Я остался на скамейке ждать: вот-вот объявят его фамилию, и онперелезет через канаты, и ударит гонг, и он начнет раздаватьнаправо и налево апперкоты, как сам Абрамов — грозатяжеловесов.

У меня мурашки бегали по телу: ведь все видели, что я пришел сним. Каждый догадался, что он мой брат. На всякий случай я сказалстаричку — соседу по скамейке:

— Сейчас мой брат будет драться на ринге.

— Да ну? — удивился старичок. — А я думал, онпошел покупать мороженое.

— Станет он есть мороженое, когда он классный боксер! Ктоже ест мороженое перед боем? Вот увидите, он выбежит на ринг и какдаст апперкот!

— Дай бог, — сказал старичок. — А что такоеапперкот?

Я не успел объяснить, как пришел Саня.

— Ну и не везёт! — сказал он. — Перед самым носомпрекратили запись. Так что не придется испытать этим лопухам ударнастоящего борца. Но ничего, мы придем сюда завтра…

Мы пошли домой. Саня сказал, что с ним лучше не связываться. Недай бог с ним связаться! Однажды на танцплощадке к нему присталхулиган: руки как лопаты, плечи — во! Саня сказал ему: «Отвяжись,ты!» Не отвязывается. «Отвяжись, ты, ради бога!» Не отвязывается.«Отвяжись, ты, в последний раз прошу!» Не отвязывается… И тут Саняне вытерпел. и ка-ак дал… Тот только через три месяца пришел натанцплощадку, и то со слуховой трубкой.

Так мы шли и разговаривали, пока нам не повстречался возлемагазина «Динамо» все тот же Женька Макавоз.

— Э-э, подводник, тебе роба нужна? — спросил онСаню.

— Смотря какая роба, — сказал Саня.

Женя Макавоз завел нас в подворотню, где стояли в ряд железныеящики с мусором, и вынул из-за пазухи пару штанов. Саня примерилих. Таких штанов я никогда не видел. Они были из тонкой синейматерии и прострочены белой ниткой в два ряда. Отвороты внизу былиширокие, и везде много карманов. Два — сзади, два — спереди и два —чуть пониже колен.

— Настоящая морская роба, — сказал Макавоз. — ИзГонолулу. Чудо!

— Роба? А где рубаха? — спросил Саня.

— Одни штаны. Отдам всего за три сотни.

— А две не пойдет?

— Ты глянь на марку, — сказал Макавоз. — Читатьумеешь? «Биг кэптэйн» — большой капитан. Понимать надо!

Они еще долго торговались. Потом нас погнал дворник. Саня повелЖеньку Макавоза домой. По дороге Макавоз нахваливал робу: сказка, ане роба, одна-единственная во всем городе, хоть перепись устраивай— такой не найдешь; прошвырнуться по улице в такой робе — одноудовольствие, все начнут пялить глаза, будто ты взаправдузаграничный морячок с Манилы, из Кейптауна, а то и с Маркизскихостровов.

Женька Макавоз остался ждать денег на лестничной площадке, а мыс Саней зашли в квартиру.

Санин папа сидел на стуле, поджав под себя ногу, и читалгазету.

— Папа, мне нужны деньги, — сказал Саня. — Двестипятьдесят рублей.

— Опять ласты?

— Нет, штаны, вернее — морская роба.

— Значит, с морским дном все покончено, — сказал мойпапа. — Ты решил в свободное от безделья время бороздить моряи океаны?

.— Не надо острить, — попросил Саня. — Меня человек налестнице ждет.

— Нет, я все же хочу знать, — сказал Санинпапа, — зачем тебе роба?

— Мы получаем больше двух тысяч, — сказала Санинамама, — у нас единственный ребенок, и все время скандалы из-заденег, С ума можно сойти от этих скандалов!

— Никаких скандалов нет. Просто я ничего не дам!

— Разве мы не в состоянии купить ребенку паруштанов! — сказала мама.

— Что за чушь! — рассердился Санин папа. — . Емунечего надеть? Он ходит, простите, с голым задом по улице?!

— У него нет робы, — сказала мама.

— Опять робы! Что он, должен идти в порт грузить бочковуюсельдь?!

— Папа, — сказал Саня, — ну, прошу тебя, дайденьги, парень ведь уйдет!

— Скатертью дорога!

