Бедный, бедный Вергилий! Он знал, что я в курсе его прегрешений, и был чрезвычайно озабочен этим обстоятельством; думал, что я держу его на крючке и чуть что сдеру с него пушнину. Я не собиралась этого делать, но и разубеждать, спасать его ночной сон тоже. Пускай себе думает.

  - Сними хоть пиджак, Вергилий. Я предпочитаю, чтобы меня втаптывали в грязь с менее официальным видом, иначе моя неприязнь к фарфоровым воротничкам приобретет поистине ужасающие масштабы.

  - Не понял.

  - Ну вот, чувствую себя как шлюха в церкви. Что стряслось, Вергилий?

  Он схватил меня за куртку и приподнял над полом. Я еле доставала носочками до пола. Бултыхала ножками, как девочка, танцующая белочку на детском утреннике.

  Похоже, кто-то невероятно зол. Интересно, почему. Нет-нет, правда, интересно.

  - Не надо! - прикрикнул Байрон, но Вергилий зарычал на своего делового партнера, как ротвейлер, у которого отбирают кость. Никак вся дружная адвокатская семья в сборе!

  - Что стряслось? - переспросил Вергилий. - Ты спрашиваешь, что стряслось?

  У него заиграли желваки на скулах, я напряглась, но не от потрясения, а от желания не дать ему в морду. У него волосы стояли дыбом, будто его ударили током.

  - У тебя хреновый фиксатор.

  - А?

  Ну и туго же он, черт бы его побрал, соображает.

  - Я действую на тебя разрядом тока? - спросила я.

  Он рывком подтянул меня к себе.

  Я принадлежу к 'прекрасному полу' и могу язвить, не получая по морде благодаря моральным соображениям мужчин. Кристина как-то наорала на меня, чтобы я не играла в словесные перепалки с каждым встречным поперечным. Но что с меня возьмешь, с такой милой хрупкой девочки?

  - Ты не перестаешь удивлять меня, - прорычал он.

  - Ты меня тоже, папочка. - Я вцепилась в его запястья и, придвинув свое лицо практически вплотную к его лицу, шепнула: - Не испытывай судьбу.

  Дверцы лифта бесшумно разъехались, и к нам вышла Мария, записанная ко мне на одиннадцать. Уже натикало начало двенадцатого, но Мария только прибыла, а значит, я не опоздала.

  Вергилий разжал кулаки так резко, что, обретя твердую почту под ногами, я едва не грохнулась от неожиданности. Мы одновременно улыбнулись Марии, будто двое сорванцов, которых застукали за каким-то гнусным дельцем. Вергилий паинька на людях, но за закрытыми дверьми он вытрусит из вас душу за то, что вы не прогладили манжеты на его рубашке, или нечаянно проткнули глазунью, готовя ему завтрак.

  В порыве профессионализма я заверила Марию, что присоединюсь к ней через минутку.

  - Не надо меня запугивать, - сказала я, когда дверь 'Реньи' закрылась. Дыхание лишь немного сбилось.

  - Это твоему дружку не надо меня запугивать!

  Я вспомнила вчерашнюю сцену на подземной стоянке и помрачнела.

  - Ты о Багаме?

  - Значит, ты не отрицаешь, что он твой дружок?

  Я выдавила сквозь зубы:

  - Что произошло?

  - Он ошивался в твоем офисе примерно час назад, а, уходя, взял и нахамил мне, Харизма! - В тоне Вергилия было столько праведного возмущения, что я не смогла сдержать улыбку. - Нахамил!

  Багама был здесь сегодня?

  - Не может быть! Тебе, святому человеку!

  Байрон вцепился в Вергилия и выдавил в мой адрес извиняющуюся улыбку:

  - Вам лучше уйти, Харизма.

  Но я была неустрашима. Или бестолкова? Какая разница. Если Вергилий треснет меня, ему придется протереть штанишки на жестких стульях в зале суда.

  - Готова спорить, угли раздувал не Багама, а ты.

  Мысленно я завязала узелок: спросить Багаму об этом.

  Байрон мертвой хваткой впился в своего делового партнера и впихнул его в лифт. И деловой партнер, и здравый смысл на ножках. Два-в-одном.

  - Всего хорошего, Харизма, - попрощался Байрон. Он всегда был вежлив и любезен со мной, у меня нет причин ерничать с ним.

  - Всего хорошего, Байрон.

