— Люди, посмотрите, он же обкуренный, а нам таксистам страдать, садиться на скамью подсудимых? Нет, вы посмотрите, ему даже не стыдно! Попроси, чтобы мама тебя родила обратно, хоть ей не будет стыдно за такого сына, — продолжал орать таксист.

Ян, молча, дошел до бордюра, у него еще не прошел испуг оттого, когда он увидел у себя перед носом капот автомобиля. Он был абсолютно трезв и тем более необкуренный, но в Одессе оправдываться на улице — это занятие называется «себе дороже». Всё равно тебя обольют помоями и даже не станут разбираться, надо это было делать или нет.

До общаги он добрался, как раз во время — Ксения Ивановна открывала дверь после ночи. Она не могла пропустить, раннее появление Яна в дверях общежития, без того, чтобы не высказаться на этот счет.

— Ракита, ты почему постоянно возвращаешься домой под утро. Надо сообщить в деканат. Чем ты по ночам занимаешься? Может, тоже какими-то черными делами? Я хорошо помню того активиста из вашего комитета комсомола, что шапки по ночам у бедных женщин снимал.

— Ксения Ивановна, сейчас лето, какие шапки?

— С вас станется, вы пакость всегда какую-нибудь придумаете, кроме шапок другое что-нибудь найдете.

— Ксения Ивановна, я вам открою одну страшную тайну, я по ночам сам с бандитизмом борюсь. На прошлой неделе обезвредил шайку Антоши и Зямы на Молдаванке. Вы на какой улице живете?

— На Дзержинского.

— Ну, вот, а это рядом, на Запорожской.

— Это какой Антоха, не Зельдович? У них там вся семья бандитская.

— Может и Зельдович, я у них фамилии не спрашивал.

Удивленная Ксения Ивановна застыла на своём стуле в вахтерской.

В комнате спал один Андрей. Когда вошел Ян, он проснулся и с недовольной физиономией спросил:

— Где вы всю ночь шаритесь? Алик смылся от позора, это понятно, но куда ты сбежал?

— Значит Алик живой, а то я переживал.

— Что этому динозавру жирному будет. Он только немножко повалялся, паркет в коридоре вытер и сразу смотался, раны зализывать. Чего ты не пришел девчат провожать? Они тебя так ждали.

— Ты провожал?

— А как же, мы прямо на перроне фуршет устроили. Уже поезд тронулся, а мы всё еще допиваем «на посошок».

— По твоей физиономии видно, что допивали не один раз.

— Ну, вы-то разбежались, а спиртного взяли о-го-го, так чтоб потом не бегать. Не оставлять же его, чтоб прокисло.

— Неужели всё выпили?

— Не знаю, кажется всё. Жека хотел себе оставить бутылочку вина на похмелье, но, кажется и её тоже выпили. А ты что, если выпить хочешь, так давай сейчас на пиво, а там видно будет.

— Какое пиво? Шесть часов утра, спи, пока солнце не взойдет.

— Ну да, точно, шесть часов, — Андрей поднял наручные часы, лежащие на тумбочке, — рановато будет, а ты где всю ночь был?

— Так одну знакомую встретил, — ответил Ян, раздеваясь и ложась в постель.

— Опять знакомая, Ян, ты у нас уже, как Дон Жуан — каждый день новая женщина.

— Причем тут это, она старше меня.

— Старушка что ли? И что же ты с ней целую ночь делал, чаи гонял?

— Какая разница, разговаривали о жизни, философствовали.

— Конечно, я верю, а старушке, наверное, лет двадцать, не больше. Не из наших?

— Не из ваших.

— А про двадцать лет — значит, правда?

— Андрюха, давай спать, надо хоть пару часов покемарить. Я хочу сегодня поехать Петра Андреевича проведать в больницу, надо быть в форме, а то в палату не пустят.

— Значит правда.

— Двадцать пять, — буркнул Ян, отвернувшись к стенке.

К полудню, Андрей распрощался с Яном и уехал на автовокзал, ему домой два часа на автобусе, а Ян направился в железнодорожные кассы. Длинные летние очереди навевали тоску, но Яну повезло и он удачно и достаточно быстро приобрел билет на сегодняшний вечерний поезд. Теперь надо было решить, с чем ехать проведывать Петра Андреевича в больницу. Опыта в этом у Яна не было. В кино он частенько видел, как посетители приносили больным авоськи с апельсинами, но где достать в Одессе летом апельсины, только в кино.

