Так я и оставлю их — в гладком деревянном кресле с овальной спинкой и широкими подлокотниками, перед рабочим секретером, на столешнице которого стоит канделябр, но из трех свечей горит только одна — средняя… Марк обнимает жену одной рукой — вторая лежит на подлокотнике — а Эрле спит, положив голову ему на плечо, и спутанные волосы, которые она так и не удосужилась расчесать, щекочут ему шею и сползают ей на глаза…

Эрле спит, а Марк смотрит в окно, в серовато-мутное стекло, закованное в тяжелую раму. И ни он, ни она еще не догадываются: то, что есть сейчас — это только начало, их ждут еще сотни дорог, и в конце каждой из них их встретят и печаль, и радость, и победа, и поражение, и встреча, и разлука — все сразу, ведь одно не бывает без другого, как зеркало — без двух сторон… Марк держит свой мир в объятиях — он еще не знает, сколько раз он будет обретать его и вновь терять… Да и про смерть Себастьяна он тоже еще не знает — ему только предстоит услышать об этом утром… А Эрле — Эрле спит. Она пока что даже не представляет, как сложно — быть Садовником, как больно и тяжело — иметь возможность выбирать, как страшно — брать на себя ответственность, ведь твой выбор оборачивается судьбами других людей… Она спит и улыбается, и ей снится хороший сон. Она видит Себастьяна, он приходит к ней, и садится на краешек столешницы, и говорит с ней — кажется, снова спорит о людях и поэтах, и в его синих глазах — легкая усмешка… Эрле улыбается ему в ответ сквозь слезы, а потом пугается: "Но как же так, ты ведь умер!" — а он смеется и машет рукой. "А это неважно", — говорит он; "Это неважно", — подхватывают чьи-то нестройные голоса; Эрле оглядывается и видит их всех — Стефана, и Анну, и их новорожденную дочку, и Садовника, и Семилапого, и еще кого-то, и еще… "Это неважно", — говорят они; "Неважно", — соглашается с ними книга Себастьяна его голосом, и Эрле понимает: раз они так говорят — значит, это действительно неважно, значит, есть одна только жизнь, значит — если вложить в предмет часть души — он и то оживет, как ивы или книга; так что уж говорить о живом человеке!.. Ведь смерти нет, а жизнь вечна, и в конечном счете она всегда побеждает — правда же?..

А мимо окон неспешной поступью идет рассвет. Шагает себе по мостовой, небрежными пальцами проводит по стенам домов, зажигает небо новым восходом — и нет ему дела до людских радостей и горестей… Сверху падает перо — медленно-медленно, покачиваясь в воздухе перед стеклом, как лодочка на волнах, и не разобрать, какого оно цвета — черного или белого… Упади оно чуть раньше — показалось бы черным, чуть позже — и его сочли бы белым, а сейчас — не понять… Впрочем, это и неважно.

Скоро придет новый день, вступит в свои права, и будут новый мир, и новое облако на горизонте, и новый смех, и новое солнце на мостовой — но все это будет только потом. А пока что — Эрле спит, Марк смотрит в окно, рассвет неспешно шагает мимо их дома, а сверху медленно падает птичье перо.

Москва, июль 2001 — январь 2002