Зрелище, которое представляло собой нетленное тело первого Магистра оказало сильнейшее воздействие на тех, кто его видел. В нем они узрели святость дела, которому себя посвятили, и ощутили свою избранность. Факты эти я излагаю тебе по замечательной во многих отношениях книге ученого талина Нэми П.Колло " О философии и символах тайных обществ".

Мариус сидел под навесом из ветвей пышного дуба и тихо переговаривался с Симоном. Местные обитатели проходили мимо, некоторые узнавали Мариуса, но в разговор не вмешивались — по природной деликатности, а более — по незнанию всеобщего или из-за страха перед чудовищем-мерданом, восставшим из пекла Пустыни.

И все-таки произошло то, чего Мариус опасался больше всего.

— Нехорошо поступал ты, — прозвучал откуда-то сзади укоризненный прозрачный голосок.

Мариус с Симоном синхронно вздрогнули. Дочь природы, сестра леса, Зинга подкралась неслышно, шаги ее растворились в шелесте листвы, шорохе травы, шуршании лесных тварей. Обернувшись, Мариус посмотрел на ее смуглое лицо, почти черное в тени зарослей. Плеч видно не было. Казалось, голова Зинги вырастает из огромного шаровидного кустарника. Сестра леса, дочь природы, дикая красавица не воспринималась в отрыве от местного ландшафта, и вычленить ее из этой среды можно было только чем-то необратимым — вроде смерти. Или любви.

— Зинга любит, — продолжало юное создание. — Зинга обманывать зачем? Зачем убегал ты? Ведь сказал ты — с собой возьму Зинга я.

Борясь с неловкостью, Мариус искоса взглянул на Симона. Юный мердан наблюдал сценку во все глаза, непонимающе хлопая ресницами. Торопливо, позорной скороговорочкой, судорожно пытаясь сохранить достоинство в глазах Симона, Мариус ответил:

— Я собирался вернуться… Видишь, я вернулся? — и только тут сообразил, что Зинга говорит пусть на исковерканном, но все же на всеобщем языке, которого Симон совершенно не понимает. Мариус успокоился, перестал трусливо сутулиться, выпятил грудь колесом и сказал Симону на ренском:

— Посиди. Сейчас я с ней разберусь.

И разобрался.

— Дай мне хоть поужинать, — взмолился он. — Потом поговорим. Я тебя найду.

Зинга недоверчиво зыркнула на него круглыми черными глазами.

— Ну честное слово, никуда я не денусь! — клятвенно сложил руки Мариус. — Я устал и больше не могу ехать верхом. Только перекушу, отдохну и тут же тебя найду. Можешь сама назначить место, где мы встретимся.

— Зинга не верит, — последовала убийственная реплика. — Зинга любит.

— Она меня замучила, — скаля зубы, сообщил Уго позже, за ужином. — Сколько ей о тебе ни рассказывай — все мало. Всю родню твою ей представил, всех соседей по Холмам перечислил. В общем, готовая жена.

— Ладно тебе! — сердито фыркнул Мариус. — Какая, к лешему, жена? Чушка немытая!

— Дурак ты, дружок! — покачал головой Уго. — Она ведь тебя любит, причем так, что умереть за тебя готова. Даже больше: готова отправиться за тобой на край света. Для здешних людей это ведь еще хуже смерти.

Мариус, насупившись, ковырял пальцем стол.

— Я советы никому не даю, — сказал Уго совсем не дружелюбно. — Но одно понять ты должен. Такая любовь человеку выпадает только однажды. Если выпадает вообще. — Усмехнулся и добавил: — Уж поверь.

Стояло начало ноября. Уж небо осенью дышало — даже в этих южных широтах. Уж реже солнышко блистало. Темнело рано, а в окружении леса — тем более. Сумеркам обязательно сопутствовала сырая прохлада. Запахнув поплотнее новую кожаную куртку — подарок Хара, здешнего лидра, — Мариус отправился на поиски настоящей любви.

Она стоически сидела на пеньке — воплощенное терпение. Услышав шаги Мариуса, вскочила. В сумерках ее лица Мариус разглядеть не мог, но готов был поклясться, что глаза ее засветились счастьем — и в лесу сразу стало теплее.

— Ну, что мне, горе мое, с тобой делать? — сердито осведомился Мариус.

— Хочу жить с тобой, — последовала, судя по всему, домашняя заготовка.

— Где? — хладнокровно спросил Мариус.

— Где скажешь! — еще одна отшлифованная реприза.

