Вот вчера этч подушка не была ни мягкой, ни теплой, ни жесткой, ни холодной, но была противной. Это потому, что вчера я умирал. Вчера умирал, а сегодня выздоровел. То есть это сейчас мне можно понимать, что вчера я умирал, а вчера, до-

48

гадайся я об этом, то мне бы и вправду пришел каюк. Впрочем, 'кажется, я понял, что умираю, еще вчера. Ясно помню это „сознание: я умираю... Выходит, я ошибся, потому что сейчас я не только жив, но и совершенно здоров, уж в этом-то невозможно заблуждаться... Да я и не заблуждаюсь, это я вчера ошибся, когда мне показалось, что умираю. Но из-за такой ошибки не стоит особенно расстраиваться. Лучше поскорее открыть глаза... Теперь посмотрим, что у меня перед глазами.

Так... палата. Обычная больничная палата. Или даже не очень обычная, чистая какая-то, маленькая и совершенно отдельная. Лежу на кровати, скучаю один... Интересными же были мои дела, если мне выделили отдельную палату! Хотя это новая больница, кто знает, может, теперь так не только для смертников... Я-то, во всяком случае, выкарабкался, а врачи такие штуки обычно умеют предвидеть...

Ну ладно, посмотрим, что дальше... Так, какие-то медицинские штудки, шкафчики... Ага, репродуктор есть... включим, непременно включим, но попозже, еще. успею... А главное, очень светло. Оно и понятно — вон какое окно громадное. И солнце на дворе — сильнющее солнце, хотя окно и завешено чем-то белым. Вчера утром солнца не было, было пасмурно. И птицы не кричали. Эго сейчас стрижи кричат за окном, а вчера они не кричали. В декабре стрижи не кричат, в декабре их нет. Это в мае стрижа... Ну что ж, значит, вчера был декабрь, а сегодня май.

А что тут удчвительного? Если подумать, то непременно можно найти объяснение. А раз так, то и думать неинтересно. Думать интересно тогда, когда заранее не ясно, есть объяснение или нег. Если заранее ясно, что объяснение есть, то оно и без всяких дум появится. Сейчас зайдет кто-нибудь, а с ним и объяснение. И незачем голову ломать. Никогда не любил ломать голову, если можно обойтись без этого. И потому никогда не любил решать задачи из учебника — зачем решать, если в конце книги есть ответ? А составлять задачи я не любил по другой причинег не то чтобы я не смог, скорее всего смог бы, но делать надо не просто то, что можешь, а только то, что можешь сделать лучше всех, или то, чего никто, кроме тебя, не сделает. Не всегда так получается — ведь задачи я в результате все-таки решал, приходилось... Зато сейчас я буду делать только то, чего за меня не сделает никто другой, например, сяду на постели.

...А это, оказывается, очень приятно — посидеть на постели. Задачи решать, в конце концов, тоже оказалось приятно. И на палату на мою посмотреть тоже очень приятно. Хорошая палата, и хорошая больница. С удовольствием можно поболеть здесь с недельку, особенно если ты совершенно здоров.

Ага, за мной, оказывается, наблюдали, потому что стоило мне усесться и оглядеться, как тут же дверь отворилась и в палату вошел очень приятный человек. Правда, сначала я увидел не то, что он приятный, а то, что он без белого халата. А он тем временем прошел к моей кровати, уселся на ней у меня в ногах, улыбнулся и сказал:

Доброе утро!

Привет! — помахал я ему в ответ рукой.

Помолчали, поулыбались. Потом я спросил:

49

Вы врач?

Никак нет.

Так кто же вы? Медбрат?

Ни боже мой!

И тогда я слегка удивился — не тому, что посетитель оказался просто посетителем, а последнему его восклицанию — ведь так выражались в нашей компании. Не спрашивайте, почему я не накинулся, на гостя с вопросами, — я знал, что все равно он мне все скажет, никуда не денется, И гость заговорил первым:

Пора знакомиться. Я Олег.

Я тоже, — кивнул я головой, — но вы ведь это знаете, не

так ли?

—' Разумеется! И еще я знаю кучу всяких вещей, которые п вам было бы весьма пользительно и приятно узнать, поэтому я, собственно, и пришел, но спешить мы не будем, ладно?

Ладно, — согласился я, но он, очевидно, не вполне мне по

верил, потому что стал объяснять:

Видите ли. объем сведений, которые я должен буду вам

сообщить, столь велик и столь необычен, что вряд ли вам удаст

ся задавать вопросы по делу. Это вовсе не значит, что вам

возбраняется задавать вопросы, спрашивайте на здоровье, но

отвечать я буду далеко не всегда, и пусть это вас не обижа

ет — я буду поступать так отнюдь не из желания что-либо

скрыть, а просто...

Понимаю, — перебил я его, — просто узнавать надо по

порядку, а мои беспорядочные вопросы не всегда будут удов

летворены, так?

Именно! — восхитился Олег. — Впрочем, кому, как не нам

с вами, понимать друг друга с полуслова? На это есть причи

ны, и довольно веские, вы вскоре узнаете, а пока поверьте, что

нам следовало бы уже перейти на «ты».

Верю" и согласен.

Вот и прекрасно, — сказал Олег и полез в карман за си

гаретами. Оказались мои любимые, тбилисский «Люкс», но я, и

в начале-то не очень склонный к удивлению, сейчас и вовсе вос

принимал все как должное — у приятного человека и сигареты

должны быть приятными. Без лишних раздумий я потянулся к

пачке. Олег пододвинул ее мне, а потом вдруг спросил: —

Разве ты куришь натощак?

Я действительно не курю натощак, просто сейчас я забыл об этом, а тут сразу вспомнил, и ужасно захотелось есть. И тогда Олег, ни слова не говоря, сунул свою сигарету обратно в пачку, пачку положил мне на тумбочку, а сам вышел за дверь и мгновение спустя вернулся, толк,ая перед собой столик на колесах. На столике дымил кофейник и стояла кастрюлька. Олег поднял крышку, и я увидел сосиски с тушеной капустой. Недолго думая, я ткнул в сосиску вилкой, обмакнул в горчицу, поднес ко рту, откусил половину и спросил жуя:

А вы что же?..

Благодарствуйте, — отвечал Олег, — я никогда не заку

сываю. — И тут мы уже не улыбнулись, а рассмеялись — мы

вполне понимали друг друга.

Ели молча, стараясь побыстрее управиться с завтраком, чтобы

50

возобновить беседу. Когда с сосисками было покончено, явзялся за кофейник, но Олег опередил меня, разлил кофе по чашкам. Я схватил чашку, обжигаясь, проглотил кофе и поставил чашку на блюдце. Одновременно со мной звякнул о блюдце своей чашкой Олег. Я откинулся на подушку, прислонив ее к спинке кровати. Олег откинулся к противоположной стенке, мы глянули друг на друга и хором произнесли:

— Ну-с, а теперь закурим.

На этот раз я уже не рассмеялся. Я внимательно посмотрел на Олега, протянул ему пачку с тумбочки, и он стал перебирать в ней пальцами, пока не выбрал себе сигарету. Я последовал его примеру, выбирая сигарету с плотно приклеенным фильтром: бывает у моего любимого «Люкса» такой недостаток — плохо приклеенный фильтр; затем я стал разминать сигарету в пальцах и продолжал смотреть, как то же самое делает Олег, потом я бессознательно потянулся туда, где обычно в правом кармане пиджака держу спички, а Олег тем временем вытащил из правого кармана своего пиджака коробок, зажег спичку, дал мне прикурить, прикурил сам и погасил спичку, помахав ею в воздухе.