—Как звать-то ее?— спросил я и осторожно положил руку на теплый коровий бок. Под рукой дышал вулкан.

—Кисой зову,— улыбнулась Ханифа-апа.

—Так мы попасем?— неуверенно спросил теперь

уже Костя.— Можно?

Ханифа-апа поднялась с табуреточки, подойник был полон.

—Ну что мне с вами делать,— сказала она.— Конечно, не откажу — пасите, коли не можете без этого.

—Тяни Кису за веревку,— велел я Косте.— А я ее хворостинкой угощу, чтобы веселей шагала.

Я взял лозу и хлестнул Кису. Она вздрогнула и грозно наклонила голову.

—Тяни за веревку,— снова завопил я.— Видишь — в меня целит.

Костя потянул за веревку и корова нехотя пошла за нами, искоса поглядывая на меня.

—Ты ее не бей больше,— посоветовал Костя.— Шибко сердитая, с ней шутки плохи. Она и так дойдет.

Так и шли до самого луга. Костя, как бурлак на картине Репина, тянул толстую веревку, а Киса ленивой баржой плыла по проселку. Я нещадно лупил лозой макушки трав, распугивая кузнечиков и стрекоз.

На лугу мы вбили в землю колышек и привязали к нему веревку — пусть Киса теперь погуляет на привязи... Киса вела себя прилично — мирно брила наголо зеленую лужайку вокруг колышка. Припекало. Мы до одури наигрались и набегались. Легли в траву, вдыхая горький и пьянящий ее запах, от которого слегка кружилась голова. Костя сорвал сочную травинку, перекусил стебель и скривился — горько.

—Интересно все-таки получается,— задумчиво расфилософствовался он.— Вот корова ест такую горькую траву, а молоко получается сладкое. Здорово, да?

—Небось, молочка захотел?— поддел я Гришкина.

Костя перевернулся на спину и, заложив руки за голову, устремил мечтательный взгляд в облака, которые скучно брели над нами, словно белые коровы по синему лугу.

—Молочко — это хорошо!— согласился, после долгой паузы Костя. Он резко сел:

—Слушай, а ведь Ханифа-опа не рассердится, если мы немножко молочка попьем. Как ты думаешь?

—А где ты его здесь возьмешь?

—Чудак!— усмехнулся Костя и показал на Кису.— У нас тут по лугу целая цистерна молока бродит.

—Что тебе, дома молока не дают?

—Так то совсем другое дело. А тут — сами...

—Кису, что ли, подоить? А ты когда-нибудь пробовал?

—Не-а,— признался Костя.— Но что в этом особенного — раз и готово!

Я пожал плечами. Честно говоря, иметь дело с Кисой я почему-то не хотел.

—Разве что капельку,— неуверенно выдавил я.— Только, чур — доишь ты.

Костя обрадовался:

—Пошли к Кисе!

Киса возлежала на скошенной губами лужайке и обмахивалась хвостом, как опахалом. Глаза ее были мечтательно полузакрыты.

—Видишь, довольная какая!— шепнул я.— Наелась до отвала и настроение поднялось. А утром была злая, как собака.

Костя кивнул:

—Сейчас и у нас настроение поднимется. - Энтузиазма от его слов я почему-то не испытал.

—Сделай из газеты кулек!— приказал мне Костя, кивая на рулончик, торжественно стоявший у меня в кармане, как свежий букет в вазе. Я подчинился и стал прилежно скручивать газету в мини-ведро. А Костя осторожно потянул за веревку.

—Киса, Кисуля, вставай, маленькая!— заворковал он.

Корова и глазом не моргнула. Не глядя, она метко хлестнула Костю прямо по лицу. Костя отпрянул и продолжал подлизываться к корове:

—Кисуля, подъем! Вставай, Киса!

Он снова потянул за веревку, и Киса послушалась: нехотя поднялась и сонно уставилась на Костю, продолжая при этом болтать хвостом. Костя неуверенно шагнул к корове и издалека погладил крутой бок, приговаривая:

—Смирная... ласковая... хорошая.... послушная...

Костя задабривал Кису, с каждым словом все теснее приближаясь к ней. Наконец он повернулся ко мне:

—Лезь под Кису и подставляй кулек.

—Да ты что?— возмутился я.— Это же корова, а не автомат с газированной водой! Ты что же думаешь — за рог потянешь — и она тебе кулек молока выдаст?

—Не кричи,— зашипел Костя,— без тебя знаю, что не автомат. Лезь, говорю, и подставляй кулек, пока она добрая.

— А ты?— недовольно спросил я.

— Доить буду, непонятно, что ли.

Я ползком забрался под Кису и, подставив кулек, шепнул:

— Готово! Лезь доить.

Костя осторожно полез под нее. Киса с интересом наблюдала за нашими манипуляциями.

—Начали, что ли? — неуверенно спросил Костя. Голос его дрожал.

—Начинай,— обреченно кивнул я.

