А теперь, когда она будет одна — не в его свирепом присутствии, — они будут чувствовать себя свободнее, чтобы атаковать ее.

Несколько отелей смотрелись в воду «убежища от тайфунов». Хотя ей была ненавистна сама мысль о том, чтобы выйти наружу, она все же решила позавтракать в отеле «Эксельсиор», откуда открывался самый лучший вид, особенно в новогоднее утро. Судя по помятым лицам за столиками вокруг, она была одной из немногих, кого не мучило сегодня похмелье.

Она сидела в одиночестве, выпивая бесчисленные чашки зеленого чая, и неотрывно смотрела на пятнышко воды в «убежище от тайфунов», где раньше стояла на якоре «Мандалай», и снова высчитывала и пересчитывала время, когда Дункан должен вернуться в Козвэй Бэй. Она поклялась себе, что не будет беспокоиться до четырех часов. Четыре часа промелькнули — ни малейших признаков его яхты. Полпятого. Пять. Темнота вползла с востока и севера, где горы Китая обрывались около моря и неба.

Как раз перед тем, как упала полная темнота и было еще достаточно светло, чтобы читать, она заметила, что морская полиция вела спасательные работы — массивный вертолет пролетел над «убежищем от тайфунов», Она высунулась из окна и увидела, что он полетел дальше к посадочной площадке у старого причала. Минутой позже стало совсем темно.

Она попросила счет и поехала домой.

Осталась последняя вещь, которую она могла сделать и которой страшилась. Ее компьютер, соединенный с «Макфаркар-хаусом», принимал помимо множества биржевых сводок и новости агентства «Рейтер». Было очень просто запросить автоматическую базу новостей за последние двенадцать часов. Она набрала «Дункан Макинтош». Текст выскочил на экран.

Вивиан Ло выключила монитор. Она задернула щель в портьерах, сквозь которую бил красный свет неоновой рекламы на крыше, заперла на два замка свою охраняемую богами входную дверь и закрыла разрисованную дверь в свою жилую комнату. Она чувствовала себя такой же беспомощной, как в детстве, когда хотела, чтобы ее мать осталась дома с ее отцом. Что бы она ни сделала, ничто не изменит эту минуту.

Книга четвертая

ДОЧЬ ДРАКОНА

Февраль — май 1997 года

Глава 18

До того как Фиона вышла замуж за Хьюго, который служил в Северной Ирландии и стала женой капитана британской армии, она изучала психологию в Лондоне. Любовь отодвинула на задний план ее мечты стать врачом — к великому облегчению ее семьи. Они были сельскими жителями, из мелкопоместного дворянства. И хотя брак с юношей из богатого клана гонконгских торговцев был едва ли единственным брачным вариантом родителей для их любимой, но странной дочери, обаятельный Хьюго — воспитанник Гордонстауна и отличный шотландский капитан — уверенно побил и реальных конкурентов, и тех Бог знает кого, с которыми их дочь может связаться в больнице в Лондоне.

Когда они приехали в свой Гонконг, чтобы жить там, как современные колонисты, она содержала свое хозяйство в образцовом порядке. Будучи «Тай-Тай в перспективе» (ее собственное шутливое разъяснение своего статуса для старых друзей), она была женой, «общественной деятельницей» и матерью, и ей было некогда вспоминать о своем образовании. Какое-то время она выписывала журналы по своей профессии, пока они не стали скапливаться нераспечатанными в стопки, но она до сих пор надеялась, что сможет заняться практикой, когда Мелисса и Миллисент уедут в школу. Она помнила азы и ревностно верила в исцеляющую силу высвобождения и выговаривания. И поэтому ей было понятно то, что беспокоило главного психиатра больницы Матильды.

Престарелый китаец с пучком профессорской бородки прятал раздражение за очками с толстыми стеклами и прохладной улыбкой. Фиона ему симпатизировала. Ему казалось легче открыть устрицу ногтями, чем сорвать маску с лица Виктории Макинтош. Она была такой же закрытой книгой, как сам мертвый тайпан.

