Ночью Мариусу после долгого перерыва явился Кот, но ничего приятного не сообщил. По обыкновению глумливо ухмыляясь в усы, он пропищал: "Последнее предупрежде-ение! Планеты отворачиваются. Шпора еще два раза помогла. Тот и Вокс на тебя уже не смо-отрят. Три планеты всего остались на страже. Жизнь в опа-асности!" Мариус проснулся с холодком в сердце и с досадой на несправедливость ситуации: шпора, никого не спросившись, помогает, чтобы потом потребовать долг, которого вернуть невозможно. Но мысль Мариуса тотчас же пошла в другом направлении. Внутри, где-то под диафрагмой, кто-то пошевелился, прокашлялся и сказал: "Ведь сам не знаешь, что творишь. Не заставляй шпору работать на себя. Избегай ситуаций, когда она может прийти на помощь". И Мариус дал себе слово не обострять ситуации. Ему совсем не нравилась роль убийцы, для которого прирезать беззащитного — что семечку разгрызть. Его память хранила всех тех, кто пал от его руки — начиная с капитана Граппса и кончая хранителем реликвий из города Торриче. Эти жертвы поодиночке или скопом приходили в самый неподходящий момент — когда Мариусу становилось совсем паршиво. Они издевались над ним, обязуясь не покинуть своего убийцу до скончания дней. Спастись от этого Мариус не мог никакими молитвами. Он понимал, что виновен, но и невиновность свою ясно видел. Он точно знал, что убивал не сам, убивал Тот, Кто Сидит Внутри. Но, скорее всего, господь Рагула на своей Большой Раздаче этого не учтет. Как найти выход из неразрешимой ситуации, как отвадить покойничков, Мариус не знал. А посоветоваться было не с кем. Расмус в таких делах советчик никудышний. А Уго пропал.

В напоминание об Уго остались два вещи, чрезвычайно заинтересовавшие Барбадильо. Во-первых, "Альбентинские хроники". Мариус продолжал их штудировать при любой возможности, продираясь сквозь буквы и запятые с упорством муравья, который тащит неподъемную соломинку. Увидев книжку, Барбадильо набросился на нее, как на золотой самородок, принялся листать, прищелкивал языком. Непоседливые мускулы его лица при этом исполняли бешеную пляску.

— Ценное издание! — воскликнул он, ознакомившись с книгой.

— Древнее? — поинтересовался Мариус.

— Нет, не очень. Но уж больно редкое.

Барбадильо поведал, что тираж «Хроник», изданных полуофициально во времена короля Гвидо (сына знаменитого Просперо), по приказу властей собрали и уничтожили. Но, как всегда, несколько экземпляров уцелело. Слышать о них Барбадильо слышал, а вот увидел впервые.

— Сожгли-то их почему? — спросил Мариус с возмущением. По его разумению, уничтожать «Хроники», верх изящества и совершенства, мог либо безумец, либо святотатец.

— Ну, дружище, чтобы это объяснить, надо, целую лекцию прочитать, — сказал Барбадильо. И прочел ее — о том, откуда взялась династия Альбентинов, как она обессилела и выродилась в борьбе с горулами, и как последнего представителя династии, Роберта I, сверг и убил дворянин Просперо из рода Бреммеров в ходе поднятой им Очистительной Войны. Усевшись на трон Рениги, Просперо заявил, что именно род Альбентинов виновен во всех страшных бедствиях "лихого времени". Альбентинов предали проклятию. Впрочем, ввергнуть в забвение целую династию оказалось затруднительно — даже для такого человека, как Просперо. В конце концов, все ограничилось полумерами. В русле этих полумер и началась охота за книгами, апологетировавшими проклятую династию.

Второй вещью, к которой Барбадильо проявил интерес, оказался знаменитый серебристо-малиновый плащ Уго.

— Как он у вас оказался? — воскликнул он, ощупывая плащ с навыками матерого торговца тканями.

— Как он у нас оказался? — спросил Мариус Расмуса. Оба задумались. Впервые они увидели роскошный плащ на все той же мокрой ночевке в Угольном Лесу. Раздобыл его Уго в лагере Седрика? Либо по пути в этот лагерь? Тут наши друзья могли только гипотезы строить.

