Куртка Яна дымилась, когда они вышли из-за каменного выхода из погреба, именно он спас их обоих от взрыва. На них посыпались только искры и ошметки от ракеты, но Ян так плотно укрыл Наташу, что на её шубке не было, ни одного прожога, чего не скажешь о куртке Яна.

Они вышли из-за погреба, как из-за декораций на театральной сцене. Чадящий дым от горящей двери и вымазанная сажей физиономия Яна усиливали эффект театральности, от куртки шел толи дым, толи пар. К Наташе только сейчас пришел испуг, она с удивлением смотрела на пятачок метра два в диаметре перед дверью, на котором не осталось ни грамма снега, а только почерневшая от взрыва прошлогодняя трава.

Именно в этом месте она стояла, когда ракета ударилась в дверь. Наташа с Яном вышли, взявшись за руки, в центр этого пятака, а все на них смотрели, как на пришельцев с того света.

— А, что? Хорошая пара, — сделал невозмутимый вывод, вмиг протрезвевший Андрей, — Наташка — красавица, а Ян, он тоже ничего, только морда замурзанная.

Деньги на новую куртку Яну собрали вскладчину все родственники Андрюхи, всё-таки спаситель первой красавицы рода Кириченко. Семён тоже не остался в долгу и пообещал всем всё вернуть, конечно, когда деньги будут — обещание не есть расточительство. Но одно обещание дядя Сеня из него не только вытряс, но и заставил выполнить. Уже на следующий день с утра, несмотря на праздники, Семён строгал и пилил — навешивал новую дверь в погребе.

Ян хоть и пострадал, но был счастлив. Всё оставшееся время до отъезда он провел с Наташей, насколько позволяли приличия сельского уклада. Поцеловал он её только один раз, когда они расставались, но эйфория от этого была больше, чем от ночи бурной плотской любви.

Теперь он точно знал, что девушки из третьей категории существуют и одна из них точно для него. Ему очень хотелось встретиться с Петром Андреевичем, познакомить его с Наташей, рассказать, как он её нашел. Про метель, про взрыв, который сразу разрушил между ними все преграды, но сразу после возвращения из Красноивановки началась сессия. Ян не был отличником, как Наташа и поэтому ему приходилось в поте лица готовиться к экзаменам, досдавать курсовые проекты и задания до которых не дошли руки во время семестра. Дня на всё это не хватало, приходилось частенько просиживать ночи напролет за конспектами и чертежами. Поездка к Петру Андреевичу снова откладывалась.

Однажды он проезжал мимо кладбища, на котором они были летом вместе с Петром Андреевичем. В этот день Яну надо было срочно отвезти конспект на Черемушки к однокурснику, поэтому он сразу после экзамена, несмотря на бессонную ночь, двинулся в путь. Погода была холодной и промозглой, обычная одесская зима. В автобусе было тепло и нашлось даже свободное место у окна.

У ворот кладбища Ян снова увидел большую красивую машину и того же мужчину с седыми висками. Он никак не мог вспомнить, где же он его видел. Ян выскочил из автобуса и быстрым шагом пошел за мужчиной вглубь кладбища, чтобы подойти поближе и рассмотреть.

Мужчина шёл по аллеям, осматриваясь, видимо он плохо знал дорогу. Ян следовал за ним, не приближаясь слишком близко, ему хотелось узнать: к кому же тот пришел? Может быть, это дало бы толчок памяти.

Наконец мужчина подошел к невысокой оградке, за которой располагались два совсем одинаковых памятника со звездочками наверху. К металлическим пирамидам был привинчены фарфоровые потемневшие фотографии и таблички с фамилиями и датами прожитых жизней.

На одной было написано: «Зозуля Петр Андреевич. 1926–1978». Ян остолбенел, а мужчина положил на могилку цветы и застыл в задумчивости. Так он постоял несколько минут, достал из кармана плоскую стальную фляжку, налил себе в маленькую блестящую рюмку, выпил без закуски.

Ян стоял у него за спиной, он не мог у него не спросить: «Вы были знакомы с Петром Андреевичем»? Солидный мужчина в красивом костюме и стильном галстуке в крупную полоску повернулся и посмотрел на Яна. В его глазах отразился интерес, затем недоверие, наконец, радость. Он собрался о чем-то спросить Яна, но…

— Молодой человек, молодой человек, спать ночью надо, а у нас конечная — автобус дальше не идет.

