На этот раз я не болтал ничего лишнего. Я сказалучительнице:

— Папа прийти не может. Он уехал на Алтай. В длительнуюкомандировку.

— Тогда пусть придет мама.

Я знал, что мама тоже не хочет приходить в школу, и поэтомусказал:

— Она не может.

— Она больна?

— Мама уехала к бабушке в Мелитополь.

— С кем же ты остался?

— Ни с кем!

— Кто же тебе готовит завтраки, обеды?

— Никто.

— А родственники, соседи? Разве они не заходят к тебе?

— Соседи умерли, — сказал я, не зная почему.

— Давно?

— Вчера вечером!

Клавдия Николаевна потерла лоб рукой и сказала: Ничего непонимаю. Сегодня nocлe уроков я приду к тебе.

Я шел домой и всю дорогу думал, как предупредить соседей, чтоони умерли. Я ничего не мог придумать. Пришлось все рассказатьмаме. Она схватилась за голову. Папа тоже не слишкомобрадовался.

— Больше всего меня возмущает, — сказал он, — чтонаш умник врет без всякого смысла.

— В нашей семье таких врунов еще не было, — сообщиламама. — Это не наследственное.

— Просто ума не приложу, — забегал по комнатепапа, — как сейчас отбрехаться от Клавдии Николаевны? Зачем тыприплел соседей? Теперь сам все расхлебывай!

Я пошел на кухню. Наш сосед Бедросов, как всегда, возился уплиты. Он готовил обед.

— Дедушка, — сказал я, — вы бы не могли умеретьсегодня после обеда?

— Умереть я могу в любую минуту, — ответил он. —В нашем возрасте — это плевое дело!

— Не в самом деле, а понарошку!

— А зачем тебе это понадобилось?

Я все рассказал Бедросову: и про гланды, и про записку, и проКлавдию Николаевну.

— Ах, боже ж ты мой! — заволновался старикБедросов. — Вот беда! Портят парнишку! Бить за это мало!

Он даже не снял фартук, а так, как был, в нем отправился к моимродителям. Они долго говорили. Потом старик ушел. Когда я вошел вкомнату, папа даже не посмотрел на меня.

— Вот прибыл твой правдолюбец! — сказал он маме.

Мама ничего не ответила. Она шевелила губами: отсчитывала каплидля сердца, которые наливала в маленькую рюмочку.

Морская роба

Хорошо иметь брата! У всех моих товарищей есть старшие братья. Уменя никого нет. Не могу я крикнуть на весь двор: «Вот скажу Лешке,он даст вам дыню!» Нет у меня ни Лешки, ни Володьки, ни Кольки,одна сестра Лялька. Она, сами понимаете, не в счет. Не долезет онаиз-за меня в драку, это я уж вам точно говорю.

И вдруг, представьте, ко мне приехал двоюродный брат. Высокий;веселый, здоровый, волосы коротко острижены и зачесаны на лоб, каку римлянина.

— Петя, — сказала мама, — это Саня, Подружись сним.

Когда мама ушла, Саня спросил:

— У тебя враги есть?

— На прошлой неделе были…

— Если заведутся опять, скажешь мне!

Он согнул руку, и рукав у него вздулся, будто кто-то положилтуда железную гирю. Потом он расстегнул рубаху и сказал:

— Ударь! Не стесняйся. Изо всей силы!

Я размахнулся и ударил. Грудь была твердая, как железо. Онзакатал штанины.

— Пощупай икры!

Я пощупал. Они тоже были твердые, как бита, залитая свинцом. Нуи мускулы! Ну и брат! Каждый дорого бы дал, чтобы иметь такогобрата.

Днем мы вышли погулять. Я показывал ему Москву. Ух, и здорово жеон выглядел: рубаха навыпуск, и узкие брючки, и туфли в два цветана высоких каблуках. На шее платочек, как у морского кочегара. Оншел, покачиваясь с боку на бок, и в самом углу рта сигаретка, будтоприклеенная, и девушки оглядывались на него, а ему хоть бы что, онна них и внимания не обращал. Я шел чуть сзади, не мог же я идтирядом с таким человеком!

Мы прошли всю улицу Горького сверху вниз и снизу вверх, пока неостановились у магазина «Динамо». Тут к нам подкатился один пареньпо имени Женька Макавоз и предложил купить у него заграничныешерстяные трусы фирмы «Альбатрос». Саня сказал, чтобы он отдалтрусы своей бабушке, нам нужны ласты. Я прыснул со смеху.