Ян бродил по Привозу, тыкаясь по рядам, но так и не решил, чем, же обрадовать наставника. Лучше всего, конечно, было бы купить бутылку, хорошего вина, но Яну главный механик говорил, что Зозуля попал в больницу с сердцем, а сердечникам спиртного нельзя, это он точно знал.

Обойдя почти весь рынок, Ян дошел до рядов, где продавали цветы. Летом в Одессе, апельсинов можно не найти, но цветов самых разных полно. От нечего делать, Ян рассматривал выставленные букеты, когда увидел знакомую шляпу и под шляпой усы щеточкой и бледное лицо — Петр Андреевич.

Ян подскочил к наставнику и радостно затряс ему руку.

— Петр Андреевич, а я как раз ехал в больницу, хотел вас проведать, а вас выписали.

— Сбежал, дождешься от них. Им же только в руки попадись, хуже, чем Тимофеевна. Того нельзя, этого нельзя, спасибо хоть дышать разрешают.

— Зачем же вы сбежали, Петр Андреевич, если вас не долечили?

— Сил у меня терпеть нет больше. У немцев в концлагере, наверное, лучше было. Курить нельзя, спиртного ни-ни, я у доктора спрашиваю, а как с женщинами? Знаешь, что он мне сказал?

— Нет.

— Пока не рекомендую, говорит. Это он мне не рекомендует, избыточные нагрузки на сердце, представляешь? Можно, говорит, неспешную ходьбу. Ты считаешь, что так можно жить?

— Петр Андреевич, это же временно, подлечитесь, а потом уже …

— Хренушки, этот эскулап сказал, что про курение надо забыть, а про водку можно будет вспомнить через год, если все хорошо будет и то граммов по пятьдесят в праздники.

— Болезнь, есть болезнь, докторам виднее.

— Это ты маме своей расскажешь! Если бы на фронте докторов слушали, то воевать было бы некому! — бледное лицо Петра Андреевича от бурной тирады даже раскраснелось. — Ты куда, говоришь, направлялся?

— К вам в больницу проведать?

— Вот и хорошо, считай, проведал, если хочешь, можешь со мной съездить еще одного хорошего человека проведать, надо только цветов купить. — Петр Андреевич слегка скривился и непроизвольно взялся левой рукой за грудь.

— Конечно, с удовольствием, — Ян побежал покупать цветы. Через несколько минут он уже принес большущий букет гладиолусов, розовых, красных и белых.

Петр Андреевич критически осмотрел приобретение и заметил:

— Несколько напыщенно, можно было бы и попроще, но не отдавать же назад.

— Что не нравится?

— Я вообще-то предпочитаю, цветы попроще — полевые, ромашки например.

— Надо было предупредить.

— Ничего, не расстраивайся, тот, кому мы их отнесем возражать, точно не будет.

Дальше они поехали в автобусе. Ян был удивлен, когда они вышли напротив больших кованых ворот кладбища. Зозуля шел вперед, ничего не объясняя. Ян начал осматриваться, здесь он раньше никогда не был. У ворот было много людей, кто-то чем-то торговал, кто-то покупал, кто-то ждал кого-то, подъезжали машины.

Яну стало холодно, он с удивлением заметил, что по обочинам дороги лежит потемневший снег. К воротам подъехала большая легковая машина, такой он еще не видел, высокая, с большими колесами. Из машины вышел солидный мужчина, в красивом блестящем костюме, в галстуке. Достал из машины куртку, накинул её себе на плечи. Выглядел он подтянуто и моложаво, но седина на висках говорила о возрасте. Мужчина подошел к теткам, продающим цветы, купил большой букет гвоздик и прошел в ворота.

— Ян ты чего отстал? Тут не музей рассматривать особенно нечего.

— Да, да, Петр Андреевич, я за вами, — Ян очнулся, вокруг него снова было лето, а того солидного мужчины рядом не оказалось.

— Пойдем, покажу тебе могилку моего замполита. Жаль не мог ты его знать, такой был человек! Не расскажешь!

Они подошли к невысокой оградке внутри, которой был скромный серый памятник с овальной фотографией и звездой. С фотографии смотрел плотный моложавый мужчина в офицерских погонах.

Петр Андреевич аккуратно возложил на могилку цветы, а после на столике внутри оградки расстелили газетку и достал нарезанную в гастрономе докторскую колбасу, плавленый сырок, два огурца и хлеб. Ян молча, наблюдал за этими приготовлениями. Наконец, Петр Андреевич из своего объемного внутреннего кармана парусинового пиджака достал маленькую бутылку водки — «чекушку».