Спрыгнули на травку и принялись отряхиваться.
− Тише, юбку раздерете!..
Ихъ было двѣ: одна въ голубомъ, другая въ желтомъ. Онѣ поднимали открытыя выше локтей руки и, замѣтно играя, стряхивали со шляпъ.
− Ну, смотрите, всѣ въ пыли-и… Да Шу-урка!..
Полная, въ голубомъ, блондинка хлопнула по рукѣ мѣшавшаго Александра Сергѣича.
− Вотъ тебѣ!
И принялась рвать еще не вытоптанные одуванчики.
Она ползала по травѣ, подбирая путавшуюся юбку, и шляпа ея съ мотающимися розами сползла на спину. Другая, въ желтомъ, тонкая и гибкая брюнетка, смѣялась:
− Надька, сумасшедшая!
Схватились за руки и побѣжали, путаясь въ узкихъ юбкахъ и гремя шелкомъ.
Двое въ кителяхъ, съ межевыми значками на фуражкахъ, наблюдали, какъ вытребованные изъ артели Гаврюшка съ Мокеемъ осторожно снимали съ пустого извозчика треноги, связки стальныхъ цѣпей, пестрые палки съ флажками и дубовые ящики съ инструментами. Изъ задка вытащили гитару и мандолину и еще кульки и свертки.
− Въ домикъ кулечки-то складать? − радовался солдатъ, нащупывая выпирающiя донышки.
Женщины трясли старыя сирени, колышащiя недоступными кистями.
Подымали лица и щурились отъ сыпавшихся отмирающихъ крестиковъ.
− Сирени-то что! Михайла Васильичъ!..
Маленькiй землемѣръ, съ бѣлесенькими усиками и въ обтягивающихъ брюкахъ на штрипкахъ, принялся помогать, но застарѣлое дерево не гнулось. У землемѣра лопнула штрипка, и онъ отступилъ, смущенно осматривая натертыя ладони.
− Смерть не люблю коротышекъ! Сеничка, наломайте…
Но другой землемѣръ, съ черными густыми усами, угреватый отмахнулся и сказалъ басомъ:
− Сами наломайте, дѣло у меня.
− Свинство съ вашей стороны!..
Онъ наказывалъ Гаврюшкѣ сейчасъ же сходить на деревню и нанять къ утру четверыхъ рабочихъ − таскать флажки и инструменты.
Александръ Сергѣичъ уже побывалъ въ домѣ и вышелъ на крыльцо.
− Вонъ всю эту муру! Пистонъ!
Онъ опять вошелъ въ домъ и выкинулъ изъ окна стянутый зеленымъ кушакомъ полушубокъ.
− Живо собирай, эй! Весь домъ завоняли…
− Хозяинъ… Лександръ Сергѣичъ… − суетился около артели Пистонъ. − Убирать надо…
− Господа швыряютъ − подымай! − подмигивалъ солдатъ. − Не по мѣсту небель выходитъ!
− Очищай! Вамъ говорятъ! − кричалъ Тавруевъ.
Онъ уже скинулъ китель и былъ въ розовой рубахѣ съ голубыми подтяжками, широкiй въ груди и по животу, забранному въ высокiй, по-офицерски, поясъ брюкъ.
Принялись помогать извозчики, и подъ окномъ выросла шершавая груда артельныхъ пожитковъ.
− Мало вамъ сараевъ!
Артель смотрѣла, какъ летѣли изъ окна мѣшки и тулупы, переглядывались и мялись. Поглядывали на Трофима, но и Трофимъ только поглядывалъ. Искали глазами приказчика, но тотъ чего-то мялся у крылечка и тоже только поглядывалъ.
− Намъ-то куда жъ? − спрашивалъ растерявшiйся Гаврюшка. − Дяденька Трофимъ, а?..
Помялись и, поругиваясь про себя, стали разбираться и перетаскиваться къ сараямъ.
− То туды, то сюды… ткнутъ… − ворчалъ Трофимъ. − Толкомъ сказать не могутъ, шваркаютъ…
− Расшвырялись… Ты что свое швыряй-то…
− Лай не лай, а хвостомъ виляй! − подбадривалъ солдатъ.
− Что-о? Какiя строенiя?
У крыльца переминался приказчикъ. Онъ чуть-чуть приподнялъ картузъ, подергалъ за козырекъ и надѣлъ плотнѣй. И кланялся, какъ будто, и не кланялся.
− Дозвольте обсказать… Какъ все тутъ нашего хозяина…
− Что такое?!..
− Такъ негодится, позвольте… Отъ ихъ я тутъ приказчикъ и не могу допускать, разъ безъ дозволенiя… Это ихъ-съ… и это все ихъ-съ… Василь Мартыныча…
− И ступай къ иксу! − махнулъ Тавруевъ. − Знаю твоего хозяина-подлеца. Все внесено?
Приказчикъ подергалъ плечомъ и отошелъ.
− Пьяное безобразiе, больше ничего…
− Такъ точно, ваше благородiе, − доложилъ солдатъ. − Одиннадцать мѣстовъ!
− Ага. Пѣхота?
− Въ пѣхоту не охота, а четвертаго конно-артилерiйскаго дивизiона запасной ферверкеръ! Ферверки могу пущать!
