Глава XXIX

Такова невымышленная повѣсть моихъ горестныхъ приключеніи. Судите сани теперь: имѣю ли я причину вздыхать тяжелѣе, чѣмъ вы это слышали, и проливать болѣе горючія слезы, чѣмъ тѣ, которыхъ вы были свидѣтелями. Утѣшенія для меня, вы видите, напрасны — горю моему ничѣмъ не пособить. Прошу васъ объ одномъ; сдѣлать это вамъ не трудно: укажите мнѣ такое мѣсто, гдѣ бы я могла провести жизнь, не опасаясь, ежеминутно, потерять ее отъ страха и тревоги; такъ сильно боюсь я, чтобы убѣжище мое не было открыто тѣми, которые меня ищутъ. Я знаю, въ домѣ моихъ родныхъ меня ожидаетъ хорошій пріемъ, за это ручается нѣжная любовь ихъ ко мнѣ; но при одной мысли о томъ, что мнѣ придется показаться имъ на глаза не такою, какою они надѣятся меня найти, мнѣ становится такъ стыдно, что я желаю лучше навѣки скрыться отъ взоровъ ихъ, чѣмъ прочесть на лицѣ родителей моихъ то горе, которое отпечатлѣется на немъ, при встрѣчѣ съ погубленной ихъ дочерью. Съ послѣднимъ словомъ бѣдная дѣвушка умолкла и закраснѣлась; и стыдъ и раскаяніе, волновавшіе ея молодую душу, вылились въ этой краскѣ, выступившей на ея лицѣ. Слушатели, тронутые разсказомъ ея несчастной любви, почувствовали къ ней глубокое состраданіе. Священникъ собирался было утѣшить ее, но Карденіо предупредилъ его. «Какъ, сударыня», воскликнулъ онъ, «это вы, прекрасная Доротея, единственная дочь богатаго Кленардо?» Доротея изумилась, услышавъ имя своего отца, и взглянувъ на рубище того, кто произнесъ это имя — намъ извѣстно, какъ одѣтъ былъ Карденіо — спросила его: «кто онъ и какъ знаетъ онъ имя ея отца? сколько я помню, я, кажется, ни разу не упомянула его въ продолженіи моего разсказа,» сказала она.

— Я тотъ несчастный, отвѣчалъ Карденіо, который долженъ былъ жениться на Лусиндѣ; я злополучный Карденіо, оборванный, полунагой, лишенный всякаго утѣшенія, и, что еще хуже, — разсудка, потому что я нахожусь въ здравомъ умѣ только немного минутъ, удѣляемыхъ мнѣ небомъ. До этого ужаснаго положенія меня довелъ тотъ самый человѣкъ, который погубилъ и васъ. Да, Доротея, это я былъ свидѣтелемъ и жертвой вѣроломства донъ-Фернанда, это я ожидалъ той минуты, въ которую Лусинда произнесла роковое да, отдавшее руку ея Фернанду; это у меня не хватило рѣшиѵости дождаться и узнать, чѣмъ кончился ея обморокъ, что заключалось въ письмѣ, найденномъ у ея сердца. Душа моя изнемогла подъ бременемъ столькихъ несчастій, обрушившихся на нее разомъ. Я покинулъ домъ Лусинды, въ ту минуту, когда терпѣніе мое истощилось, и оставивъ ей письмо, ушелъ въ эту пустыню съ намѣреніемъ окончить здѣсь мою жизнь, ставшую мнѣ ненавистной, какъ смертельный врагъ мой. Но небо лишило меня только разсудка, оставивъ мнѣ жизнь для встрѣчи съ вами; потому что если все, что вы говорили, правда, а я вамъ вѣрю, то, можетъ быть, обоимъ намъ суждено еще узнать лучшія времена чѣмъ тѣ, на которыя мы могли расчитывать въ тяжелыя минуты нашего отчаянія. Если Луснида не можетъ быть женою донъ-Фернанда, ибо она моя, какъ это она торжественно объявила; и если донъ-Фернандъ не можетъ быть ея мужемъ, такъ какъ онъ вашъ, то мы можемъ еще надѣяться, что небо, сохранивъ въ цѣлости ваше достояніе, отдастъ намъ то, что намъ принадлежитъ. Пусть же остается съ вами это утѣшеніе, основанное не на обманчивыхъ грезахъ и пустыхъ надеждахъ; будемъ надѣяться на лучшее; и я прошу васъ отказаться теперь отъ вашего прежняго рѣшенія, какъ я отказываюсь отъ своего. Я даю вамъ слово христіанина и благороднаго человѣка не покидать васъ, пока не возвращу васъ вашему жениху. И если слова мои не послужатъ ни въ чему, тогда, во имя вашей чести, попранной донъ-Фернандомъ, я обнажу шпагу и орудіемъ, на которое даетъ мнѣ право мое званіе, заставлю его отдать вамъ то, что онъ вамъ долженъ. Но, отмщая ваши несчастія, я позабуду о своихъ; я ни однимъ словомъ не намекну Фернанду объ оскорбленіяхъ, нанесенныхъ имъ мнѣ; отмстить за нихъ я предоставляю небу.

