− Самоуправленiе?.. Ладно… я тебя съ подицiей достигну!
− По-лицiей?! Ты меня поли…
− Тронь, тронь!..
− Ты меня…
Солдатъ весь подобрался, закрутился, какъ тугая пружина, и подходилъ къ приказчику, медленно занося руку. Приказчикъ отступалъ, выставивъ руку впередъ, и такъ они шли, лицо на лицо, мѣряя другъ друга глазами.
− Не надоть!
Трофимъ сталъ между ними. И такъ крѣпко сказалъ, и такъ посмотрѣлъ, что солдатъ сразу остылъ.
− Я тѣ не елова голова… − сказалъ онъ, вспомнивъ понравившееся ему слово Прошки.
Приказчикъ заправлялъ выѣхавшую въ суматохѣ рубаху.
− Такъ ты… сопротивленiе?.. хорошо…
− Я вашего-то брата перещелкалъ!.. Офицеровъ за грудки подъ Лаяномъ тресъ, а не то што…
− Безъ пачпорта достану, злая рота!
Солдатъ выкинулся, точно опять хотѣлъ броситься на приказчика. Но не бросился. Онъ полѣзъ въ карманъ зелено-желтыхъ штановъ, выкинулъ оттуда складной ножикъ, вывернулъ карманъ и принялся рзрывать подшивку.
− Безъ пачпорта… безъ пачпорта… Гляди на, собачье шило! − выхватилъ онъ изъ прорѣхи зеленую тетрадку. − На вотъ! Цѣпляется-вьется, въ руки не дается!
И повертѣлъ передъ носомъ приказчика. Только почмокалъ Трофимъ.
− Да-а… про кого сказано-то: на семи сидѣла − восемь вывела!
− Я, братъ, и десять выведу! На вотъ, понюхай!
Тряхнулъ головой и выругался. Смѣялись въ артели. Пробираясь кустами, шелъ со стороны плотины Михайла съ ящичкомъ на полотенцѣ.
Уѣхали пустыя подводы.
Артель сидѣла вокругъ большого закопченаго котла, черпала крутой кипятокъ и добавляла изъ заварки. Пили молча, жадно, всхлебывая и отдуваясь, обжигая глотки и уставясь глазами въ булькающiй котелъ, въ которомъ прыгала бѣлая накипь. Пили, подставивъ взмокшiя головы солнцу и стряхивая щекочущiя лобъ капли пота. Пили, ни о чемъ не думая, хотя въ выкатившихся глазахъ стояла налипшая дума.
И когда выпили по пятой чашкѣ, стали говорить. Говорили, что теперь хозяинъ вотъ-вотъ прикатитъ. А и завтра не прикатитъ − идти самимъ и требовать пачпорта и расчетъ. Трофимъ только и сказалъ:
− Навязался ты намъ, солдатъ, на шею − не стрясешь.
− Что у тебя − стряхивай. Скажи еще − слава те, тетереву, что лапки мохнатеньки! Безъ меня такъ бы и ломили за ничего.
Приказчикъ сидѣлъ въ сторонкѣ, подъ бузиной, и поглядывалъ на часы.
Онъ послалъ съ возчиками записку хозяину, а самъ не пошелъ, − боясь оставить домъ безъ призору.
− Полна Расея васъ, такихъ-то! − говорилъ солдатъ. − Ни сало, ни мало, − лопай, что влило. А ты вотъ какъ я! Объ меня затупишься. Вонъ онъ какой обмоклый сидитъ! − мотнулъ онъ къ приказчику. − Что, Иванъ Иванычъ, приведешь кого на ночь?
Обернулись къ приказчику и посмѣялись.
Михайла сидѣлъ съ краю стола и выхлебывалъ щи. Сочно жевалъ и поглядывалъ на оставшiйся ломоть хлѣба, и широкое лицо его выражало только одно: ѣмъ вотъ и хорошо. Дѣлалъ горломъ, когда застревалъ слишкомъ большой кусокъ закорузлаго хлѣба, и тогда изгибалъ шею и наклонялся надъ чашкой. А чуть прояснѣвшая стряпуха совала ему подъ локоть свѣжiй ломоть.
− А вотъ и кто теперича за мотыжку-то да за ломокъ платить будетъ? − вздыхалъ Мокей. − И кто ихъ ссадилъ…
− По крылечкамъ-то кто ночуетъ? − сказалъ солдатъ. − Ладно, одумаю тамъ. Можетъ, и на себя приму, глядя по погодѣ…
Трофимъ поглядѣлъ сурово и ничего не сказалъ. А солдатъ завалился на спину и вытянулся во весь ростъ.
− Калуцкiе!
И-эхъ, зачѣ-эмъ мнѣ голову разби-или,
Зачѣмъ мнѣ мы-сы-ли разнесли-и?..
За-а-чѣ-эмъ мальчи-ши-ка я… неща-а-стный…
− Перекуси его, на! Чего ему дѣлается… − сказалъ подошедшiй Пистонъ, выспавшiйся послѣ обѣда. − Чай да сахаръ!
− Я еще имъ штуку угоню! − оборвалъ солдатъ пѣсню. − Я еще ни откудова безъ скандаловъ не уходилъ.
− Все по шеямъ гоняли?
Загоготали въ артели.
− Глинку то бы рыть − милое дѣло, − вздохнулъ Лука. − Безъ омману…
− Какъ разъ срóдни… Посмѣйся еще, лысый чортъ!..
