«Не умерла, но спит». Не спит, но умерла.
Не для уснувших чудо воскресенья.
Душа вкусила смерть и в мир теней вошла.
И там жила. И там познала тленье.
И только там архангела труба
К ней донеслась в день судного деянья.
Она встает. Еще нема, слаба, —
Но уж дыша Господних уст дыханьем.
«Крылатым сердцу надо стать…»
Крылатым сердцу надо стать,
Земную тягу оторвать,
И с песней жаворонка взвиться,
И в синем небе раствориться.
А к ночи пасть росой в полынь,
Покинув облачную синь,
И горечь дольних снов испить,
И мрак ночной осеребрить.
А к утру в облачное море
Вознесть свое былое горе.
«Не плакала, не трепетала…»
Не плакала, не трепетала
Сегодня пленная душа
И о свободе не вздыхала,
Но молча крылья подымала,
Проверить силу их спеша.
Блестели светлые озера,
Курились горы вдалеке,
Синели вольные просторы
Моей тюрьме, моей тоске.
«Глубже, глубже, круг за кругом…»
Глубже, глубже, круг за кругом
Я спускаюсь в глубину.
Ни смятенья, ни испуга —
Мне легко идти ко дну.
Там, на дне, меня, я знаю,
Ждет святая тишина,
Та, что, дух освобождая
От мучительного сна,
К несказанно светлой яви
Устремит глаза мои,
К Божьей правде, к Божьей Славе,
К бесконечности Любви.
«Утренним воскресным славословьем…»
Утренним воскресным славословьем
Сладостно волнуется мой дух.
Пурпурною жертвенною кровью,
Как вином, просвечен сердца круг.
Гиацинтов розовых цветением
Зыблятся над кровлями дымы.
.
Верую, что будет исхождение
Из могильной тьмы.
«Сквозь мрамор берез белоствольных…»
Сквозь мрамор берез белоствольных
Заревых небес перламутр.
Всё это уж было. Довольно
Ночей, и рассветов, и утр.
Воспомнив юдольные требы,
В муку свои зерна смеля,
К иному взываю я небу,
Иная мне снится земля.
«Благословен звенящий зной…»
Благословен звенящий зной,
Полудня песня золотая,
И бесконечность надо мной,
Лазурным блеском залитая,
Благословенны облаков
Причудливые сочетанья,
Листвы уютный свежий кров,
Малины зреющей дыханье,
И яркий бабочки полет,
И жалкий путь червя земного,
И всё, что дышит и живет,
И всё, что умереть готово.
«Созрел тоски тяжелый плод…»
Созрел тоски тяжелый плод
И соком розовым налился.
И голубь с голубых высот
К нему нежданно опустился.
Сорвал и ввысь его унес,
И скрылся в непостижной дали,
В краю, где нет ни мук, ни слез,
Ни воздыханья, ни печали.
«Игра стоцветных самоцветов…»
Игра стоцветных самоцветов
Небесной музыкой звучит.
Но в сердце нет для них ответа,
Душа испуганно молчит.
Сложить слова молитвы новой,
Взойти в нетленный этот храм
Дерзну ль, в отребьях и в оковах
Бредущий по земным тропам?
Но был мне знак: спустилась Дева
Ко мне с таинственных высот,
Моей души неплодной чрева
Благословя грядущий плод.
И как архангелу из рая
Она ответила в веках,
Так я сказала ей: «Не знаю
Я мужа в одиноких днях».
И как архангел ей когда-то,
Она ответствовала мне:
«Зачнешь свой дух от Духа свята,
Взрастишь и утвердишь в огне».
«Я полумертвое пшеничное зерно…»
От смоковницы возьмите подобие.
От Матфея
Я полумертвое пшеничное зерно,
Но жив росток мой, к солнцу устремленный,
В точилах времени я новое вино,
И колос я, и жнец, к нему склоненный.
Как на смоковнице весеннею порой
В набухших почках листья уж готовы,
Так и моя душа над тесною корой
Полна движеньем творческого слова.
Свершенью горнему покорствует она.
Что будет впредь — о том ей знать не надо.
Но в вышине лазурная весна
Ей шлет свой луч из Голубого Сада.