охотно за ней приезжают.

—Не догадываешься?— спросил я.— А зачем дядечкам из «Вторсырья» к нам машину за макулатурой гонять, если книголюбы ее сами носят как муравьи? От них ведь отбоя нет. Объяснял ведь уже...

—Дела!— вздохнул Сервер.— Все равно не понимаю. Ведь чем больше, тем лучше — так ведь? Лес спасаем, деревья оберегаем.

—Всем — так,— согласился я.— А кому-то, наверное, не совсем так.

—Неправильно это!— сердито мотал головой Сервер, грузя бумагу...

Решили, что с макулатурой поеду я. Во-первых, к себе в кабину Билял Гиреевич больше двоих не возьмет. Один из двоих — Акрам. Так кому же ехать провожать Акрама, как не братишке? А значит — мне. Акрам подал руку Серверу, Юрке и Косте, мы забрались в широкую кабину, стрельнули дверцей и самосвал мягко запылил к шоссе.

У аэропорта мы вышли и обнялись.

—Дальше идти не надо. Не люблю долгих прощаний,— твердо сказал Акрам.— Адрес знаешь — пиши на пароходство, перешлют. Буду ждать новостей из Академии. Надеюсь, одной болтовней не закончится?

Я вспыхнул:

—Ты что ж, думаешь, выбрали президента — и все? Сам видишь — бумагу везу, сарай расчистили — теперь там будет не склад, а Академия.

—Все равно пиши, что получилось.

Акрам, словно тисками, сжал мои плечи, поднял чемодан и, махнув на прощанье Билялу Гиреевичу, не оглядываясь, быстро пошел к аэровокзалу и скоро растворился в людском аквариуме...

* * *

Мы подъехали к постовому милиционеру. Я вышел и спросил:

— Скажите, пожалуйста, где тут макулатуру сдают?

—За талоны, что ли? Во-он в том доме.

Уже издалека мы увидели изрядный хвост терпеливых книголюбов. Смешно было бы становиться в очередь с самосвалом. Я решительно протиснулся к окошечку приемщика.

—Пожалуйста, примите вне очереди машину макулатуры!— гордо сказал я. — Из Катта-Каравана. Слыхали про такой?

—А мне хоть из Рио-де-Жанейро!— сонно ответил приемщик.— В порядке живой очереди. Кстати, слыхал про такую?

Я кивнул. Но приемщик, похоже, не собирался успокаиваться.

—Раздвинь пошире уши и не говори, что не слышал!— громко и с вызовом сказал он.— С этими словами он по пояс хлынул в окошко - как горячая, разварившаяся каша.— Ты, пацан, наверное, думаешь, что тут одни пни сидят? Ошибаешься, дружок! Я, если хочешь знать, диплом самой чистой пробы имею! И кстати говоря, выпускник географического факультета. Не веришь? Ну так держи против своего Катта-Каравана!..

И он, на потеху очереди, расстрелял меня неслыханными и диковинными названиями:

—Бет-Пак-Дала!.. Химена-де-ла Фонтера! Фос-ду-Эмбира!.. Ван-Кань-Донг!.. Вади-Абу-Авасиг!.. Караул-Кельды!.. Принсипи-да-Бейра!.. Сан-Франциско-де-ла Кадета!.. Эль-Ксар-Эль-Кебир!.. Салар-де Уюни!.. Бююк-Караштыран!.. Цаган-Хайрхан!.. Канзас-Сити!.. И так далее!!!— заключил он.

Он с явным сожалением умолк. Толпа бешено зааплодировала, и приемщик, улыбаясь, раскланялся, а затем, как улитка, уполз обратно, довольный произведенным эффектом.

— А теперь — прошу в очередь, сэр!— заключил он уже из своей ракушки.

Очередь зашумела. Особенно выделялся визгливый голос морщинистой бабуси в толстых очках:

— Какой невоспитанный мальчик!.. Мы тут всю ночь дежурили, а ему без очереди охота. Совсем распустились. Вот в наше время молодые люди макулатуру без очереди не сдавали. Как сейчас помню... Ездят тут всякие!

—Бабуля, я не за талонами стою, нам надо Академию открыть, а сарай бумагой завален — ведь уже полгода не приезжают за ней в школу.

—Не за талонами?— сощурилась старушка, явно теряя ко мне всякий интерес.— Ну, тогда не жалко. Сдавай, только побыстрее.