Пистона разобралъ смѣхъ. Такой писклявый и непрiятный былъ смѣхъ этотъ, точно изъ дѣтской свистульки, что даже Трофимъ окрикнулъ:
− Чего верещишь-то!.. У, блажной.
− Хи-хи-хи… лѣтошнiй годъ… тавруевскiе съ калуцкими разодрались… хи-хи… ставной… Семенъ Семенычъ… замирилъ… хи-хи…
Пили, дочерпывая изъ котла. Досасывали кусочки сахару.
− Тц… какъ дохлятинкой-то подаетъ… Тц… Закопать бы, што ли…
− Тц… Безъ насъ закопаютъ… Тц…
Гаврюшка постучалъ подъ локоть Луку, державшаго полную чашку.
− Чайку попьешь, куды пойдешь? Гы-ы…
Расплескалось на штаны. Посмѣялись.
Жарко глядѣло на нихъ солнце. Оно любило ихъ. Оно сушило на нихъ взмокшiя отъ поту рубахи, сняло съ ихъ лицъ тонкую слабую кожицу и закалило новую, крѣпкую, покрывъ ее несмываемымъ бурымъ глянцемъ. Приняло ихъ въ свою заботу съ зыбкой скрипучей колыбели и пошло съ ними на всѣ пути и перепутья путаной жизни. Теперь оно палило ихъ въ головы и обливало потомъ, а они только поглаживали горячiя лица и запеченыя шеи, довольные, что хоть вволю попьютъ чайку и понѣжатся на теплѣ.
− Завтра-то что-то будетъ? Незадачливое какое мѣсто… И у Михайла рабенка взяло… Тц…
− Бываетъ и отъ мѣста… тц…
− Нашего-то мѣста… поискать! − сказалъ пистонъ. − Такое мѣсто! Вотъ въ дому одинъ нипочемъ ночевать не можетъ. Придетъ сейчасъ и душитъ…
− А-а… тц…
− Въ книгахъ записано… въ судѣ. Баринъ себѣ здѣсь… все это мѣсто бритвой − чикъ… ума рѣшился. И какъ мущина ежели лягетъ, то требуетъ неизбѣжно. Внутри у него, будто, лягушка жила, въ ноздрю втянулась въ ночное время… ну, и спутала у него мозги. Подымали потомъ чере пушку, видали докторà…
− А то, будто, на молоко выманиваютъ… тц…
− Прямо изъ ружья въ ноздрю бьютъ! − сказлъ солдатъ. − Деревня!
− Ѣдетъ ктой-то! − визгнулъ Гаврюшка.
Стали слушать. Въ затишьи позывалъ прыгающiй звонъ колокольцевъ. Приказчикъ сорвался изъ-подъ бузины и выбѣжалъ на дорогу.
− А ну, становой!.. − визгнулъ Пистонъ. − Теперь поговори-ка…
Солдатъ щелкнулъ фуражкой о колѣнку, размялъ ее получше и посадилъ пободрѣй. Расправилъ ладонями усы, откашлялся и тряхнулъ головой.
− А ну-ка, посморкаемъ!..
Пошелъ ко въѣзду, а за нимъ, сгрудившись, выдвинулась артель.
По дорогѣ въ аллеѣ катило облачко пыли, и надъ нимъ три лошадиныхъ головы: одна высоко задрнная и двѣ по бокамъ, уткнувшiяся въ пыль. За ямщикомъ бѣлѣли фуражки. Далеко сзади поспѣшали извозчики.
− И крутитъ, и вертитъ… − началъ, было, солдатъ, бодрясь.
Артель шарахнулась, и тройка, вся въ мылѣ, влетѣла во дворъ.
− Гляди, чортова кукла! − крикнулъ плотный и рыжеусый, въ кителѣ, и сунулъ ямщику подъ носъ часы. − Что! Двухъ минутъ не добралъ! А-а!..
− Ваше счастье…
Изъ коляски вышли трое, въ кителяхъ и фуражкахъ, и тотъ, кто совалъ ямщику часы, рыжеусый и краснолицый, съ натеками подъ глазами, приказалъ суетившемуся Пистону:
− Кульки выбирай. Вы тамъ… помогай!
Сдѣлалъ пальцемъ къ артели. Лихо выступилъ солдатъ, руку подъ козырекъ.
− Есть, ваше благородiе! За работку положите… Никакъ съ бутылочками!
− Осторожнѣй, ты!
− Нѣжнѣй дѣвки, ваше вскородiе!
Онъ подмигнулъ артели, мявшейся поодаль, и принялся выхватывать кулечки съ выглядывающими соломенными головками.
− Что за народъ? − ткнулъ краснолицый пальцемъ къ кучѣ.
− Съ еловой стороны, ваше сiятельство! − выкрикивалъ солдатъ, набирая кульки подъ-мышку. − На грошъ глянцу, на рупь румянцу… Стекла ѣдятъ, въ сапоги сморкаются! Калуцкiе… И тутъ все бутылочки! Ребята, помогай!
− Рабочiе-съ, Лександръ Сергѣичъ, − объяснялъ Пистонъ. − А Василь Мартыныча… стѣны разбираютъ…
Въѣхали городскiе извозчики. Съ передняго женщины, въ большихъ шляпахъ, кричали:
− Совсѣмъ запылили! Безобразiе…