Девочки подбежали к ее кровати, прежде чем Фиона успела их остановить.

— Кун хай фэт чой! Тетя Викки!

— С Новым годом и тебя, Мелисса. Кун хай фэт чой, Миллисент.

На заставленном компьютером, телефоном и факсом ночном столике она нашла пару красных конвертов с деньгами на счастье — и дала их девочкам.

— Желаю вам процветания, племянницы Номер Один и Номер Два. Два Новых года! Знаете ли, как вам повезло? В Англии вас заставят поститься.

Фиона обменялась с психиатром понимающими взглядами.

Спустя месяц после смерти отца и две недели после того, как последствия трещины в черепе и сотрясения стали затухать, Викки вела себя так, словно «Мандалай» затонула десять лет назад.

Фиона была убеждена, что все это внешнее, и говорила врачу, что она думает, что Викки напугана, хотя они не могли понять чем. У Фионы была еще одна теория, которую она выложила Альфреду Цину, когда он в последний раз приходил: когда ее отец умер, девушка, которая всю жизнь так отчаянно боролась за его любовь, оказалась совсем одинокой на опустевшей арене.

Альфред засмеялся.

— Да нет же, Фиона. Она просто думает.

— Думает о чем?

— Каким будет ее следующий шаг.

— Но она не такая бесчувственная.

— Конечно, она ранима, — согласился Альфред. — Но у нее что-то на уме. Что — мы никогда не узнаем. Она держит это в себе. Как тайпан.

— Извините, что помешали, доктор, — сказала Фиона. — Я не знала, что вы все еще здесь.

— Он просто выходил, — пояснила Мелисса. — В холле был секретарь — он ждал писем.

— В самом деле, у нас осталось еще минут пять, Виктория. Мы поздно пришли. У вас был срочный важный звонок с Кай Тэ.

— Не напоминайте мне о нем.

— Мы будем за дверью. Мелисса, Миллисент, пошли.

— Останься, Фиона, пожалуйста. Доктор ведь не требует раскрыть никаких секретов. Ведь правда, доктор?

Фиона посмотрела на девочек, которые стали такими же неподвижными и тихими, как стулья, в надежде, что их присутствие будет незамечено.

— Вы тоже можете остаться, — заверила их Викки. — Никаких откровений сегодня утром.

Доктор бессильно покачал головой.

— Ледяная дева вряд ли скажет что-нибудь из ряда вон выходящее в следующие пять минут, — согласился он. — Почему бы вам не остаться? Ну, Викки, давайте будем серьезной хоть ненадолго.

— Хорошо. Вы говорили, что все сходятся на том, что так много травм за один раз провоцируют нервный срыв, а я говорила, что недостаток общепринятых мнений состоит в том, что они не обязательно срабатывают в применении к конкретному человеку.

Доктор вздохнул. Они уже кружились вокруг этой темы и раньше, и Викки не уступила ни на йоту.

— Послушайте, Виктория. Вы…

Она резко улыбнулась ему:

— Вы собираетесь быть строгим и неумолимым.

Доктор не улыбнулся в ответ.

Фиону беспокоило стабильное, «негибкое» выражение лица Викки. Она была умна и монументально замкнута — больше, чем когда-либо после несчастья, но язык ее тела, ее напряженная улыбка, ее руки, прижатые к груди, ее высоко и воинственно вскинутая, как у кобры, голова, прищуренные глаза создавали образ загнанного зверя или хрупкого контейнера, готового взорваться. На ней была излишне скромная ночная рубашка, подошедшая скорее бы монахине, чем хорошенькой незамужней женщине за тридцать, красивые белокурые волосы убраны в тугой узел. В любом случаем похоже, что она… да нет, она просто скоро взорвется, думала Фиона. Ее глаза встретились с глазами Фионы, и та не удивилась бы, если бы Викки внезапно разрыдалась или просто выбросилась из окна.