Зная, что возлѣ него спрятанъ Ансельмъ, Лотаръ сразу понялъ въ чемъ дѣло, и къ счастію отвѣтилъ такъ ловко, что комедію эту со стороны можно было принять за сущую правду.

— Я не думалъ прекрасная Камилла, сказалъ онъ, чтобы ты призвала меня отвѣчать на вопросы, вовсе не соотвѣтствующіе приведшимъ меня сюда намѣреніямъ. Если ты дѣлаешь это съ цѣлью отдалить сладкую минуту, которая вознаградитъ меня за мою любовь, въ такомъ случаѣ ты могла бы начать еще болѣе издалека, потому что желаніе вкусить наконецъ ожидаемое мною блаженство тѣмъ сильнѣе разжигаетъ и томитъ меня, чѣмъ ближе становится надежда достигнуть его. Но, дабы ты не сказала, что я отказался отвѣтить на твои вопросы, скажу тебѣ, что я знаю Ансельма съ ранняго дѣтства, какъ онъ знаетъ меня, но умолчу о нашей, хорошо извѣстной тебѣ дружбѣ, желая забыть оскорбленіе, которое я наношу ей, любя тебя. Что дѣлать? всемогущая любовь оправдываетъ собою и болѣе тяжкія преступленія. Тебя же я знаю, столько же, какъ и Ансельмъ, и обладать тобою считаю такимъ же счастіемъ, какъ онъ; да и могъ ли я рѣшиться измѣнить самому себѣ, нарушить святые законы дружбы, попираемые въ эту минуту такимъ могучимъ и грознымъ врагомъ, какъ любовь, для женщины, менѣе прекрасной, чѣмъ ты.

— Если ты сознаешься въ этомъ, смертельный врагъ всего, достойнаго быть въ мірѣ любимымъ, сказала Камилла, то какъ смѣешь ты смотрѣть въ глаза женщинѣ, признаваемой тобою зеркаломъ, въ которое глядится тотъ, на кого тебѣ слѣдовало бы обратить свои взоры въ эту минуту, чтобы увидѣть, какъ страшно ты его оскорбляешь. Но! увы! несчастная — я отдаю отчетъ себѣ въ томъ, что заставило тебя потерять уваженіе въ самому себѣ; должно быть какой нибудь легкомысленный поступокъ съ моей стороны; — не скажу предосудительный, потому что не вижу ничего предосудительнаго въ той свободѣ, которую дозволяютъ себѣ иногда женщины, увѣренныя, что имъ некого опасаться. Скажи, измѣнникъ! отвѣтила ли я когда-нибудь на твои моленья и признанья словомъ или жестомъ, которые могли пробудить въ тебѣ надежду достигнуть раньше или позже цѣли твоихъ нечистыхъ желаній? Скажи, когда я слушала и не оттолкнула тебя? когда я вѣрила твоимъ клятвамъ, когда я приняла твои подарки? Но такъ какъ я не могу вообразить, чтобы человѣкъ, постоянно отталкиваемый, могъ такъ упорно продолжать свое преслѣдованіе, поэтому я должна принять на себя отвѣтственность за твою дерзость; вѣроятно какая-нибудь необдуманная небрежность съ моей стороны поддерживала въ тебѣ преступную надежду поколебать меня наконецъ. За это я хочу обрушить на себя ту кару, которую заслуживаетъ твое преступленіе. Но, безпощадная къ себѣ, я не пощажу и тебя; я призвала тебя сюда быть свидѣтелемъ той жертвы, которой я думаю очистить глубоко оскорбленную тобою честь моего мужа; въ этомъ оскорбленіи, повторяю, виновна и я, потому что не достаточно наблюдала за собой, и этимъ пробудила въ тебѣ надежду достигнуть твоей преступной цѣли. Мысль о томъ, что моя неосторожность могла поддержать тебя въ этомъ дерзкомъ намѣреніи, возмущаетъ меня и заставляетъ поразить себя своей рукою; искать для себя другаго палача, значило бы разгласить свою невольную ошибку. Но, повторяю тебѣ, я умру не одна; я увлеку за собою того, чья смерть насытитъ мое мщеніе; и онъ узнаетъ, гдѣ бы ни очутилась душа его, что правда всегда отыщетъ и покараетъ преступника.

