— Присаживайся, помянем хорошего человека.

— Петр Андреевич, вам же нельзя, доктора запретили.

— Что они понимают в нашей жизни, эти доктора. Ты хочешь сказать, что я уже не могу помянуть своего боевого товарища, наставника? Он мне может быть больше, чем отец, я своего отца и не помню. Так что сиди и молчи и попробуй не выпить.

Зозуля достал два маленьких походных металлических стакана, разлил водку, молча, выпил.

— Это же так, наперстки, от «шкалика» мне хуже не будет, может даже наоборот. Кто знает от чего у меня инфаркт, может у меня сердце совсем от другого болит.

Ян, молча, выпил и закусил кусочком колбасы, водка была теплая.

— Ты знаешь, Ян, я, когда в больничке под капельницей лежал, сразу подумал про это место. Думаю, как только выкарабкаюсь отсюда, сразу приду к замполиту. Мне здесь, как-то легче и сердце не так болит. Может и ему приятно, что я сюда прихожу, не забываю его. Тихо тут не то, что в жизни.

Возвращаясь к воротам, они шли не спеша. Ян всё оглядывался, ему хотелось снова увидеть того солидного мужчину с сединой на висках. Что-то очень знакомое было в его лице.

— Ну, спасибо, что проведал. Ты не стесняйся, заходи. Как оклемаюсь, на завод приходи, там меня всегда найдешь.

— Конечно, буду заходить. Сейчас только вот уезжаю домой на каникулы, но в сентябре уже вернусь. Мне еще два года учиться. Честно говоря, мне очень помогают разговоры с вами, спасибо.

— Да, не за что, заходи, — Петр Андреевич сел в автобус, дверь закрылась. Яну надо было ехать в другую сторону.

Часть третья

Глава 1

Каникулы пролетели быстро, за ними осень дождливая и промозглая, наступила зима. За все это время Яну толком и вспомнить было нечего. День за днем серые будни учебы. Одни и те же стены, одни и те же лица. Как старшекурсники Андрей с Яном жили в комнате только вдвоем. Алика Драгоя таки выгнали за неуспеваемость, Олег Мосягин женился и ушел жить с женой на квартиру.

С одной стороны это было удобно потому, что наконец-то можно было начать нормально учиться, с другой — скучно потому, что шумные посиделки с вином и картами случались в этой комнате всё реже.

На личном фронте ни у Андрея, ни у Яна не было никаких происшествий или значимых событий, как сказал Андрюха: «Живем бобылями». От этого было тоже грустно, потому что, как говорил Шекспир и любил повторять Андрей: «Женское влияние облагораживает».

Ян после лета, как-то перегорел, ушел в себя, хотя теперь уже девицы всё больше обращали на него внимание, но его это мало занимало. Как только Андрей пытался обратить его внимание, на какую либо девушку, Ян критически её рассматривал и отвечал: «Она тянет максимум на вторую категорию, а мне нужна третья». Андрей злился, называл друга счетоводом, статистиком, математиком, в худшем смысле этого слова. Математиков Андрей не любил с самого первого курса, потому что ему пришлось сдавать означенный экзамен одиннадцать раз. В его лексиконе слово «математик» носило ругательный характер.

Однажды Ян случайно на улице встретил Елену Васильевну. Она еще больше похорошела. Они очень мило поговорили ни о чем, говоря друг другу «вы». Он её не пригласил в кино, а она его домой на чашку кофе. На том и разошлись с дежурными улыбками и пожеланиями всего наилучшего.

Видимо серость жизни без эмоциональных всплесков настолько убаюкала Яна, что за всё это время он ни разу не посетил те миры, куда попадал летом регулярно. Он старательно пытался вспомнить откуда он знает того солидного мужчину, которого видел у входа на кладбище, но никак не мог ухватить его имя, которое вертелась на кончике языка. Единственно, в чем он был уверен, что был с ним знаком.

Ян часто вспоминал Петра Андреевича, употреблял его определения и обороты. Он даже на жизнь всё чаще смотрел через призму его дискуссий с наставником. Неоднократно собирался его проведать, но домашний адрес потерялся, а на работу идти было как-то не с руки, поэтому Ян так и не собрался посетить его, ни осенью, ни наступившей зимой. Всегда была какая-то уважительная причина. В ноябре в Одессе начинают дуть пронзительные ветра, Черное море штормит. С неба сыплет непонятно что, толи снег, толи дождь. Часто не хочется из-под одеяла выползать не то, чтобы ехать куда-нибудь.