Костя робко тронул вымя, но, видимо, сделал это совсем не так, как Ханифа-апа. Киса дернулась, дрыгнула ногой — и кулек полетел из моих рук, разорванный в клочья. Мы пулей выкатились из-под рассерженной Кисы и вскочили на ноги. Я мгновенно оценил боевую обстановку. Наше положение было безнадежным — мы проигрывали и в силе и в вооружении. Во всяком случае, ни я, ни Костя не располагали такими крепкими рогами, хотя они у Кисы и были подпилены малость. Киса утратила всякое благодушие и, тяжело дыша, презрительно осматривала нас, явно раздумывая, откуда ударить по врагу. Веревка туго натянулась.

—Сейчас кол вырвет!— крикнул Костя.— Бежим, пока не поздно.

Мы что есть духу припустились, по лугу. Мне казалось, что травы в сговоре с Кисой — они цепко хватали за ноги, словно хотели выдать нас рассвирепевшей корове. Легко вырвав колышек, Киса побежала за нами, а мы, позабыв обо всем на свете, мчались к дому Ханифы-апы. Взбежав на крыльцо, мы забарабанили в дверь:

—Ханифа-апа, Киса бодается!

Вышла Ханифа-апа.

—Я ведь говорила,— заохала она.— С Кисой не всякий сладит.

Она смело вышла навстречу вбегавшей во двор корове. Мы юркнули на террасу и сквозь дверную щелку испуганно глядели на Кису. А она ткнулась головой в передник Ханифы-апы и жалобно закричала:

—Му-у-у-у...

Мне даже показалось, что она хочет сказать: — Му-у-учили меня... Му-у-учили...

Но Киса оказалась благородной коровой — не выдала нас. Ханифа-апа привязала Кису и пошла к нам.

—Что, сыночки, перепугались?.. А я вам сейчас свеженького молочка налью. Подождите — я только Кису подою.

Костя замотал головой:

—Что вы, Ханифа-апа, какое там молочко — я его теперь месяц в рот не возьму!

Я глянул на Кису и удивился: она улыбалась, словно извиняясь за недавнее.

—Разве что по маленькой кружечке, —тихо сказал я — Набегались — аж во рту сухо...

—И Киса пить хочет,— сказала Ханифа-апа.— Надо ей водички налить.

Она взяла пустое ведро, но мы с Костей, не сговариваясь, бросились к Ханифе-апе и вцепились в ведро. Воду Кисе мы несли вдвоем.

После всех приключений с Кисой домой я вернулся под вечер.

—Ты где загулял?— сердилась мама.— Гляди, как отощал: скоро ты будешь не школьник Балтабаев, а испанский идальго Кожа-да-Кости.

—Мы молоко пили,— оправдывался я.— И самсу Ханифа-апа испекла. Вкусную.

Я говорил и неудержимо краснел. Вот ведь как получилось — сам попался на том, за что еще недавно критиковал других. Но, кажется, мама ничего не заметила. И только Акрам сказал:.

—Всех коров один не перепасешь, всего урюка в поселке один не соберешь.

Меня насторожил тон, которым брат произнес это, и я вопросительно глянул на него. Акрам только того и ждал:

—Кустарно работаете,— хмыкнул он.— Вы — тимуровцы-любители. А тимуровцы у Аркадия Гайдара чем сильны были? Ну?!

И не дожидаясь моего ответа, Акрам продолжал:

—Организованностью... А вы — так, кустари-одиночки...

—Что же ты предлагаешь?

— Нет уж, ты сам предлагай.

—Может, нам Академию тимуровских наук в поселке открыть?

—Академии не надо. И диссертаций тоже...

— Тогда — тимуровскую Академию добрых услуг?— продолжал я. Эта мысль сразу же меня восхитила.

—Слушай! Кажется, в этом что-то есть! А?

—Похоже!— поддержал Акрам.— Считай, что полста процентов успеха уже в кармане. Главное — загореться и не потухнуть. Обмозгуйте все как следует.

Я долго не мог уснуть, обдумывая идею Академии, и чем ближе подкрадывался рассвет, тем больше она нравилась мне. Действительно, в том виде, как это было до сих пор, тимуровскую работу проводить в поселке больше нельзя. Сколько можно выслушивать смехотворные арифметические сводки о вымытых тарелках у подшефных старушек и о количестве переводов этих же старушек через перекресток, где машина проносится лишь раз в полчаса. Скучно и глупо. «Что можно сделать?— мучительно размышлял я.— Академии нужен постоянный дом. На первых порах можно из сарая Юрки Воронова увезти всю бумагу и сдать, а сарай подновить, и здесь открыть Академию добрых услуг. И пусть весь поселок о нем знает. Надо кому урюк или вишню собрать — добро пожаловать в сельхозотдел: здесь живо сообразят, кого и когда напустить на фрукты... Отвалился кусок дувала — просим в наш строительный трест, залатаем глиной любые прорехи... Ну, а если радио поломалось, или, скажем, кастрюля прохудилась? Что ж, и от ремонта посложнее не отмахнется наша Академия. А раз так — то нужно ее делать общешкольной! Пусть в нее войдут ребята из всех классов, ребята постарше — и радио починят».