Съ послѣднимъ словомъ Камилла съ удивительной быстротой и силой кинулась на Лотара съ обнаженной шпагой и выказала такую рѣшимость вонзитъ эту шпагу въ его сердце, что самъ Лотаръ не на шутку было перепугался и долженъ былъ призвать на помощь всю свою ловкость, чтобы защититься отъ ударовъ Камиллы; — она до того увлекалась своей ролью, такъ страстно разыгрывала ее, что рѣшилась даже пожертвовать нѣсколькими каплями собственной крови, только бы сыграть комедію, какъ можно правдоподобнѣе. Притворяясь, будто не можетъ ничего сдѣлать съ Лотаромъ, она воскликнула: «если судьба отказывается вполнѣ удовлетворить мое желаніе, то она не въ силахъ воспрепятствовать мнѣ исполнить его въ половину.»

Силясь вырвать шпагу изъ рукъ Лотара, она повернула ее остріемъ въ себѣ, направивъ въ такое мѣсто, въ которое сталь не могла глубоко войти, и слегка оцарапавъ себѣ верхнюю часть груди, у лѣваго плеча, упала на полъ, какъ будто безъ чувствъ. Лотаръ и Леонелла были одинаково испуганы и изумлены неожиданной выходкой Камиллы, и не знали что подумать, видя ее лежащую окровавленной, безъ чувствъ, на полу. Почти не помня себя кинулся въ ней Лотаръ, чтобы отнять у нее шпагу, но увидѣвъ, какую ничтожную царапину оставила она на груди Камиллы, онъ совершенно успокоился и удивился только ловкости и хитрости этой женщины. Не желая остаться у нее въ долгу, онъ принялся рыдать надъ ней, какъ надъ мертвой, проклиная себя и того, кто былъ главнымъ виновникомъ этой кровавой катастрофы. Зная, что Ансельмъ слышитъ его, онъ говорилъ такіе ужасы, которые могли заставить пожалѣть о немъ, болѣе чѣмъ о Камиллѣ, еслибъ даже она дѣйствительно умерла. Леонелла между тѣмъ положивъ ее на кровать, умоляла Лотара позвать кого-нибудь, кто-бы тайно перевязалъ рану ея несчастной госпожи, и спрашивала его: что сказать объ этой ранѣ Ансельму, по возвращеніи его изъ деревни? Лотаръ отвѣтилъ, что теперь ему не до совѣтовъ, а потому, пусть говоритъ она что хочетъ; онъ только просилъ Леонеллу постараться остановить кровь, лившуюся изъ раны Камиллы, и затѣмъ, въ притворномъ отчаяніи, съ проклятіемъ на устахъ, покинулъ домъ Ансельма, сказавъ, что онъ навсегда удалится въ такое мѣсто, гдѣ его не увидитъ болѣе никто. Когда же онъ очутился одинъ, и увѣрился, что за нимъ не слѣдятъ, онъ сталъ креститься, удивляясь мастерству, съ какимъ разыграли комедію госпожа и служанка, убѣдившими, должно быть, Ансельма, что супруга его — вторая Порція. И думалъ онъ отпраздновать теперь, за славу, вмѣстѣ съ Ансельмомъ, это событіе, въ которомъ ложь такъ искусно притворилась правдой, что нельзя было даже представить себѣ возможности чего-нибудь подобнаго.

