Дункан смотрел, как она переваривала все это в голове. Следующий вопрос — хотя и некстати — не удивил его:

— Как ты связался с Вивиан?

— Я полюбил ее, — сказал он.

— Налаживая связи с. Таном?

— Я не посвящал в это Вивиан до того.

— До чего?

— До того, как мы стали любовниками.

— Как ты мог влюбиться в…

— В китаянку вдвое моложе?

— Дело даже не в этом. Это на тебя не похоже.

— Но это правда.

— Что же? Секс?

— Он оказался неожиданным подарком.

— Тогда что же?

— Она заставила меня почувствовать себя сильным.

— Сильным? Да ты самый сильный человек, какого я только знаю. Ты прирожденный тайпан.

— Я не был рожден для этого, дорогая. Мне приходилось бороться за это, потом бороться, чтобы удержать это. Я устал.

— От борьбы?

— От усилий соответствовать Макфаркарам. И твоей матери.

— Но тебе не нужно было бороться за маму.

— Мне приходилось бороться за твою маму каждый день, — сказал он слабо. — Я устал.

— Что ты имеешь в виду?

— Твоя мама — требовательная женщина.

— Она была требовательной ко всем нам по-своему. Еще до того, как начала пить.

— Я должен был бороться, чтобы держаться на уровне. Я устал и почувствовал себя одиноким. Я не был рожден для ее жизни, и поэтому каждый день был испытанием. Попытайся меня понять.

— Ты никогда так не говорил со мной, — сказала Викки, думая о том, что отец никогда не пытался ее понять.

— Ты просто никогда не говорила со мной умирающим, — прошептал он, и Викки возненавидела эгоистичность своих мыслей.

— Ты не умирающий, — сказала Викки слишком быстро.

Отец не ответил.

Обломок грот-мачты и фок-мачта плыли в небе. Иногда, так как блокшкив,[36] в который превратилась теперь «Мандалай», дрейфовал кругами, фок-мачта закрывала солнце, бросая мимолетную, безжалостную тень на его лицо. Викки прошептала опять:

— Ты не умирающий.

Но он смотрел без всякого выражения на небо.

— Папа!

Она придвинулась ближе, упираясь в леерное устройство, ноги почти потонули, лицо намокло от слез и горело на солнце.

Казалось, ее голова сейчас взорвется, но при этом она чувствовала себя как-то странно отделенной от своего тела — только слегка любопытствовала, насколько тяжело она ранена. Она словно видела только легкий туман и вспышки памяти.

— С тобой все в порядке? — прошептал Дункан.

— В моем мозгу будто нож. И веревка вокруг шеи.

— Плохо, что нет Вив. Она делает отличный массаж. — Он сдавленно засмеялся. — У нее волшебные пальцы.

— Ты помнишь матадора, папа?

— Испания? Скажи, отличная была поездка, ваше высочество? Ой извини, старушка. Я не собирался называть тебя так.

Викки даже не заметила это. Все, что она слышала, — это голос, полный теплых любовных воспоминаний.

— Мадрид. Помнишь матадора?

Он опять ушел от ответа.

— Я помню этого бедного быка. Кажется, достаточно того, что одно несчастное животное борется с одним человеком. Так нет, этот чертов бык должен был биться против целой банды — всех этих чурбанов на лошадях, пикадоров. Конечно, ему не выстоять. Как мы, когда боремся с Китаем. Что?

Семья совершала что-то вроде грандтура за лето до того, как Викки кончила в Нью-Йорке колледж. Ей было восемнадцать лет, Питеру — пятнадцать. Хьюго служил в Северной Ирландии и приехал в Лондон, чтобы повидаться с ними, — напряженный, с невыразительными глазами, так не похожий на брата, которого она знала. Потом они поехали в Испанию, оставив Питера с его шотландскими друзьями. Они приехали в Мадрид с его корридой, и она отдала свое сердце — правда, на расстоянии — молодому матадору. Этим же вечером отец договорился со своим другом, что тот представит ее быкоборцу, так что вряд ли он мог об этом забыть.

— Разве ты не помнишь?

