Услышавъ это, Доротея сказала на ухо Карденіо: «хозяинъ кажется не далекъ отъ того, чтобы составить пару Донъ-Кихоту.»
— Мнѣ тоже кажется, отвѣчалъ Карденіо; онъ воображаетъ, будто все, что онъ вычиталъ въ своихъ книгахъ, случилось въ дѣйствительности совершенно такъ, какъ это писано, и, клянусь Богомъ, его трудно разъувѣрвть въ этомъ.
— Другъ мой! говорилъ между тѣмъ хозяину священникъ; на свѣтѣ не было ни Феликса Марса Гирканскаго, ни Циронгиліо Ѳракійскаго, ни другихъ господъ, подобныхъ описаннымъ въ вашихъ книгахъ. Все это ложь, побасенки, сочиненныя праздными людьми, съ цѣлію заставить насъ проводить время за чтеніемъ такъ, какъ вы проводите его, по вашимъ словамъ, съ жнецами. Рыцари эти, клянусь Богомъ, никогда не существовали на свѣтѣ и не совершали ни тѣхъ подвиговъ, ни тѣхъ безумствъ, какіе имъ приписываютъ.
— Сказывайте эти сказки другимъ, а не мнѣ, воскликнулъ хозяинъ, поищите лучше чего-нибудь другого, на чемъ поточить вамъ языкъ. Не кормите меня кашкой, я, слава Богу, не ребенокъ. Странное дѣло! вы хотите заставить меня вѣрить, будто то, что написано въ книгѣ ложь и безумство, тогда какъ книги эти напечатаны съ дозволенія королевскаго совѣта, который, кажется, не позволилъ бы печатать столько сраженій и очарованій, что просто голова идетъ кругомъ, еслибъ все это было вздоромъ.
— Но вѣдь я сказалъ вамъ, любезный мой, перебилъ священникъ, что все это написано для развлеченія насъ въ потерянное время, и подобно тому, какъ въ хорошо устроенномъ обществѣ дозволяется играть въ шашки, шахматы, билліардъ, чтобы занять тѣхъ, которые не могутъ или не хотятъ работать, точно также позволяютъ печатать и продавать книги, написанныя исключительно для развлеченія; никто же не думаетъ, чтобы нашлись такіе невѣжественные и довѣрчивые люди, которые приняли бы за чистую монету все, что разсказывается въ сказкахъ. Еслибъ у меня было время и нашлись слушатели, я подробно разсказалъ бы, чего не достаетъ рыцарскимъ книгамъ для того, чтобы ихъ можно было читать съ удовольствіемъ и пользой. Но, когда-нибудь, я надѣюсь, мнѣ представится случай переговорить объ этомъ съ значительными людьми. Пока же, повѣрьте мнѣ на слово, хозяинъ, уберитѣ вы эти книги, постигните ихъ правду или ложь, и пошли вамъ Господь всякаго благополучія; боюсь я только, какъ бы не захромать вамъ на одну могу съ вашимъ гостемъ Донъ-Кихотомъ.
— Ну ужъ за это извините, отвѣчалъ хозяинъ; я, слава Богу, не такой еще безумецъ, чтобы самому сдѣлаться странствующимъ рыцаремъ. Я тоже понимаю, что теперь не то, что было прежде, когда эти славные рыцари разъѣзжали, какъ пишутъ, по бѣлому свѣту.
Санчо, вошедшій въ комнату при концѣ разговора, былъ очень удивленъ и опечаленъ, услышавъ, что вѣкъ странствующихъ рыцарей миновалъ ужъ, и что рыцарскія книги наполнены ложью и чушью; и онъ тогда же, въ глубинѣ души, пообѣщалъ себѣ дождаться конца путешествія своего господина, и если оно кончится не такъ счастливо, какъ онъ надѣялся, то возвратиться къ женѣ и дѣтямъ и приняться за обычныя свои работы.