Леонеллѣ скоро удалось остановить кровотеченіе изъ царапины своей госпожи, потерявшей столько крови, сколько нужно было, чтобы Ансельмъ повѣрилъ обману. Обмывъ царапину виномъ, Леонелла перевязала ее какъ умѣла, и одни слова ея при этомъ могли убѣдить Ансельма, что жена его олицетворенная добродѣтель. Къ словамъ Леонеллы, Камилла прибавила нѣсколько своихъ, укоряя себя въ малодушіи, проявившемся въ ней въ ту минуту, когда ей слѣдовало лишить себя ненавистной для нее теперь жизни. Она спрашивала горничную, слѣдуетъ ли, по ея мнѣнію, разсказать всю эту исторію безцѣнному Ансельму? Леонелла отговаривала ее тѣмъ, что открывши все Ансельму, Камилла поставитъ его въ необходимость разсчитаться съ Лотаромъ, подвергая опасности свою жизнь; тогда какъ хорошая жена не только не должна возбуждать, а напротивъ должна устранять всякіе поводы, могущіе довести мужа до кровавыхъ столкновеній. Камилла согласилась съ своей горничной, и только не знала чѣмъ объяснить Ансельму эту царапину. которой онъ не ногъ не увидѣть. Леонелла отвѣчала, что она не научилась лгать, даже съ хорошей цѣлью.

— А я развѣ научилась, воскликнула Камилла. Да я не съумѣла бы солгать, если бы дѣло шло о моей жизни, и если мы не можемъ придумать, какъ выпутаться намъ изъ этого затруднительнаго положенія, то скажемъ лучше всю правду и не станемъ безпокоиться о томъ, чтобы не была открыта наша ложь.

— До завтра еще далеко, сударыня, отвѣчала Леонелла, и мы успѣемъ придумать, что сказать господину Ансельму на счетъ вашей раны, или найдемъ средство скрыть ее; Богъ намъ поможетъ въ нашихъ честныхъ усиліяхъ. Только, ради Создателя, успокойтесь, придите въ себя, чтобы господинъ Ансельмъ не засталъ васъ въ такомъ раздраженномъ состояніи и положитесь во всемъ на меня и на Бога, помощника во всякомъ добромъ дѣлѣ.

Ансельмъ, — никто въ этомъ не сомнѣвается, — съ чрезвычайнымъ вниманіемъ слѣдилъ за развитіемъ трагедіи, изображавшей смерть его чести; трагедіи, въ которой актеры разыграли свои роли такъ натурально, какъ будто они дѣйствительно преобразились на время въ представляемыхъ ими лицъ. Съ страстнымъ нетерпѣніемъ ожидалъ онъ наступленія ночи, подъ покровомъ которой онъ могъ бы покинуть, наконецъ, свою засаду и отправиться въ своему неоцѣненному другу, чтобы поздравить его, да за одно и себя, съ находкой дорогаго клада; открытаго при испытаніи Камиллы. Ему доставили, однако, возможность уйти изъ дому раньше чѣмъ онъ ожидалъ, и Ансельмъ, воспользовавшись счастливымъ случаемъ, побѣжалъ къ Лотару. Трудно передать, какъ горячо обнялъ онъ обманувшаго его друга, какими похвалами осыпалъ жену свою, какъ превозносилъ свое счастіе. Но Лотаръ чувствовалъ себя не въ силахъ радоваться съ Ансельмомъ; его мучила совѣсть, напоминая ему объ обманѣ, который дѣлалъ счастливымъ его друга; о томъ осворбленіи, которое онъ нанесъ ему. Ансельмъ видѣлъ, что не съ особенною радостію принимаетъ его Лотаръ, но приписывалъ это безпокойству о здоровьи раненой Камиллы, такъ какъ Лотаръ былъ главнымъ виновникомъ ея страданій. Обманутый мужъ старался успокоить своего друга за счетъ здоровья Камиллы, увѣряя, что рана ея, вѣроятно, пустячная, если она нашла возможнымъ, по совѣту горничной, скрыть эту царапину отъ Ансельма. Пожалуйста, не безпокойся объ этомъ, продолжалъ онъ, и возрадуйся вмѣстѣ со мной; благодаря твоей ловкости и твоему посредничеству, я вознесенъ на такую степень блаженства, о которой не смѣлъ даже помышлять. И отнынѣ всѣ свободныя минуты мои я посвящу прославленію Камиллы, да доставлю ей безсмертную славу въ грядущихъ вѣкахъ.