Незаметно подобрался Новый год, а с ним конец семестра и зимняя сессия. Надо было активизировать учебу, но предновогоднее настроение не способствовало этому. Не хотелось думать, что еще не пройдет похмельный синдром после новогодних праздников у лучших студентов, а сессия уже начнется.

На последней неделе перед Новым годом Яна затащили на новогодний бал в Дом студентов. Он совершенно не собирался проводить время в дамском обществе, поэтому не отказывался, когда они с одногруппниками перед балом интенсивно принимали горячительные напитки. Погода была отвратительная — мокрый снег, переходящий в очень холодный дождь. Яну не хотелось простудиться, поэтому доза была впечатляющая. Он не всё хорошо и отчетливо помнил и теперь казнил себя за это, потому что наконец-то встретил девушку, которая его очаровала, во всяком случае, ему так показалось. Последние дни он не мог не о чем и ни о ком думать, кроме неё. Самое прискорбное в этом было то, что он не знал точно, как её зовут, где живет и только предполагал, что она учится в технологическом.

Это было первое яркое событие в жизни Яна за последние месяцы, он немножко утомил Андрюху своими постоянными воспоминаниями о встрече с понравившейся ему девушкой. За неделю он так ничего и не узнал о ней, но постоянно искал новые возможности. Все его разговоры крутились около этой темы.

Вечером тридцатого декабря они лежали на кроватях в своей комнате и лениво перебрасывались фразами.

— Андрюха, ты знаешь, совсем учиться не хочется.

— Чего ж тебе балбесу хочется? Выпить?

— Почему сразу выпить? У тебя только бухло на уме. Мне хочется лежать, мечтать, писать стихи, надеяться.

— А я бы лучше выпил, Новый год к нам в дом стучится, тридцатое, как-никак.

— Я вот подумал, мы там видели Костика из технологического, а вдруг он её знает?

— Кого, Виолетту?

— Ну, Виолетту или Снежану, я так и не понял, когда она говорила серьезно.

— Надо было меньше пить, а то позаливают глаза, а потом не могут вспомнить имя любимой девушки. Чтоб вы смолы горячей пообпивались, — подражая голосу Ксении Ивановны, осудил Андрей.

— Ой, ты б уже молчал.

— Чего это сразу — молчал? Я если пью, то помню всё … или вообще ничего, а ты — тут помню, тут не помню, как Доцент из Джентльменов удачи. Она первый раз тебе, что сказала?

— Снежана.

— Значит точняк, Снежана, потому что второй раз ты к ней подходил уже после второй бутылки портвейна и с памятью у тебя уже могли быть проблемы.

— Ты откуда знаешь? Тебя же там не было.

— Громадный жизненный опыт, ты только после второй к девушкам смело подходишь…, но Виолетта тоже красиво.

— А сама она знаешь, какая красавица? Я вот человек натуры творческой и то не могу описать всю её красоту.

— Значит уродина. У эстетов всегда крышу рвёт от уродин. Вот скажи мне, что Дали нашел в Гала? Ни хрена хорошего или эта, как её, Софи Лорен. Губищи во, — Андрей показал характерный жест у рта, — мне было бы стыдно на улицу с такими показаться, а она туда же — в красавицы, одно только — грудь у неё толковая, а так уродина уродиной.

— Нет, Андрюха, тут всё соразмерно. Прекрасная украинская красота, кареглазая брюнетка с обалденной фигурой. Про ножки, я вообще молчу, что длина, что стройность.

— Ян, ты так рассказываешь, как будто месяц с ней в постели провалялся. За ручку два раза подержал и всё, что там можно было увидеть?

— Да, Новаковский, темный ты, дикий человек, нет в тебе ни высоты, ни тонкости.

— Не согласен, неделю назад на военке мерили, сто восемьдесят пять и семьдесят кг, так что есть и высота и тонкость. Конечно, на таких харчах разве откормишься? Вот сейчас выпить хочется, к тому же Новый год, а я лежу сухой, как лист и даже перспективы не намечается.