— Это школа на него влияет, — сказала она тетеНасте. — Это Лешка Селезнев, Васька Тертыч-ный и другие егодрузья-приятели…

— Определенно школа, — ответила тетя Настя и обняламеня своими большими душистыми руками.

— Он восприимчивый мальчик, — продолжала мама. —Он воспринимает все плохое. Хорошее, по-» нятно, он неперенимает.

Восприимчивость — это палка о двух концах ~ сказала тетя. —Ты помнишь Лидочку Чумилову. В тысяча девятьсот сорок седьмом годуона вышла замуж за Калошина. В это время он заведовал галантерейнойпалаткой. Это был такой честный человек, каких редко встретишьсреди современных палаточников. Однажды он забыл дать одной дамесдачу — сорок три копейки — и бежал за ней вприпрыжку три квартала,пока не вручил ей деньги. И вот этому честнейшему Калошину как-топо ошибке сгрузили без накладной пятьдесят пар капроновых чулок.Другой на его месте немедленно продал бы их и деньги положил бы вкарман. Но он этого не сделал, а начал звонить во все концы, что унего образовался излишек. Понятно, к нему немедленно прислалиревизию.

«Гражданин Калошин, — спросил ревизор, — прежде чем мыначнем проверку, скажите по совести, сколько вы накрали?»

«Я ничего не крал, — ответил Калошин. — Этоизлишки!»

«Знаем мы эти излишки! — сказал ревизор. — Такиеизлишки всегда оборачиваются растратой».

«Клянусь честью, — ответил Калошин, — с чулкамипроизошла какая-то ошибка!»

«Знаем мы эти ошибки!» — сказал ревизор и опечатал палатку.

Три дня и три ночи ревизор подсчитывал и переписывал все, вплотьдо копеечной шпильки. Лидочка на всякий случай перенесла ценныевещи к своей маме. Но у Калошина все было в порядке. Ревизорстрашно удивился и сказал, что. это первый случай в его практике. Стех пор он и Калошин стали друзьями. Каждую субботу ревизорприходил к ним в гости, пил чай и без умолку рассказывал, какиебывают ловкачи среди палаточников, как они действуют, какие у ниххитрые приемы и методы. Калошин оказался очень восприимчивымчеловеком. Он перенял самое худшее. Через год его уже судили. Икогда на суде его спросили, у кого он научился так ловко воровать,он ответил, что у ревизора. Судьи подумали, что он шутит, и чуть недали ему лишний год… Вот до чего может довести восприимчивость! Такчто оберегай Петю от плохих товарищей. Я знаю один ужасныйслучай…

Тетя Настя рассказала про ужасный случай, а потом еще про один иеще про один, потому что, когда тетя приходит к нам в гости, еераспирает от всяких историй, и она должна их немедленно выложить.Она выкладывает их целый вечер, так что никто не может ртараскрыть.

Я ушел спать, а тетя Настя все еще выкладывала. Утром в школе ясказал Лешке Селезневу:

— Я восприимчивый. Я перенимаю все плохое. Ты меняпортишь!

— Правильно! — обрадовался Леша. — Я тебя совсемиспортил!

Мне стало обидно, и я закричал:

— Нет, это я тебя испортил!

— Нет,

Мы начали наскакивать друг на друга и кричать во все горло, ктокого перекричит. В это время пришла наша учительница КлавдияНиколаевна и сказала, что мы своим поведением портим веськласс.

Это была новость. За обедом я сказал маме:

— Леша не портит меня. Это мы с ним портим весь класс.

— Кто тебе сказал такую глупость? — спросила мама.

— Клавдия Николаевна.

— Этого еще не хватало! Что ты там натворил?

— Честное слово, ничего!

— Валят с больной головы на здоровую, — отозвалсяпапа. — Не могут наладить дисциплину в классе, вот и ищутмальчиков для битья.

— Я давно заметила, что Клавдия Николаевна к немупридирается, — сказала мама. — Не понимаю только, чегоона от него хочет.

— Тут и понимать нечего, — ответил папа. — Простоей надо на ком-нибудь сорвать свою злость.

Мама скосила в мою сторону глаза и сказала:

— Это непедагогично!

— А я не позволю издеваться над моим ребенком! Ты посмотри,на кого он стал похож! Мама посмотрела.

— Да, он ужасно выглядит, — сказала она. — Подглазами какие-то круги, и нос стал длиннее…

— Давайте не пустим его завтра в школу, — предложилпапа.