  Дверцы лифта закрылись как раз в тот момент, когда Вергилий прорвал оборону. Поздно, дорогуша, пока-пока! Спускайся к черту. Я сделала ему ручкой.

  Некоторых людей сближает курение, других - совместные обеды, третьих - взаимные оскорбления.

  Сегодня Вера переборщила с румянами. Два красных бинди, только на щеках, две ловушки для быков. Казалось, еще немного, и румяна начнут осыпаться на шелковый воротничок ее блузы. Женщины бальзаковского возраста выбирают кричащую косметику, таким образом, сигнализируют в Космос, что они вышли на тропу войны с неумолимым, жестоким временем. Это - боевой раскрас женщины-ниндзя.

  Я ничего не сказала Вере за румяна, просто спросила о Багаме. Кстати, Вера души не чает в Багаме. За глаза она называет его 'лапочкой' и 'достойным молодым человеком', можете себе такое представить? Она даже не укорила меня за опоздание; проворковала, что Багама оставил мне подарок. 'Подарок' она умудрилась произнести заглавными буквами.

  До 'подарка' я добралась в обеденный перерыв. Потягивая кофе и выглядывая из-под стола, как бы кто не зашел, я достала коробку и шлепнула ее на колени.

  Коробка была больше предыдущей. Лента из белого атласа, пухленькие херувимы с полотна 'Сикстинская Мадонна' Рафаэля и тому подобное. В коробке оказалась книга Генриха Сапгира. Детские стишки с цветными иллюстрациями. Радость ребенку, радость в маленькое черное сердце Харизмы Реньи. Я попыталась представить Багаму в книжном магазине, покупающего детскую книжку, и мои руки вмиг покрылись 'гусиной кожей'.

  Я открыла книгу на стишке 'Людоед и принцесса или Все наоборот'.

  Меня накрыла волна дрожи. Осознавая всю серьезность своих намерений, я все равно собиралась швырнуть Лироя на растерзание неизвестно чему. Вряд ли господин Неизвестно Что скажет бритоголовому парню, чтобы тот проваливал, дескать, вид ужасный. Собственно, как и мне.

  Весь день я неосознанно напрягала плечи, так что под вечер они у меня заныли.

  Без десяти девять я забрала 'Форд' со стоянки Спортивного Клуба, заехала в ближайший супермаркет и купила два куска вырезки - упругие, с кровью. Сумку я закинула домой, а игральные кости спрятала в шкафу, в ворохе одежды. Переобулась в кроссовки, заткнула 'Рюгер' за пояс джинсов, вырезку вытащила из пакета и тоже сунула за пояс. Я спрятала все эти запоясные делишки за серым шерстяным свитером с капюшоном, поверх накинула кожанку и застегнула на 'молнию'. Сырое мясо неприятно холодило живот, но чего только не сделаешь, чтобы покормить диких неведомых чудовищ? На голову я натянула серую кашлатую шапку-носок. Ночи в октябре прохладные. И, ручаюсь, кому-то еще и голодные.

  Спросите, было ли мне страшно?

  Страшно настолько, что я то и дело ловила себя на том, что задерживаю дыхание.

  Надеюсь, все надели свои спортивные штанишки, потому что этой ночью у нас соревнование. Занять свои позиции. Свисток!

ГЛАВА 24

Ветер срывал листья с деревьев и нес по небу, словно искры от костра, вспыхивающие и гаснущие за доли секунды. Можно представить, будто это падающие звезды. У меня, впрочем, было лишь одно желание - встретить новый день живой.

  Помимо листьев, небо было запружено облаками, словно пастбище овечками, скачущими мимо пастуха к местам с самой сочной травой. Облака то и дело наплывали на луну, и ночь становилась чернее, неприветливее. Ветер нес в себе ароматы прелых листьев, грязи, приближающихся заморозков. В прошлом году снег выпал в начале ноября. Да, пахло холодом. Холод имел свой неповторимый аромат. Я пожалела, что не нацепила еще один свитер.

  Деревья были сплошной стеной тьмы. Старое кружево. Машину мы оставили на обочине трассы, и принялись протаптывать дорогу в шуршащем скользком месиве.

  Первые пятьдесят метров еще был слышен шум проносящихся по трассе легковушек и грохочущих фур, но, чем дальше мы забирались, тем явственнее наваливалась ночь и тишина. Если бы не шорох листьев и не наше дыхание, тишина бы звенела в ушах. Я надвинула на глаза шапку и подняла стойку на кожанке, но колючий ветер все равно обжигал нос и щеки. Как же холодно!