— Да ведь жить-то нам негде, — жестко сказал Мариус. — Мой дом далеко. До него дорога трудная. А здесь я не останусь. Да я тебе все это уже говорил.

— С тобой поедет Зинга, — торопливо вставила она. — Трудно если — Зинга привыкнет. Поможет Светлый Митра. Говорил Господь: любишь его если — ехать с ним, куда поедет он, можешь.

Ну, конечно! Светлый Митра! Этот советчик на все случаи, видимо, твердо вознамерился повесить Мариусу на шею спутницу жизни.

— Ты хотя бы раз в Красный Лес далеко заходила? — механически, без вдохновения и веры в успех, аргументировал Мариус.

— Красный Лес я ходила. Не страшно. Там тропы есть такие, которые знать хорошо, — радостно парировала Зинга.

— С тобой мы будем тащиться, без тебя — лететь, — образно возразил Мариус.

— Не будем. Быстрая я, — заверила его Зинга.

Ты быстрая, подумал Мариус, а я — идиот. Я ищу ответ на вопрос, которого нет. Я хочу отделаться от тебя и вернуться домой, а возвращаться-то мне некуда. Эта идея вдруг пронзила Мариуса, как раскаленная игла, и он застыл, боясь пошевелиться и вспугнуть жизненно важную мысль. Надо, любыми силами необходимо ухватить ее за хвост! Если эту мысль облечь в слова — рассыплется, как картинка в калейдоскопе, то будущее, которое до сих пор Мариусу рисовалось, и возникнет новое, ни на что не похожее. Мариус сделал паузу и сосредоточился. В какой момент пришло озарение? Как раз тогда, когда он подумал о Рениге. О любимой деревне, как о месте, куда хотелось бы вернуться. Почему при этой мысли Мариус испытал щемящую боль утраты? Ведь до Пустыни Гномов ему постоянно хотелось домой, в Черные Холмы — хотелось яростно, до воя. Когда наступил перелом? После Крона? Да, именно после Крона! После живой картинки, которую этот глист-искуситель показал на своем дьявольском экране. Увидев там, в живом окошке, отца и брата, Мариус почувствовал отчаяние. Причину же понял только сейчас.

— Что ты сказала? — переспросил Мариус.

— Зинга сказала: быстро поедем, скоро будем твоя деревня. Обещает Зинга.

До встречи с Кроном Мариус полагал, что возвращение домой позволит вновь обрести утраченный покой. Теперь, наконец, осознал, что успокоиться ему в обозримом будущем не суждено. Когда проблема возвращения встала конкретно, оказалось, что возвращаться-то и некуда! Мысли о Расмусе в родных местах, где каждая травинка — свидетель их дружбы, доведут до отчаяния. А односельчане! Как они станут относиться к человеку, которого, хоть и оправдали по делу об убийстве гвардейца, но который определенно замешан в темных делах и полгода шатался неизвестно где? Сомнения, однажды зароненные в головы этих тугодумов, дают прекрасные всходы. Для них Мариус навсегда останется отщепенцем. Если не хуже.

— Я совсем не в свою деревню еду, — сказал, наконец, Мариус. Получилось очень буднично.

— Куда едешь? — недоверчиво поинтересовалась Зинга.

Хорошо бы знать! Конечно, хотелось бы вернуться в края, где ренский язык не считается экзотикой. Забиться в дыру, подальше от Черных Холмов, но хотя бы на территории Рениги, жить там тихо и скучно, тянуть свою лямку (неважно, какую), пока господь, наконец, не приберет это бренное тело. Годится такой вариант? Мариус понял: нет! Вот, наконец, и найден ответ, который совершенно изменил картинку в калейдоскопе.

— Не знаю я, куда поеду. Ты понимаешь? — в сердцах сказал он.

— Неправду говоришь! — обиженно надула губы Зинга. — Не хочешь была с тобой Зинга чтоб! Но Мариус пока действительно не знал. А понял на самом деле очень простую вещь. Он припомнил замечательное высказывание Крона: "То, что предначертано Богом, ты рано или поздно исполнишь". От судьбы не уйдешь, проще говоря. Мариус, как всякий чистоверный, знал это с младых ногтей. Но одно дело — знать, другое — чувствовать.

— Если любишь меня, должна знать, когда я правду говорю, — хитро сформулировал Мариус.

Она задумалась над этим. Подрагивал от умственного напряжения хвостик, в который были собраны ее черные волосы.