— Папочка, милый, мне очень хочется иметь робу, дай деньги,пожалуйста, сделай мне приятное, ты же много зарабатываешь, очень,очень, очень прошу…

— Сердце разрывается, — сказала Санина мама, — немогу я этого слышать! Сердце разрывается на мелкие кусочки…

— Папочка, папуля, не будь жестоким, я все сделаю, что тыпопросишь: буду учиться, найду себе место в жизни, только не будьжестоким, дай деньги…

Саня всхлипнул. Я ушам своим не поверил. Нет, мне показалось!Он, такой сильный, быстрый как ветер, гроза вратарей и на рингенеустрашимый боец, раз — и нокаут, и хулиганы трясутся, — нет,не станет он плакать! Не надо плакать, старший мой брат!..

Саня плакал.

— Пожалей меня, папуля, ты же добрый, ты же хороший, ты жевидишь, как мне хочется иметь робу, пожалей, милый…

Саня плакал. Его твердая грудь ходуном ходила, и мускулы, когдаон вытирал пятерней слезы, двигались под рубахой, как гири нашарнирах.

Санина мама выбежала из комнаты. Санин папа сделался белый какскатерть. Он вынул деньги и, не глядя на сына, сунул их ему владонь.

Саня, зажав в кулаке деньги, выбежал из комнаты. Я вышел следомза ним. Я лег у себя з комнате на кровать, закрыл глаза и опятьувидел Саню: он стоял перед отцом, и слезы градом катились на его вжелезную грудь.

Когда я открыл глаза, передо мной стоял Саня, живой и веселый.Он примерял штаны.

— Мне подвезло, — сказал он. — Тютелька втютельку. Будто на меня и шили.

Он посмотрел на себя в зеркало.

— Полный блеск, — сказал он. — Завтра двину набокс. Папашка впопыхах сунул мне лишних полсотни. Так что будьготов!

Я ничего не ответил.

Я так и не увидел, как он выбивает пыль из этих лопухов.

Мы провожаем Ляльку

Моей сестренке Ляльке двадцать лет, а она совершенно неприспособленный к жизни человек. Ей и приготовь. Ей и поднеси.Этого она не знает. Того не умеет. Однажды папа попросил ее сваритьборщ. Она состряпала такое, что у всех глаза на лоб полезли.

— Судя по этому пойлу, — сказал папа, — винституте нет еще семинара по борщам.

— Дело не в институте, — ответила Лялька. — Высами виноваты. Вы воспитывали меня под стеклянным колпаком.

— Прелестно, — сказала мама. — У нее на всевсегда готов ответ.

— Как полемист она незаменимый в семье человек, —сказал папа. — Она даст сто очков вперед любому литературномукритику.

— Не стоит напирать на Ляльку насчет трудовоговоспитания, — сказала тетя Настя. — Можно перегнутьпалку. Вы слыхали, какой фортель выкинул Славка Остапчук? Он пришелдомой и сказал, что твердо решил стать самостоятельным человеком.Индустриальным рабочим.

— Что ж, это толково, — сказал папа. — Будетпроизводить материальные ценности, а не, как мы, копаться вбумагах.

— И он — ушел из школы? — ужаснулась мама.

— Ушел из девятого класса и стал к станку. Дарью Михайловнучуть кондрашка не хватила.

— Еще бы, — сказала мама, — сын такихобеспеченных родителей — и вдруг к станку!

— А что в этом плохого? — спросил папа. — Онстанет приспособленным к жизни человеком. Не то, что наша Лялька.Ну скажите, какой из нее выйдет механизатор? Смехота! Картошку онавидела только в магазине, да и то в расфасованном виде.

— Правильно, папа, — сказала Лялька. — Насрастили книжниками и барчуками. Но ничего, с оранжереей будетпокончено. Скоро твоя дочь сделает первый самостоятельный шаг вжизни.

— Какой шаг? — забеспокоилась мама.

— Наш курс отправляют на практику в совхоз.

— Надеюсь, недалеко?

— Не близко. В Кустанайскую область.

— Что же вы будете там Делать? — спросила мама.

— Убирать хлеб.

— В этом есть экстренная необходимость, — сказалпапа. — Без моей дочери страна не соберет казахстанскогомиллиарда.

— Вы будете жить в степи, в палатках?

— О, нет, — ответил папа. — Им выстроят коттеджис мусоропроводом й кондиционированным воз-Духом.

— Опять остроты, — сказала мама. — Жить мы неможем без острот. Когда я умру, он, вероятно, будет острить надмоей урной.

— Пока еще никто не умер, — сказал я.