Хозяинъ между тѣмъ собирался унести чемоданъ и книги, но священникъ остановилъ его. «Погодите», сказалъ онъ ему; «мнѣ хочется узнать, что это за рукопись, написанная такимъ прекраснымъ почеркомъ». Хозяинъ досталъ рукопись изъ чемодана и передалъ ее священнику. Это была тетрадь изъ осьми листовъ; на заглавной страницѣ ея было написано большими буквами: Повѣсть Безразсудно-Любопытный. Прочитавъ три или четыре строчки въ ней, священникъ воскликнулъ: «заглавіе право искушаетъ меня и мнѣ хочется прочесть весь этотъ разсказъ».
— И отлично сдѣлаете, ваше преподобіе, подхватилъ хозяинъ; многіе изъ моихъ гостей читали, очень хвалили ее, и много разъ просили меня подарить имъ эту тетрадь, но я ни за что не хотѣлъ разставаться съ нею; я надѣюсь возвратить ее тому, кто позабылъ у меня чемоданъ съ бумагами и книгами. Можетъ быть хозяинъ ихъ возвратится когда-нибудь сюда, и хоть съ книгами мнѣ жаль было бы разстаться, я однако отдалъ бы ихъ, потому что я все же христіанинъ, хотя и содержу корчму.
— Вы совершенно правы, отвѣтилъ священникъ, но только если повѣсть окажется хорошей, вы позволите мнѣ переписать ее.
— Сдѣлайте одолженіе, сказалъ хозяинъ.
Карденіо этимъ временемъ взялъ въ руки повѣсть, и, пробѣжавъ въ ней нѣсколько фразъ, просилъ священника прочесть ее въ слухъ.
— Съ удовольствіемъ, отвѣтилъ священникъ, если общество предпочтетъ теперь чтеніе сну.
— Для меня, замѣтила Доротея, нѣтъ лучше отдыха, какъ провести часъ или два, слушая какую-нибудь повѣсть; я еще не совсѣмъ успокоилась, и врядъ ли могла бы спокойно заснуть.
— Если такъ, я охотно прочту вамъ повѣсть, отвѣтилъ священникъ, хотя бы только изъ одного любопытства; быть можетъ, оно не будетъ обмануто.
Цирюльникъ и даже Санчо просили священника читать. Видя, что чтеніемъ повѣсти онъ доставитъ удовольствіе всему обществу и надѣясь притомъ, что трудъ его не будетъ потерянъ, священникъ сказалъ окружавшимъ его лицамъ: «слушайте же, господа, я начинаю».
Глава XXXIII
Безразсудно-любопытный.
Въ славной и богатой Флоренціи жили, нѣкогда, двое молодыхъ людей, благородной фамиліи: Ансельмъ и Лотаръ, соединенные узами такой тѣсной дружбы, что ихъ звали не иначе, какъ двумя друзьями. Ровесники лѣтами, они удивительно сходились въ своихъ вкусахъ, стремленіяхъ и наклонностяхъ, съ того лишь разницей, что Ансельмъ первенствовалъ въ обществѣ, а Лотаръ на охотѣ. Это не мѣшало имъ, однако, горячо любить другъ друга, и воля одного такъ гармонировала съ волею другаго, что, кажется, стрѣлки двухъ хорошо вывѣренныхъ часовъ въ движеніи своемъ не могли представлять большаго согласія.
Случилось Ансельму влюбиться въ одну прекрасную, флорентійскую дѣвушку, и онъ, ни мало не колеблясь, рѣшился жениться на ней, посовѣтовавшись предварительно съ своимъ другомъ, безъ котораго не начиналъ ничего. Лотаръ взялся устроить эту свадьбу, и дѣйствовалъ такъ успѣшно, что Анселъмъ вскорѣ обладалъ любимой имъ женщиной. Съ своей стороны и Камилла (жена Ансельма), осчастливленная сдѣланною ею партіей, каждодневно благодарила небо и Лотара, устроившихъ ея замужество и земное счастіе.