— А я хочу в школу, — сказал я.

— Тебя не спрашивают! Когда начнешь приносить домой недвойки, а заработную плату, тогда тебя спросят!

На всякий случай я заплакал.

— Это он боится, что Клавдия Николаевна будет егоругать, — сказала мама.

— Чудак! — рассмеялся папа. — Мы придумаем длятвоей Клавдии Николаевны какую-нибудь байку. Вотрем ей очки.Скажем, к примеру, что у мамы были именины и ты лег поздно€пать…

— Именины не справляют два раза в год, — сказаламама. — Два месяца назад ты писал записку про именины.

—. Ну, тогда напишем, что он встретил бабушку из Мелитополя.

— Бабушка уже использовалась.

— Давайте скажем, что я попал под трамвай!

— Порешь всякую ерунду! — рассердилась мама. Мне оченьхотелось самому придумать какую-нибудь байку, и я началпридумывать, но боялся сказать вслух.

— А что, если сослаться на гланды?

— Что ж, гланды — это правдоподобно, — согла. силасьмама.

Два дня я сидел дома. Мне было скучно. Я слонялся по комнате,всем мешал и не знал, что делать. Другие мальчики, когда у нихмного свободного времени, решают арифметические задачки илипомогают маме мыть посуду. У них есть расписание дня, и они каждыйраз смотрят в расписание и знают, чем им заниматься. О такихмальчиках рассказывают каждое утро по радио. О них пишут в газетах.Обо мне никто писать не будет. Я совсем другой. Мама даже непонимает, откуда у нее такой ребенок. Она отдает мне всю жизнь.Ради меня она живет. Из-за меня она света белого не видит, И вот,пожалуйста! Я только думаю о том, как бы доставить ей неприятности:оборвать штаны или перекрутить пружину у патефона. Вот и все моизаботы. Понятно, так дальше продолжаться не может. В одинпрекрасный день я сведу маму с ума, уложу ее в могилу. Вот тогда япойму, что я натворил. Но уже будет поздно!..

Два дня я слушал мамины жалобы. Мне они немного надоели. Мнезахотелось пойти скорей в школу и увидеть Лешку Селезнева, и ВаськуТертычного, и Мишку Кудряшова — всех, кто меня портит!

Когда я пришел в класс, мне сразу стало весело.

— Ты опять болел? — спросил Лешка.

— Очень мне надо болеть! Я дома околачивался!

— А от Клавы не попадет?

— У меня к ней записка есть. Папа написал.

— Здорово… А мой ни за что не напишет.

— Мой что хочешь напишет, — сказал я и пошел к КлавдииНиколаевне.

Я отдал ей записку, она прочла и спросила:

— Чем ты болел?

— У меня болели гланды.

— А доктор был?

Папа ничего не говорил про доктора, и я не знал, что ответить. Янемного подумал и сказал:

— Был.

— Лекарство прописал?

— Нет, не прописал.

— Он сказал, что ты здоров?

— Нет. Он не прописал мне лекарство, потому что… потерялсвою ручку.

— Вот как! — улыбнулась Клавдия Николаевна. —Из-за ручки ты остался без медицинской помощи?

— Да. Он потерял самописку и не мог ничего написать.

Потом в классе все говорили, что я здорово при-думал про ручку.Но Клавдия Николаевна почему-то не поверила. Она посмотрела мне вглаза и сказала:

— Хорошо. Пусть завтра придет твой папа.

Такой хитрой учительницы нет, наверно, ни в одной школе. Никто вклассе не мог понять, как °на догадалась, что я обманул ее. Дажепапа удивился.

— Это ты, брат, сплоховал, — сказал он.

— Он, наверно, сболтнул ей лишнее, — отозваласьмама.

— Ничего я не болтал. Она спросила про доктора, а я сказал,что он не прописал мне лекарство, потому что потерял ручку.

— Гениально! — сказал папа. — В твоем возрасте ябыл значительно умнее.

— Когда не надо, он врет как по нотам, — рассердиласьмама, — а когда надо, он двух слов связать не может!

— Мозгов не хватает, — вздохнул папа. — Но на этутему мы поговорим особо. А сейчас надо решать другой вопрос: идтимне к Клавдии Николаевне или не идти?

— Не идти, — отозвалась мама.

— Так вот что, умник, — сказал папа. — Скажешьсвоей Клавдии Николаевне, что я уехал в длительную командировку. НаАлтай. Понял? И не вздумай пороть какую-нибудь отсебятину!