръ! Да Наденька, не балуйтесь!
Онъ накладывалъ ленточку на тесинку, а блондинка сдергивала.
− Больше мѣрка! Что?! − кричалъ солдатъ, взмахивая руками. − На вершокъ фальшивитъ!
− Ваша милость, − упрашивалъ Трофимъ, передергивая поясокъ. − Въ силѣ вы, а мы черный народъ, утрудящiй… Куда ни толкнись, какъ объ стѣнку…
Съ затаеннымъ довѣрiемъ смотрѣлъ онъ въ волосатую грудь Тавруева и видѣлъ за нимъ оживленныя лица и яркiя платья. Видѣлъ золотыя пуговицы на бѣлыхъ кителяхъ и чинно посматривающiя значками свѣженькiя фуражки, положенныя на перильца. Топтался и перебиралъ поясокъ.
− Пошлите вы его….!
− Нельзя, Саш-ша! − кричалъ землемѣръ. − Это надо взвѣсить! Это что же! Я самъ изъ среды… Фирочка, глупо же… Мы все-таки интеллигенты, господа… а они все… и эти закуски… и дели-катесы… Фирка, оставь!..
− Получай на водку! А чуть что… къ губернатору!
− Саш-ша! Ты благородный человѣкъ! Не за водку, а за… губернатора…
Тоненькiй землемѣръ охватилъ Тавруева, но тотъ оттолкнулъ его и взялъ бутылку.
− Шурка, пьяный будешь.
− Ну, тебя… Всѣ пей! Зачѣмъ я васъ привезъ?..
Но блодинка прижалась къ нему и старалась отнять бутылку.
− Нарѣжешься… какъ кацапъ…
Но онъ оттолкнулъ ее и запрокинулся. Допилъ и швырнулъ бутылку черезъ головы мужиковъ. Она врѣзалась въ кирпичную кладку и разсыпалась зеленымъ стекломъ.
− Ура-а! Ѣдутъ!
Со двора слышался закатывающiйся визгливый смѣхъ.
− Курчонка щекочутъ, слышите? Опять обомретъ! − закричала блондинка. − Шурка, отыми! Отыми сейчасъ!
− Оставить Курчонка! − крикнулъ Тавруевъ. − Васька, оставь!
Визгъ кончился. Въ домѣ загудѣли мужскiе голоса, и женскiй голосъ визгливо ругался:
− Поганцы, хулиганы! Тьфу вамъ!..