— Черт возьми, черт возьми, — возбужденно бормотал Барбадильо, бешено работая бровями. Поведение шута заинтриговало друзей. Наконец, Барбадильо овладел собой, а заодно — своими бровями, но рассказывать о причине своего волнения ничего не стал, несмотря на все вопросы предельно заинтересованных овцепасов. Он очень ловко направил разговор на другие темы, не менее интересные.

А рассказывать Барбадильо мог, как никто другой. Всю дорогу речь его струилась, как фонтан, который лишь иногда выключают на ночь. Полезные сведения из истории, географии, политики Рениги, Талинии и Союза? В любое время дня и ночи. Придворные интриги и заговоры? Сколько угодно, все равно, участвовал ли в них сам Барбадильо либо они случились задолго до его появления на свет. Да, он был болтуном — но из тех редкостных болтунов, от которых не устаешь, которых можно слушать бесконечно. Вблизи таких, как Барбадильо, отдыхаешь душой, как у прозрачного ручейка. Он журчит себе, а ты лежишь, закрыв глаза, и в голову приходят всякие полезные идеи…

Если между Дарой и Метрио провести прямую линию, то она пересечет злополучную речку Лугу — миль на пятнадцать южнее мрачного города Торриче. Расстояние солидное. К тому же, города Союза намеренно обособляются друг от друга, вступая в отношения лишь по жестокой необходимости. Эти два обстоятельства вроде бы освобождали наших героев от необходимости соблюдать конспирацию. Исходя из местных особенностей, вряд ли следовало ожидать, что убийц хранителя реликвий города Торриче станут разыскивать за пятнадцать миль от места происшествия, в зоне юрисдикции другого города. Да и времени прошло вроде бы достаточно. Но Барбадильо решил поостеречься. Знал он этих общинников. Месть за своего для них — священна, как для рена — личный скарб.

И Барбадильо направил кибитку по чрезвычайно изломанному маршруту. Чуть-чуть на юг, затем немного к западу, в сторону Глинта, потом — круто на юго-восток и решительно — на восток, до реки Луги. Форсировав ее, Барбадильо свернул на северо-восток. Эти финты продолжались шесть дней. И вот 2 августа вожделенная башня выросла перед кибиткой, как угрюмый худосочный великан в надвинутой на глаза шапке.

Оставалось понять, как действует загадка.

Здесь, в Озерном Краю Барбадильо ждали кое-какие дела. Он оставался в Метрио, а Мариусу с Расмусом предстояло вернуться к пешему способу передвижения. Перед расставанием Барбадильо призвал земляков к сугубой осторожности. Иначе в первом же селении их, непрошеных гостей, ждут либо побои, либо обман. А то, понимаешь, обваляют в дерьме — есть у местных такая награда за нарушение обычаев. Хотя в целом, озеряне довольно терпимы, по крайней мере те, которые сгруппировались вокруг двух озер — Такко и Шиаччи. Матерью-природой они вообще избавлены от крайностей, что, скорее всего, произошло в результате длительного перемешивания и взбалтывания нескольких народов, в числе которых общинники — ингредиент второстепенный, а база коктейля — лакеры, древние обитатели Озерного Края. В пестрой гамме населения Союза этот рудимент античных времен выделяется, как белая ворона в пасмурную погоду. Слишком флегматичные, чтобы возводить какой-то принцип в абсолют, они культивируют мягкий вариант ксенофобии, который по сравнению с обычаями истовых общинников — просто верх гостеприимства. Но, обманувшись их внешним добродушием, можно легко нарваться на крупную неприятность. Этот спокойный народ склонили к ксенофобии, не оставив выбора. Им выдвинули простое, но непреклонное условие: хотите жить в Союзе— изгоняйте чужаков из общин своих, ибо так оберегается наше государство, а тот, кто пренебрегает этим условием, тот вредит Союзу и не может в нем состоять. Жизнь в Союзе казалась озерянам заманчивой, и они, вопреки своим древним обычаям, стали исторгать чужаков.

Говорил Барбадильо и о странах, которые ждут путников после Озерного Края. Джанг, Красный Лес, Огненная Степь, Пустыня Гномов. Каждое из этих названий — кошмар для мирного путешественника. Этот путь смертельно опасен, но не смертелен.

— Да вот, посмотрите хоть на меня, — предложил Барбадильо. — Добирался я до Огненной Степи — и не умер, жив, понимаешь, и здоров. Только пару штанов по дороге замочил.