Ян вскочил с кресла, натянул шапку, взял в руку дипломат с конспектами и вышел из автобуса. Теперь он точно знал, где он видел мужчину с сединой на висках.

Ян быстро нашел квартиру одногруппника, отдал конспект. Ему снова не терпелось вернуться к воротам кладбища. Он вышел на остановке напротив ворот, перешел через дорогу. У ворот никого не было, ни цветочниц, ни лотков с церковными товарами, ни машин. Даже сами ворота были закрыты, войти можно было только через калитку. Он по памяти прошел тот же путь и вышел к низенькой оградке, за которой помещались два памятника со звездами. Он присел на скамеечку, вкопанную рядом, и долго рассматривал фотографию, на которой был изображен тот самый бравый морячок в бескозырке и без усов щеточкой с обложки зачитанной книжки из сейфа Петра Андреевича Зозули.

Эпилог

Апрельское воскресенье выдалось теплым и безоблачным. Солнце светило так ярко, что смотреть на морскую рябь можно было, только прикрыв глаза ладонью, как козырьком. Вдалеке яхта с белоснежными парусами и светло-коричневым корпусом рассекала морские небольшие волны.

— Крейсерская, — довольным тоном сказал Андрей.

— «Александр Грин», корпус из тикового дерева, — тоном знатока подтвердил Ян, стоящий на коленях и нарезающий хлеб для импровизированного стола устроенного друзьями на склоне, ведущем к пляжу Ланжерон. Они выбрали укромное местечко с сочной яркой весенней травой, разложили газетку, на которой уютно расположились кроме батона хлеба, банка баклажанной икры, порезанная в гастрономе докторская колбаса и неизменные плавленые сырки, тут же лежали две бутылки портвейна. Ян закончил застольные приготовления и пригласил друга:

— Садись уже, памятник. Ты с ладошкой у лба, как тот матрос на площади Потемкинцев.

— Нет, там совсем другой сюжет — люди рубль нашли, а здесь просто красота природы, торжество жизни, так сказать.

Андрей откупорил вино и налил в подставленные Яном стаканы.

— Ну, давай, Ян, не чокаясь. Помянем Петра Андреевича, нормальный был мужик.

Они выпили в тишине, некоторое время молчали, медленно пережевывая колбасу, прищурившись, глядя на море, где безмолвно бороздила просторы красавица яхта.

— Рассказывай, как там было, — нарушил молчание Андрей.

— Как и везде. Людей много, каждый своим занят. Ты знаешь, я ведь раньше и не знал, что есть такой день специальный, один в году — поминальный. Случайно узнал, вот и решил пойти проведать Петра Андреевича.

— Правильно сделал и то, что помянуть решил, правильно, а то, как-то не по-людски.

— Я ведь почти полгода думал, что он жив, всё собирался поехать. Иногда так хотелось ему рассказать о чем-то, но всё время, то одно, то другое. Я с ним даже мысленно дискутировал, как с живым, а он уже умер.

— Да, жизненная суета уводит нас от главного в жизни.

— Хотя всё равно, даже, если бы я собрался поехать к нему, всё равно бы не успел. Он ведь умер сразу после нашей встречи, когда сбежал из больницы, в первую же ночь. Я как раз ехал в поезде домой.

— Конечно, с инфарктом бегать по городу, еще по такой жаре, это ведь в июле было?

— Да, в самом начале. Я сейчас так жалею, что ни разу не рассказал о своих путешествиях в другие миры, может это ему помогло бы?

— Может быть, помогло, а может, и нет. Может он сейчас вообще в каком-то из миров жив и относительно здоров. Нашелся крепкий решительный врач, не отпустил его из больницы, заставил его лечиться, соблюдать режим. Отвадил его от курева и вина…

— Может, хотя вряд ли. Мы же с ним тогда, в его последний день жизни, еще и «чекушку» прямо там на кладбище выпили, а ему спиртного после инфаркта и в рот брать нельзя было.

— Наверное, еще и покурили?

— Покурили. Попробуй его, переубеди. Он по-другому жить не умел и не хотел. Может, поэтому и умер. Странная у человека судьба вышла. Вроде бы и жил всегда так, как хотел, а жизнь получилась какая-то — через пень-колоду. Сын — стяжатель, жена — стерва, подруги — проститутки.