Мы протолкались к прилавку. Саня примерил ласты, они оказалисьему впору. Мы поспешили домой за деньгами.

Я давно заметил, что родители никогда не дают денег безрасспросов. Это уж у них такой закон. Санин папа тоже сразуспросил:

— Зачем тебе ласты?

— Как зачем? Плавать под водой.

— Его потянуло в глубинь! моря, — сказал мойпапа. — На земле ему уже места не хватает.

— Вы что, против спорта?

— Я против того, чтобы ты так легко тратил деньги.Захотелось подводную амуницию — вынь да положь!

— Не понимаю! — сказал Саня. — Все мои товарищидавным-давно имеют ласты.

Несчастное дитя, — сказал мой папа, — оно не можетспуститься на дно моря.

— Не такой уж я счастливый, — ответил Саня,

— Кстати, Миша, ты в его возрасте имел ласты? —спросил мой папа у своего брата.

— Лишней пары ботинок я не имел, не то что ласты.

— Вот видишь, — сказал папа Сане. — Он выжил безласт и даже женился на твоей маме.

— Дело не в этом, — сказал Санин папа. — Дело вдругом, более серьезном…

— О, начинается! — сказала Санина мама.

— Что начинается?

— Попреки. Даже в гостях не можешь оставить в покоеребенка.

— Хорош ребенок! — сказал мой папа. — Такое дитясъест горшок каши и еще попросит добавку!

— Не о каше речь. Ведь ему скоро исполнится двадцать лет!Поймите — двадцать лет!

— Ну, теперь мне денег не видать! — сказалСаня. — Папа завел свою любимую долгоиграющую пластинку…

— А что, неправда? Не учишься, не работаешь, шатаешься бездела с платочком на шее и клянчишь деньги.

— Всю жизнь мы жмемся, — сказала Санина мама. — Азарабатываем немало — больше двух тысяч!

— Дело не в деньгах, а в принципе. Я не желаю, чтобы мойсын рос иждивенцем, приживалкой, попрошайкой…

— Человек попросил ласты, — сказал Саня, — ему жепреподнесли лекцию о моральном облике! Спасибо, граждане!

Саня вышел из комнаты. Я следом за ним.

— Мой папа — неплохой парень, — сказал Саня, — ноон страшный жмот. Таких свет не видывал. Каждую копейку вырываешь сбоем. Но ничего, мы еще с него выбьем монету!

Прошло два дня. Саня вырвал у своего папы деньги на ласты, и ещена панорамное кино, и на шведский цирк, и даже на футбол. Он взялменя с собой на стадион. Играли «Торпедо» и «Молдова».

Весь матч Саня ругал футболистов. Ну что это за игра? Лучше быего глаза не глядели! Нет ансамбля, нет напора, нет финта, неговоря уже о знаменитом ударе «сухой лист». Просто какие-то лопухи,а не футболисты.

Соседи оглядывались на Саню. Он был похож на тренера илифутболиста из дубля, что сидит на скамье за воротами, и толькокапитан ему мигнет, он тут как тут — выбегает на поле, свежий ибыстрый, и начинает забивать голы, и вот уж зрители вскакивают сосвоих мест; кто орет, кто бросает шляпу вверх, а кто хватается заголову, будто у него мама умерла.

Наши соседи не ошибались, я уверен, что такого футболиста, какСаня, еще поискать надо. Да что там футболист! Он и боксерзамечательный, я сразу это понял, как только мы пришли вИзмайловский парк на «День открытого ринга». На ринге, как и нафутбольном поле, было много лопухов. Они-то и выводили Саню изтерпения. Разве это защита? Разве это нырок? Разве это уход? Затакой нырок тренеру мало руки обломать.

Саня кричал, размахивал руками, и ггод его рубахой мускулыходили, словно гири на шарнирах.

Когда на ринг начали выходить ребята из публики, Саня сказал,что они и вовсе лопухи, на них глядеть тошно. Не могут они провестикак следует хук справа или слева, не говоря уже об апперкоте. Оттаких ударов не то что в нокаут — в паршивенький нокдаун непопадешь. Курам на смех такие удары! «Эй ты, пенсионер, —закричал он рыжему мальчику в голубых трусах, — проведикрюк!.. Черта с два он проведет. Надоела мне эта дешевка, пойду-кая сам и дам им жизни».

Я попросил его не идти, но он сказал, что обязательно пойдетпоказать этим лопухам, как вести бой.