– Именно такой, как ты описывал, – ответил Кэлринн. – Зря я говорил, что ты преувеличиваешь… Что ж, тем интереснее.

– Тебе все "интереснее", – беззлобно хмыкнул Дарл. – Повсюду ищешь темы для своих виршей, да, Отт? Воображаешь, что когда-нибудь прославишься, как прадед?…

Кэлрин величественно отвернулся, не считая нужным отвечать на столь ничтожные подначки. Знаменитым прадедом его в Лаконе не дразнил только ленивый, а после того, как стало ясно, что Кэлрин в какой-то мере унаследовал его талант рассказчика и сочинителя, это и вовсе стало притчей во языцех.

Впрочем, правнук знаменитого Алэйна Отта и со стороны гораздо больше был похож на менестреля, чем на будущего рыцаря. Высокий, тонкий в кости, с вьющимися светлыми волосами и изящными руками, больше подходящими для арфы, а не для меча, он мог бы сойти за девушку, переодетую в форму ученика Лакона, хотя все в третьем энгильде знали, что такое впечатление обманчиво. Несмотря на внешнюю изнеженность и хрупкость, Кэлрин был неутомимым фехтовальщиком и замечательным наездником, одним из лучших в их отряде, так что даже мастер Вардос, презирающий изящные искусства, иногда готов был закрывать глаза на то, что на занятиях по исчислениям Отт сочинял баллады, притулившись у окна и прикрывая лист рукой. А когда Кэлрин шел по улицам Адели вместе с побратимами, его украдкой провожали заинтересованными взглядами не только их ровесницы, но и девушки постарше. И эта популярность тоже служила в его энгильде неистощимым поводом для шуток и острот. Большинство учеников из третьего-четвертого энгильда с удовольствием нашли бы в городе подружку, но, поскольку сами они никогда бы не решились завязать беседу с незнакомой девушкой, им оставалось только с напускным пренебрежением высмеивать и девушек, и Кэлрина.

Крикс много слышал о лаконском барде от Димара, и сейчас с невольным любопытством наблюдал за побратимом Арклесса, сосредоточенно мешавшим закипающий напиток в котелке.

– Передавайте кружки, чтобы разливать оремис, – сказал сосед Крикса, кажется, тот самый парень, который сказал, что первогодки им не ровня. Лицо у него по-прежнему казалось несколько угрюмым из-за очень черных, почти сросшихся над переносицей бровей, но на новичков он на сей раз смотрел без всякой неприязни.

Крикс нашарил глиняную кружку и отдал ему. Старшие, казалось, перестали обращать какое-то внимание на то, что среди них есть первогодки. Риксу с Маркием и Юлианом наравне с другими налили по полной кружке сваренного в котелке оремиса. Точнее, подозрительного пойла, состоящего, как понял Крикс по запаху, из красного вина, оремиса и украденной из погреба ячменной водки, которая должна была придать напитку крепости. Надо сказать, что старшие, недолго думая, влили и побросали в котелок все, что им удалось стянуть на кухне: мяту, мед, гвоздику, горсть сушеных яблок и что-то еще, на вкус и запах неопределимое. Мальчик осторожно пригубил этого странного напитка, и решил, что в целом он неплох, хотя от него, пожалуй, можно захмелеть быстрее, чем даже от вин Ральгерда Аденора. Крикс поставил кружку себе на колени, грея об нее здоровую ладонь. Вторую он, наоборот, пристроил на холодное бревно, чтобы все еще сочащийся порез быстрее перестал саднить.

Старшие закусывали ветчиной, печеными колбасками и сыром, разговаривая кто о чем.

Но через несколько минут Рэнси хлопнул в ладоши, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание.

– Набивать живот можно в любое время, а сегодня – Огневик. Давайте вспоминать какие-нибудь страшные истории.

– Про нынешнюю ночь?

– Про что угодно. Лишь бы было интересно, но при этом – страшно.

– Если интересно – это к Кэлрину, – заметил кто-то, кого Крикс со своего места разглядеть не мог. – Он же у нас сказитель.

Раздались смешки – впрочем, скорее одобрительные, чем ехидные.

– Кэлрин, расскажи что-нибудь страшное! – воззвали сразу несколько учеников.

Но признанный лаконский бард только с достоинством отпил из своей кружки и ответил:

– Рассказывать мне пока нечего, это во-первых. А во-вторых, я не доел.

Но видя, что все разговоры стихли и собравшиеся у костра ученики в благоговейном молчании ожидают, пока он разделается с куском хлеба с ветчиной, Кэлрин смягчился.

– Ладно, сейчас постараюсь вспомнить что-то подходящее… Хм, нет, это, наверное, не то… и это тоже, – произнес он как бы про себя. На несколько секунд повисло напряженное молчание, но потом лицо Отта просветлело. Он демонстративно отодвинул недоеденный кусок, и слушатели поневоле стали придвигаться ближе.

– Ну, слушайте. Я расскажу вам о Безликих, – сказал Кэлрин, выразительно понизив голос.

– Что, опять это старье?… Об этом даже дети знают, – высказался кто-то.

На недовольного со всех сторон зашикали.

Кэлрин на секунду опустил пушистые ресницы, словно не заметив, что его посмели перебить.