Слова Карденіо такъ изумили и обрадовали Доротею, что несчастная, не зная какъ благодарить его за все, что онъ обѣщалъ сдѣлать для нее, хотѣла было кинуться къ его ногамъ, но Карденіо остановилъ ее. Добрый священникъ заговорилъ теперь за ихъ обоихъ. Одобривъ благородное намѣреніе Карденіо, онъ убѣдилъ его отправиться съ нашими друзьями въ ихъ деревню; достать тамъ то, чего ему не доставало теперь и обдумать, намъ отыскать донъ-Фернанда, отвести Доротею къ роднымъ, и вообще устроить все, какъ онъ найдетъ удобнѣе. Карденіо и Доротея отъ души благодарили священника за это предложеніе. Молчавшій до сихъ поръ цирюльникъ тоже вмѣшался въ разговоръ и предлагалъ, съ своей стороны, служить своей особой во всемъ, что-только будетъ подъ силу ему; да за одно разсказалъ и то, что привело его съ священникомъ въ эту пустыню. Онъ сообщилъ Карденіо и Даротеѣ о странномъ помѣшательствѣ Донъ-Кихота, извѣстій о которомъ они ожидали теперь отъ его оруженосца, отправившагося искать своего господина. Услышавъ это Карденіо вспомнилъ, какъ какой то смутный сонъ, о недоразумѣніи, вышедшимъ у него съ Донъ-Кихотомъ, и разсказалъ эту исторію, не будучи однако въ состояніи припомнить, изъ-за чего вышла у нихъ ссора съ рыцаремъ.

Въ эту минуту послышался голосъ Санчо, который, не находя священника и цирюльника на прежнемъ мѣстѣ, принялся звать ихъ во все горло. Друзья наши отправились къ нему на встрѣчу, въ сопровожденіи Доротеи и Карденіо, и закидали его вопросами о Донъ-Кихотѣ. Санчо сказалъ имъ, что онъ нашелъ Донъ-Кихота совершенно голаго, желтаго, высохшаго какъ щепка, умирающаго отъ голода, и все вздыхающаго по своей дамѣ; что онъ передалъ ему приказаніе Дульцинеи тотчасъ же отправиться въ Тобоэо, гдѣ она его ожидаетъ; но рыцарь отвѣтилъ, что онъ рѣшился не показываться на глаза ей, пока не совершитъ такихъ подвиговъ, которые сдѣлаютъ его достойнымъ благосклонности своей чудесной дамы. Только, если онъ останется еще нѣсколько дней въ этой трущобѣ, продолжалъ Санчо, то, клянусь Богомъ, не быть ему не только императоромъ, какъ онъ положилъ себѣ, но даже архіепископомъ, а это ужъ самое худое, что онъ можетъ сдѣлать. Подумайте, ради Бога, какъ бы это вытащить его оттуда.

Священникъ просилъ Санчо ни о чемъ не безпокоиться, увѣривъ его, что онъ заставитъ Донъ-Кихота разстаться съ его страданіями. Послѣ этого онъ сообщилъ Карденіо и Доротеѣ средство, придуманное имъ, для исцѣленія, или, по крайней мѣрѣ возвращенія рыцаря домой. Доротея сама предложила взять на себя роль гонимой дѣвы; она бралась исполнить ее лучше цирюльника, тѣмъ болѣе, что съ нею былъ и нарядъ, подходящій къ этой роли, благодаря которому она могла разыграть комедію какъ нельзя болѣе натурально. Доротея увѣряла, что прочитавъ довольно рыцарскихъ книгъ, она въ совершенствѣ знаетъ какъ взяться за это дѣло, и какимъ языкомъ слѣдуетъ говорить съ странствующимъ рыцаремъ.

— Тѣмъ лучше, воскликнулъ священникъ, и намъ остается только скорѣе приняться за дѣло. Судьба рѣшительно склоняется на нашу сторону, не думая, не гадая, мы, сударыня и милостивый государь, явились въ вашемъ дѣлѣ орудіемъ судьбы, предназначеннымъ отворить вамъ двери надежды, и въ-тоже время самимъ намъ, въ лицѣ вашемъ, является неожиданная помощь, въ которой мы такъ нуждаемся.

Въ ту же минуту Доротея достала изъ своего узелка богатую юбку и парчевое покрывало, а изъ ящика жемчужное ожерелье и нѣсколько другихъ драгоцѣнныхъ уборовъ, и, спустя нѣсколько времени, нарядилась какъ настоящая принцесса. Наряды эти взяла она съ собой, по ея словамъ, на случай какой-нибудь непредвидѣнной нужды, которой, до сихъ поръ, ей, впрочемъ, не представлялось. Увидѣвъ ее въ этомъ пышномъ костюмѣ всѣ были очарованы ея своеобразной красотой, и нашли, что донъ-Фернандъ, должно быть, человѣкъ безъ всякаго вкуса, если добровольно отказался отъ такой прелести. Но всѣхъ болѣе удивленъ и очарованъ былъ Санчо. Никогда въ жизни ему не случалось видѣть такой восхитительной красавицы; и онъ, сгорая отъ любопытства, спросилъ священника, что это за удивительная дана такая, и чего ей нужно въ этихъ горахъ?