Нужно замѣтить, что Санчо разсказалъ передъ тѣмъ священнику извѣстное происшествіе съ каторжниками, изъ котораго господинъ его вышелъ съ такою славою; поэтому-то священникъ и упомянулъ о немъ, желая узнать, что отвѣтитъ Донъ-Кихотъ. При каждомъ словѣ священника несчастный рыцарь мѣнялся въ лицѣ и не дерзалъ объявить, что это онъ освободилъ братію, отправлявшуюся на галеры. «Вотъ», продолжалъ между тѣмъ священникъ, «какого рода молодцы обобрали насъ вчера до нитки. И да проститъ Господь, въ своемъ безграничномъ милосердіи, тому, это не допустилъ ихъ претерпѣть заслуженнаго ими наказанія».

Глава XXX

— А знаетъ-ли, ваша милость, сказалъ священнику Санчо, кто это отличился такъ? мой господинъ; хоть я и просилъ его тогда подумать о тонъ, что намѣревается онъ дѣлать; говорилъ ихъ милости, что освобождать мошенниковъ, осужденныхъ за свои плутни работать на галерахъ, значитъ принимать на свою душу великій грѣхъ.

— Болванъ! воскликнулъ Донъ-Кихотъ; развѣ обязаны странствующіе рыцари, встрѣчая на большихъ дорогахъ несчастныхъ, униженныхъ и закованныхъ въ цѣпи справляться о томъ, за что ихъ заковали: за добродѣтели или за плутни? Дѣло рыцаря пособить имъ, обращая вниманіе только на ихъ бѣдствія, а не на ихъ преступленія. Я встрѣтилъ несчастныхъ, прикованныхъ къ одной цѣпи, и сдѣлалъ то, что долженъ былъ сдѣлать, какъ рыцарь, а что будетъ послѣ, мнѣ до этого дѣла нѣтъ. И тому, кто вздумалъ бы возражать мнѣ на это, кромѣ почтеннаго господина лиценціанта, котораго священный самъ я вполнѣ уважаю; я бы отвѣтилъ, что онъ ничего не смыслитъ въ обязанностяхъ рыцаря и доказалъ бы это ему мечемъ или копьемъ, пѣшій или верхомъ, или какъ ему тамъ угодно бы было. Сказавши это, Донъ-Кихотъ укрѣпился на стременахъ и надвинулъ шлемъ на самые глаза; цирюльничій же тазъ, принимаемый имъ за шлемъ Мамбрена, онъ возилъ привязаннымъ въ арчаку своего сѣдла, въ ожиданіи того времени, когда онъ исправитъ его и уничтожитъ слѣды, оставленные на немъ грубыми руками освобожденныхъ имъ каторжниковъ.

Умная и лукавая Доротея, знавшая о помѣшательствѣ Донъ-Кихота и понимавшая, что надъ нимъ смѣются всѣ, кромѣ Санчо, рѣшилась тоже вмѣшаться въ разговоръ: «благородный рыцарь». сказала она ему, «прошу не забывать даннаго мнѣ слова: не вступать до извѣстнаго времени ни въ какую битву, какъ бы она ни была важна. Успокойтесь и вѣрьте, что если-бы господинъ лиценціантъ зналъ, какой сильной рукѣ обязаны каторжники своимъ освобожденіемъ, то онъ три раза приложилъ бы печать молчанія къ своимъ устамъ и три раза прикусилъ бы себѣ языкъ, прежде чѣмъ вымолвить хоть одно, непріятное для васъ слово.

— Клянусь Богомъ, воскликнулъ священникъ, я прежде вырвалъ бы себѣ усъ, чѣмъ рѣшился бы на что-нибудь подобное.

— Молчу, благородная дама, сказалъ Донъ-Кихотъ; я подавлю справедливый гнѣвъ, пробудившійся въ моей душѣ, и буду тихъ и спокоенъ до тѣхъ поръ, пока не выполню даннаго вамъ обѣщанія. Но, прошу васъ, скажите мнѣ, если только это не особенно непріятно вамъ: какого рода ваше несчастіе, и что это за люди, которымъ мнѣ предстоитъ отмстить за васъ. Какіе они, сколько ихъ?

— Я съ удовольствіемъ разскажу вамъ все это, отвѣчала Доротея, если только вамъ не скучно будетъ выслушать длинный рядъ моихъ несчастій.

— О, нѣтъ, нисколько — отвѣтилъ рыцарь.

— Въ такомъ случаѣ, прошу вашего вниманія сказала Доротея.

Въ ту же минуту Карденіо и цирюльникъ помѣстились возлѣ нее, интересуясь узнать, какъ она разскажетъ свою небывалую исторію; Санчо сдѣлалъ тоже самое, обманутый подобно своему господину мнимымъ титломъ Доротеи. Поправившись на сѣдлѣ и слегка кашлянувъ, Доротея весьма развязно и мило разсказала слѣдующую исторію:

«Прежде всего я должна сказать вамъ, что меня зовутъ…» начала она, да тутъ и заикнулась, позабывъ какъ оѵреотилъ ее священникъ; послѣдній къ счастію, догадавшись въ чемъ дѣло, быстро явился на помощь.