Память Дункана поплыла к другому дню, в восемьдесят пятый, лет двенадцать назад, когда Совместная Декларация была только ратифицирована, но многие англичане уже стали распродавать недвижимость каэнэровцам. Его главные соперники — Джардины — начали было сворачивать дела и перенесли офис на Бермуды. Цены на недвижимость резко упали. Викки возвращалась наконец домой после окончания нью-йоркской школы бизнеса, и он приехал встречать ее в старый аэропорт Кай Тэ. Когда он рассматривал поток прилетевших пассажиров, струящийся сквозь таможню, он услышал тонкий голосок где-то около локтя.

— Извините, тайпан.

Голос принадлежал хорошенькой китайской девочке, везущей багажную тележку, нагруженную дешевыми чемоданами и картонными коробками, перевязанными шпагатом, — вытащенными из недавно приземлившегося самолета из Лондона. Ей было на вид лет четырнадцать, и очки делали ее очень серьезной.

— Да? — спросил он, глядя нетерпеливо на двери, где должна была появиться Викки.

— Пожалуйста, извините меня, сэр. Мне кажется, вы — Дункан Макинтош.

— А вы кто?

— Меня зовут Вивиан Ло.

— Да?

Она говорила длинными, размеренными фразами, разделенными вводными словами, и он мог почти слышать запятые.

— Конечно, вам нет причин помнить меня, но я стипендиатка Макинтош-Фаркаров.

Одна из потока сияющих лиц над белыми рубашками и матросками, к которым он должен приколоть ленточку за хорошую учебу. Салли занималась стипендиатами, как и всем остальным, связанным с благотворительностью. Это был один из способов привлечения китайцев, и конечно, Макфаркары иногда принимали кое-кого из них к себе на работу.

— Что вы изучаете?

— Экономику в Кембридже, в Сэлвин-колледже.

— Отлично.

— И китайскую литературу.

— Ну и как идет учеба?

— У меня степень бакалавра с отличием первого класса по обоим предметам.

Дункан был удивлен. Он думал, что она только поступила, но должно быть, она старше, чем выглядит. Он никогда не мог угадать возраста этих китайцев. В любом случае, она — яркий экземпляр.

— С отличием? — переспросил он. — Что ж, тем лучше для нас. Мы всегда отмечаем лучших.

Она казалась сконфузившейся.

— Благодарю вас, сэр. Мне так неудобно, что я побеспокоила вас. Я просто хотела поблагодарить вас за то, что вы так великодушно дали мне шанс.

— Похоже, вы его заслужили. Экономика, да? Зайдите в «Макфаркар-хаус» утром. Скажите парню по кадрам, чтобы нашел для вас что-нибудь подходящее.

— Спасибо, тайпан. Но боюсь, у меня мало что пока есть предложить Гонконгской торговой компании. Я была всего лишь ученицей всю свою жизнь. Я должна набраться практического опыта, прежде чем воспользуюсь еще раз вашей добротой…

Дункан слушал вполуха, когда разыскивал взглядом Викторию. Теперь он посмотрел на девушку-китаянку. Слова Вивиан До звучали знакомо. Тридцать пять лет назад он отклонил первое предложение работы старика Фаркара, отца Салли, с почти теми же словами. Набраться практического опыта. Вивиан ответила ему взглядом снизу, и он инстинктивно почувствовал, что ее мотивы были такими же, как и его. Он правильно догадался, что придется долго и медленно карабкаться наверх, если он войдет в хан Фаркаров на таком низком уровне.

Она была очень хорошенькой девушкой, понял он наконец. Ее глаза необычно черные и, казалось, искрились умом. Лакомый кусочек, подошедший к нему и представивший себя без извинений за то, что это сделано без спроса. Совсем так же, как он познакомился с отцом Салли. Спасаясь от революции 1949 года на полутонущем яле, он уже в восемнадцать лет знал достаточно, как обставить свое появление в яхт-клубе Гонконга. Он заметил Фаркара на причале для сампанов, безошибочно определив его как тайпана, поболтал с ним, получил приглашение в клуб чего-нибудь выпить, потом домой — в его особняк Пик-хаус — на обед. Наверное, он неплохо болтал, потому что был таким же без гроша в кармане аутсайдером, как и эта студенточка с кучей перевязанного бечевкой багажа.

— А где же вы собираетесь набираться практического опыта?