А Крикс внезапно ощутил, как все внутри тоскливо сжалось от какого-то недоброго предчувствия, навеянного этими словами. Он и сам не мог бы точно объяснить, в чем дело – просто что-то в словах Кэлрина смутно напомнило ему о чем-то неприятном и… пугающем. Но вот о чем?… Ведь Кэлрин только и успел сказать – "я расскажу вам о Безликих…"

О Безликих?…

Крикс даже зажмурился от напряжения, как будто бы пытаясь силой вырвать у своей капризной памяти воспоминание, связанное с этим словом.

И вспомнил.

До этой минуты неподвижный незнакомец медленно, как будто нехотя, развернулся мальчику навстречу. Всего за секунду до того, как они оказались с ним лицом к лицу, Криксу внезапно показалось, что сейчас произойдет что-то неотвратимое и жуткое – настолько жуткое, что от одного предчувствия уже хотелось закричать "Не надо!", или, на худой конец, зажмуриться. Но ни закрыть глаза, ни закричать он не успел.

Потому что в это самое мгновение стоявший у колонны повернулся к мальчику лицом, и оказалось, что лица у него не было. Только мутное, расплывшееся, темное пятно…

Крикс открыл глаза, уставившись в огонь.

Ну точно! – Это тот дурацкий сон, который он увидел в ночь перед прибытием в Адель. Странно, он о нем совсем забыл, хотя никогда в своей жизни он еще так сильно не пугался – даже когда думал, что утонет на болоте.

Разумеется, история, которую рассказывает Кэлрин, не имеет никакого отношения к тому кошмару. Да и что такого уж ужасного было в том сне? Ну, развалины. Ну, человек, который… у которого…

"Нет, все-таки это был и правда страшный сон" – подумал Крикс, сделав большой глоток из своей кружки.

– Говорят, что был на свете человек, не наделенный Даром, но мечтавший о могуществе, доступном только магам, – начал Кэлрин тихо и таинственно. – Он узнал, что можно с помощью кое-каких обрядов подчинить себе силу Темного Истока, расположенного на развалинах Галарры. Только в это место ни за что не попадешь обычным способом, даже если будешь искать его всю жизнь. Галарра – это как Туманный лог или как Полые холмы. Туда можно попасть только посредством магии, и то – из сотни чародеев разве что один сумеет сделать что-нибудь подобное. Но если в Леривалле живут Альды, а Холодные Пещеры – царство фэйров, то Галарра – мертвый и безлюдный мир. В нем все отравлено и выжжено Истоком. Если даже там когда-то жили люди, то их давно нет. Как бы там ни было, но человек, мечтающий о древней Силе, прочитал все это в старых книгах и нашел мага, сумевшего привести его в Галарру. Там он совершил запретный ритуал, которым посвятил себя Истоку. Тогда же он отрекся от своего человеческого имени, назвался Олваргом, а прежнее имя проклял и забыл. Даже сейчас никто не знает, из какой он был семьи, где жил и как его звали. Но зато он выбрал себе Истинное имя и обрел магическую силу, по сравнению с которой самый сильный Дар – все равно что способности сельского видуна в сравнении с магистром из Совета Ста. Конечно же, такую силу ото всех не скроешь. По империи поползли слухи, что какой-то человек сумел попасть в Галарру и теперь владеет силой Темного истока. Поговаривали, что, не успокоившись на этом, Олварг занялся алхимией, предметной магией и изучением старинных хроник. Были и другие слухи, но никто не знал, чего он пытается добиться, чего хочет. Денег? Славы? Королевскую корону?… Все это он уже мог бы получить, когда обрел магическую силу, ставившую его в один ряд с самыми величайшими волшебниками древности. Но, как оказалось, его привлекала несколько иная власть… Не сразу, но со временем он смог собрать вокруг себя отряд сподвижников и слуг, с которыми делился силой Темного Истока. Олварг давал каждому из них новое имя, и с этого момента они принадлежали ему без остатка, телом и душой. А для того, чтобы они могли служить ему без колебаний и при этом не имели бы каких-то личных целей или склонностей, способных помешать им исполнять его приказы, Олварг отнимал у них все человеческое – все воспоминания, привязанности, и даже их собственные лица. И они действительно переставали быть людьми. В том, кто стал Безликим, уже нет ни страха, ни способности к сомнениям, ни сострадания. Они почти бессмертны, могут очень долго обходиться без еды и сна, а по силе с ними не сравнится ни один мужчина. Я слышал, будто они любят… убивать и причинять кому-то боль. Это единственное из доступных им сильных ощущений. А еще говорят, что только некоторые из них так ненавидели людей и свою собственную жизнь, что эта ненависть толкнула их на то, чтобы по доброй воле присоединиться к Олваргу. А всех остальных он просто заманил в ловушку, подчиняя их себе так незаметно и так хитроумно, что они не успевали ничего понять, пока не становилось слишком поздно. Но, как бы там ни было, тому, кто получил от Олварга новое имя, назад дороги нет… У нас Безликими пугают маленьких детей, это Ойрек правильно сказал, – заметил Кэлрин, несколько нарушив плавность своего рассказа. – Но это еще не значит, что это всего лишь детские страшилки. Просто нападению Безликих чаще всего подвергаются не города, а отдаленные деревни или крепости. Маршанк… Подолье… замок лорда Дарена – кто-нибудь из вас сумеет объяснить, что там произошло? Просто никто не хочет верить в то, что это сделали Безликие… А между тем, всего лишь десять лет назад они устроили резню в самой Адели.