Лотаръ по старому продолжалъ посѣщать своего друга во все время свадебныхъ празднествъ но какъ только они прекратились, онъ нашелъ, что съ свадьбой Ансельма прежнія отношенія ихъ должны измѣниться, и сталъ навѣщать своего друга рѣже и рѣже. Ему казалось, какъ это должно казаться всякому порядочному человѣку, что къ женатому другу нельзя заходить также часто, какъ къ холостому, ибо честь мужа такъ нѣжна, что ее можетъ уязвить не только другъ, но даже родной братъ.
Какъ ни былъ влюбленъ Ансельмъ, онъ не могъ однако не замѣтить охлажденія къ нему Лотара, и сталъ горячо упрекать его, увѣряя, что онъ никогда бы не женился, еслибъ зналъ, что этотъ бракъ разстроитъ ихъ прежнія дружескія отношенія. Онъ говорилъ, что видитъ въ женѣ своей только третье, связующее ихъ лицо, и что щепетильное уваженіе къ тому, что зря, принято правиломъ въ свѣтѣ, не должно лишать ихъ сладкаго, дорогаго для нихъ имени двухъ друзей. Онъ увѣрялъ, наконецъ, что женѣ его столько же пріятно, какъ и ему самому, часто, встрѣчать у себя въ домѣ человѣка, которому она обязана осчастливившимъ ея бравомъ. Словомъ, онъ употребилъ всевозможныя усилія къ возстановленію между ними ихъ прежнихъ отношеній, увѣряя, что безъ этого счастіе его ни можетъ имъ полно.
На всѣ эти доводы другъ его отвѣчалъ съ такимъ умомъ, что Ансельмъ вполнѣ увѣрился въ чистотѣ его намѣреній, и въ концѣ концовъ Лотаръ обѣщалъ Ансельму обѣдать у него каждый праздникъ, и кромѣ того два раза въ недѣлю. Не смотря, однако, на это обѣщаніе, онъ далъ себѣ слово вести себя такъ, какъ того требовали общественныя приличія и репутація Ансельма, которой онъ дорожилъ едва ли не больше, чѣмъ своей собственной. Онъ говорилъ, и не безъ основанія, что мужья, имѣющіе красавицъ женъ, должны быть столько же разборчивы въ выборѣ своихъ знакомыхъ, сколько и знакомыхъ своихъ женъ; ибо то, чего нельзя устроить въ храмѣ, на гулянье, или другомъ общественномъ мѣстѣ, легко устраивается у какой-нибудь родственницы или подруги, на которую наиболѣе полагаешься. Лотаръ добавлялъ, что мужьямъ не мѣшало бы имѣть преданнаго друга, который бы указывалъ имъ на каждый ихъ промахъ, находя, что въ большей части случаевъ, страстная любовь мужа къ женѣ, частію ослѣпляя, частію удерживая его боязнью огорчить любимую женщину, не позволяетъ ему откровенно сказать женѣ: «дѣлай мой другъ то-то, или не дѣлай того-то.» Злу этому, какъ думалъ Лотаръ, легко могли бы помочь совѣты искренняго друга. Но гдѣ найти такого преданнаго, искренняго благороднаго друга? Кто другой могъ имъ быть, какъ не самъ Лотаръ? онъ, такъ зорко охранявшій семейную честь своего друга; онъ, пріискивавшій всевозможные предлоги извинять свое отсутствіе въ домѣ Ансельма въ тѣ дни, которые онъ самъ назначилъ для посѣщенія его, устраняя этимъ всякую возможность злымъ языкамъ распространяться на счетъ слишкомъ частыхъ посѣщеній дома красавицы Камиллы богатымъ и изящнымъ молодымъ человѣкомъ. Заботясь о семейномъ счастіи своего друга, Лотаръ часто посвящалъ время, обѣщанное Ансельму, другимъ занятіямъ, отговариваясь необходимостью окончить ихъ какъ можно скорѣе. Все это вело къ тому, что свиданія нашихъ друзей проходили почти исключительно въ упрекахъ съ одной стороны и оправданіяхъ съ другой.