И подхватилъ двугривенный. Въ артели, у сараевъ, разсуждали:
− Кто жъ такiе… Жить сюда, али что…
− Чиновники по пуговкамъ-то…
− Луковки, гляди, во щахъ нѣтъ, а пуговки свѣтленьки… − подъ носъ себѣ сказалъ Трофимъ.
− Въ деревнѣ бы у меня пошвырялъ! − оглядывая лапоть на ногѣ, сказалъ Михайла.
Изъ верхняго окна, выходившаго въ садъ, выглянули головы женщинъ въ пышныхъ прическахъ.
− Ау-у-у-у!..
− Ишь ты… звонкiя…
− Порститутки, што ль… Вина много навезли… А солдатишка-то такъ и вьетъ вкругъ…
− На тараканьихъ ножкахъ лётаетъ…
На балконѣ ломали бѣлую сирень. Тоненькiй землемѣръ стоялъ на перильцахъ, а женщины поддерживали его за ноги и просили:
− Еще, еще! Душечка, Михайла Васильичъ… Ту вонъ еще…
Онъ сломилъ цѣлый кустъ съ цвѣтами и протягивалъ голубой блондинкѣ.
− Р-разъ ска-жите вы ей… два скажите вы е-эй… Какъ ее обож-жа-а-ю!
Засыпали весь балконъ остропахучимъ размятымъ листомъ и отмирающимъ цвѣтомъ. Прятали разгорѣвшiяся лица въ пышные букеты.
А на верхнемъ балкончикѣ, положивъ ногу на перильца, сидѣлъ Тавруевъ и звалъ:
− Федоръ! Степка! Подходи подъ балконъ!..
Посмѣиваясь, сошлись подъ балкономъ тяжелые и широченные въ своихъ крутыхъ воланахъ, какъ зеленые куклы-великаны, трое извозчиковъ.
Стояли, задравъ козыри и поднявъ головы.
− А тебѣ, Степка, сбавить надо, подлецу! Везъ, какъ… беременная баба!..
− Вотъ такъ такъ! Да я, какъ стрѣла… Какъ навсягды, Лександра Сергѣичъ. Съ васъ только и пожить…
− Получай. Ру-убль… два-а…
Онъ опускалъ рубли ребрышками, стараясь попасть въ подставленныя пригоршни, а извозчики притворно вскрикивали и дули на ладони. Пистонъ просилъ:
− А мнѣ-то, по старой памяти… вѣрному-то слугѣ? Хоть гривенничекъ сошвырните… На лысинку хоть мнѣ…
Онъ снялъ шапчонку и подставлялъ лысинку, показывая пальцами.
− Ребята, иди! Деньгами одѣляетъ! − крикнулъ солдатх артели. − Ей-Богу!
− А намъ-то, намъ! − кричали съ нижняго балкона женщины. − Шурочка, намъ-то что жъ?..
Артель слушала, какъ выпрашивали извозчики, какъ Тавруевъ кричалъ Пистону:
− Лысину давай! Пятаками буду…
Сперва Гаврюшка, за нимъ и лука, и Мокей, и молчаливый Цыганъ потянулись къ саду.
Подходили нерѣшительно, постаивалии приглядывались. И шагъ за шагомъ пробирались въ кусты. Махали руками оставшимся.
− Смотри, Шурка! − кричала, пеергнувшись съ балкона и грозя пальцемъ, блондинка. − Кацапамъ даешь… Смотри, за-дамъ!
− На затравочку просятъ, ваше высокородiе! А ну-ка, солдатику-то, старому-бывалому, доброму малому, сошвырните рублишко на табачишко, на царску водку − почиститъ глотку! Господа аристократы! дозвольте ловить! А? Ваше сiятельство! Опорки на промѣнъ за полтьишку!..
Солдатъ прыгалъ подъ балкономъ и подкидывалъ опорки.
− Лови въ ротъ − дамъ цѣлковый!
− А пымаю! Извольте пытать.
Хлопнулъ по фуражкѣ, закинулъ голову и сталъ на четвереньки, животомъ кверху. Его бѣлая рубаха съ чернымъ горлышкомъ завернулась и показала желтую полоску исхудавшаго тѣла.
− Ближе подползай! − кричалъ Тавруевъ, вытягивая руку. − Еще!
− Ладно, что ль? − спрашивалъ солдатъ, подбираясь начетверенькахъ, какъ паукъ коси-сѣно.
Тавруевъ нацѣливался, перебирая двумя пальцами закраинку сверкающаго рубля. Женщины взвизгивали:
− Въ глазъ-то ему не попадите!
− Чужого не жалѣй! − придушеннымъ голосомъ кричалъ солдатъ. − Вали!
Онъ совсѣмъ приспособился, разинулъ широко ротъ и затихъ. Но сейчасъ же вскинулся.
− А вы въ бумажку, а то глотку перебьетъ…
− Ладно-ладно. Ближе наставляй!..
Солдатъ ползалъ по травѣ, точно какое-то невиданное животное − огромный паукъ съ головой человѣка. Глаза его выкатились и ворочали бѣлками, лицо налилось кровью и почернѣло, и ощерился красный ротъ.
− Чуръ, безъ фальши, ваше благородiе… Вали!
− Къ чорту! − отмахнулъ Тавруевъ. − Еще ломается, болванъ!