Последние слова бабуси больно задели меня. Не жалко... Это кому же не жалко? За свои хилых двадцать кило они вон как разволновались. А наш самосвал с отборной макулатурой, получается, не жалко? Да чем же наша бумага хуже? И где, спрашивается, справедливость? Кто сможет доказать, что нашей школьной библиотеке меньше нужны Дюма и другие макулатурные классики? Почему, спрашивается, мы должны просто так валить в кучу нашу бумагу, а не получать, как и вся эта толпа, заветные талончики на книги? Где тут справедливость? Обидно...

Я досадовал на себя, на всех нас. Ну, почему нам раньше в голову не приходило, что можно самим отвозить и сдавать макулатуру? Если взяться всей школой — так давно бы уже библиотека ломилась от книжек! Нет уж, решил я, стиснем зубы и станем в очередь — в нашем самосвале никак не меньше сорока талонов! Это же сорок книг — целая полка! Добыл же однажды Юрка Воронов талончик на «Королеву Марго». Имею ли я право лишить сейчас нашу библиотеку сорока хороших книг?..

И я сказал старушке:

—Извините, бабуля, но я пошутил. Как это — не за талонами?! Разве наша бумага из другого теста?

—Тогда — в очередь!— гневно махнула она рукой, и толпа сомкнулась, явно опасаясь, как бы наш самосвал нахально не влез без очереди в образовавшуюся брешь.

—Не волнуйтесь, бабуля!— сказал я. - Мне бы только бечевки сыскать побольше бумагу перевязать.

Тут приемщик просунул голову в окошко и сказал:

—Сдавать — сдавай, а на талоны и не рассчитывай.

—Это почему же?— удивился я.

—Не положено. Школьники бумагу за деньги сдавать должны. За две копейки кило. Правило есть такое. И без всяких талонов. Это что за еще такое — выгоды

ищут, понимаешь! Не буду принимать — ясно?

Я едва не задохнулся от обиды. Да где же она — справедливость? Я скосил глаза на Биляла Гиреевича. Он, похоже, начинал нервничать. Поймав мой взгляд, он с мольбой в голосе сказал:

—Володь, ехать надо — склад ведь закроют. Как же я без леса вернусь?

—Билял Гиреевич, миленький!..— взмолился я.— Вы же видите, как... они...— я был готов расплакаться от бессилия и досады.

—Погоди паниковать!— остановил он меня и сердито зыркнул на приемщика:

—Слышь, Канзас-Сити, а где еще бумагу принимают? Да только чтобы поблизости...

—Зря стараетесь, товарищ!— махнул рукой приемщик.— Никто не примет за талоны. Русским языком повторяю: по-ло-жение!.. А по две копейки — могу и без очереди.

Я опустил голову и уронил:

—Забирайте, если так...

Приемщик сказал:

—Пожалуйста, мне не жалко... Только имейте в виду: склад не резиновый, больше тонны сегодня не приму.

—Это что же будет?— вновь закипела книголюбивая старушка.— Мы мальчишку с машиной пропустим вперед, а сами пойдем домой?

Все зашумели и стали оттеснять меня от окошка. Я вернулся к машине.

—Что будем делать?— сердито спросил Билял Гиреевич.— Не везти ведь назад бумагу. Да и груз меня ждет на лесоскладе...

И тогда я вернулся к очереди и громко объявил:

—Товарищи! Кому нужна макулатура?

Все разом повернули ко мне головы.

—Продаешь, что ли? — поинтересовался какой-то парень.— Почем двадцать кило?

—Даром отдаю. Все равно государству достанется.

—Зачем даром,— отклонил мою щедрость парень.— Могу и купить. Хочешь — рубль дам?

—И я дам!— выкрикнул кто-то.

—И я...— протиснулась ко мне все та же старушка.

—Не надо мне ваших рублей — лишь бы бумага не пропала.

Я вскочил на подножку самосвала и шепнул Билялу Гиреевичу:

—Давайте задним ходом вон на ту площадку. Выгрузим.

Он понял и задергал рычагами. Скоро кузов дрогнул, натужно зашипел и, подрагивая, начал опрокидываться. Бумага полетела на землю.

—Берите, товарищи!— сказал я.— Макулатура — лучший подарок!

Просить дважды мне не пришлось. Очередь упала на нашу макулатуру и растащила ее по тюкам и тючатам. Я облегченно вздохнул — теперь и макулатура сдана, и Академию в Юркином сарае открывать можно. Билял Гиреевич потянул рычаг на себя и кузов плавно опустился.

—Поехали, что ли? — повеселел он.

Я кивнул и сел в кабину. Когда мы отъезжали, всю нашу макулатуру книголюбы уже разобрали. Они улыбались.

А мне почему-то было грустно.