— Мы нисколько не удивляемся, сказалъ онъ Доротеѣ, что вашимъ высочествомъ овладѣваетъ смятеніе при воспоминаніи о вашихъ несчастіяхъ. Несчастіе часто отнимаетъ память у своихъ жертвъ; онѣ забываютъ иногда даже свои крестныя имена, какъ это случилось теперь, если не ошибаюсь, и съ вашимъ высочествомъ, забывшемъ, что васъ зовутъ принцесса Микомиконъ, какъ законную наслѣдницу микомиконскаго царства. Теперь, ваше высочество, вы, быть можетъ, припомните ту грустную повѣсть, которую собирались намъ разсказать.

— Вы сказали сущую правду, отвѣчала Доротея; но только съ этой минуты вамъ нечего будетъ напоминать и подсказывать мнѣ. Я доведу теперь свой разсказъ до конца безъ посторонней помощи.

— Король отецъ мой, Тинакріо мудрый, продолжала она, былъ мудрецъ чрезвычайно сильный въ наукѣ, называемой магіей; при помощи ея онъ открылъ, что мать моя, королева Ксарамилла, умретъ прежде его, но что онъ не долго переживетъ ее, и оставитъ меня на свѣтѣ круглою сиротою. Это безпокоило его однако не такъ сильно, какъ то открытіе, сдѣланное имъ также при помощи его науки, что ужасный великанъ Пантофиландо Мрачнаго Взора, — названный такъ, потому что, хотя глаза у него расположены какъ слѣдуетъ, онъ тѣмъ не менѣе смотритъ косо, желая наводить ужасъ на всѣхъ своими взорами, — отецъ мой, повторяю, узналъ, что этотъ ужасный великанъ, владѣтель одного острова, вторгнется, по смерти моихъ родителей, съ огромнымъ войскомъ, въ мое царство, отниметъ его у меня, не оставивъ мнѣ ни одной деревни, и что только бракъ мой съ этимъ чудовищемъ въ состояніи будетъ спасти меня отъ совершеннаго разоренія. Предвидя, что я ни за что не соглашусь на это, и онъ былъ правъ: мнѣ и въ голову никогда не приходило обвѣнчаться съ какимъ бы то ни было великаномъ, — отецъ повелѣлъ мнѣ, не защищаться противъ Пантофиландо, а добровольно уступить ему мое царство, и тѣмъ спасти себя отъ смерти, а подданныхъ моихъ отъ разоренія, такъ какъ противустоять его демонической силѣ для меня было бы совершенно невозможно. Но, повинувъ мое царство, я должна была, согласно волѣ моего родителя, отправиться съ нѣсколькими придворными въ Испанію, гдѣ, какъ онъ предсказывалъ, я найду защитника въ лицѣ одного странствующаго рыцаря, слава котораго будетъ гремѣть по всему королевству; имя этого знаменитаго рыцаря, если память не измѣняетъ мнѣ, кажется, донъ-Фрипотъ или донъ-Гиготъ.

— Донъ-Кихотъ, сударыня, перебилъ Санчо, или иначе рыцарь печальнаго образа.

— Именно, именно такъ, отвѣчала Доротея; отецъ мой говорилъ, что рыцарь этотъ долженъ быть высокаго роста, сухощавъ, и что съ правой стороны, подъ лѣвымъ плечомъ, или около этого мѣста, у него должно быть родимое пятно, темнаго цвѣта, покрытое волосами, на подобіе кабаньей щетины.

— Санчо, помоги мнѣ раздѣться, сказалъ въ ту же минуту Донъ-Кихотъ; я долженъ убѣдиться, тотъ ли я рыцарь, о которомъ пророчествовалъ этотъ мудрый король.

— Къ чему же вамъ раздѣваться? спросила Доротея.

— Чтобы узнать, есть-ли у меня родимое пятно, о которомъ упоминалъ вашъ отецъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.

— Для этого не къ чему вамъ раздѣваться, отвѣчалъ Санчо; у вашей милости, я знаю, есть такое родимое пятно на самой серединѣ спины, это знавъ, говорятъ, великой силы.

— И довольно, сказала Доротея: къ чему эта щепетильная точность между друзьями. Пусть пятно будетъ на плечѣ или на спинѣ, или гдѣ ему угодно, все равно, лишь бы оно было. По всему видно, что добрый отецъ мой угадалъ этого рыцаря, продолжала она, и я нашла его въ лицѣ господина Донъ-Кихота; это несомнѣнно о немъ говорилъ король отецъ мой, потому что примѣты его лица вполнѣ соотвѣтствуютъ великой славѣ, стяжанной имъ не только въ цѣлой Испаніи, но даже въ цѣломъ Ламанчѣ. И кромѣ того, не успѣла я высадиться въ Оссунѣ, какъ уже услышала про такіе подвиги его, что сердце мое сейчасъ же сказало мнѣ, кого именно слѣдовало мнѣ искать.

— Позвольте узнать, однако, какъ это вы высадились въ Оссунѣ; Оссуна кажется не приморскій городъ, сказалъ Донъ-Кихотъ. Но прежде чѣмъ успѣла отвѣтить Доротея, отвѣтилъ священникъ.

— Принцесса вѣроятно хотѣла сказать, что высадившись въ Малагѣ, она въ Оссунѣ услышала про ваши подвиги.