В густой тени водяницы Мариус боролся с мучительной дилеммой — идти или не идти в Смелию.

Что-то мешало ему принять совет Крона. Прежде всего, Мариус опасался последствий. Он уже понял безжалостный стиль работы Крона и его компании. Смерть Расмуса — тому верное свидетельство. Эти повелители гномов бросают людей, как щепки, в мутный водоворот событий и с интересом наблюдают, кто выплывет, а кого засосет опасная трясина. Мариус чувствовал, что, подчиняясь злой воле Крона, обрекает себя на более или менее позднюю погибель. Значит, надо действовать так, как всегда действовал Расмус, который внимательно выслушивал все советы и поступал наоборот. Применим же метод Расмуса. Нам советуют идти в Смелию — мы же направимся в противоположную сторону…

А Вильфред все-таки не выжил. До оазиса его удалось довезти. Однако скачка по пустыне доконала его организм, обессиленный ранами. С каждой стоянкой парень чувствовал себя все хуже. Но, кажется, поставил себе задачу: дотерпеть до оазиса. Когда его, наконец, положили в тени водяницы, он перестал бредить, посмотрел на мир неожиданно ясными глазами, что-то прохрипел и испустил дух.

Над могилой Вильфреда Мариус стоял долго. В конце концов, к нему подошел Барбадильо, обнял за плечи младшего товарища и сказал мягко:

— Он — мердан. Для мердана жизнь и смерть — одно целое. Мне кажется, это мудро. Во всяком случае, очень удобно.

И после паузы добавил, цитируя великого Уго Витса:

— Правда, непонятно, почему так больно, когда умирают те, за жизнь кого ты в ответе…

Мариус скрыл от Барбадильо добрых две трети из того, что случилось в подземельях Крона. Версия, которой пришлось довольствоваться бывшему шуту, приблизительно звучала так: Мариус попал в гнездовье гномов, которые расспросили его о житье-бытье и отпустили с миром, подарив на память дешевенькое кольцо. Выслушав эту интересную историю, Барбадильо неопределенно усмехнулся и сделал вид, что с удовольствием ее скушал.

Мариус темнил не безотчетно. Он не доверял Барбадильо. Точкой отсчета в этой подозрительности, как ни удивительно, стала ночь накануне смерти достопочтенного Губерта. Барбадильо тогда раскрыл карты, признался, что является Светлым Пророком. И предложил:

— Откровенность за откровенность. Раскрой и ты мне свой секрет — зачем пришел в Пустыню. Только не повторяй сказочку о Великом Кладе. Еще на постоялом дворе в Даре я понял, что у вас здесь — совсем иная задача. Самое время признаться.

Тогда Мариус не ждал от жизни ничего хорошего. Наутро ему предстоял финальный акт идиотского испытания, в котором он, обессиленный тепловым ударом, не имел никаких шансов. Имея перспективой верную смерть, он уже совсем было решился выложить все, но внезапно ощутил какой-то внутренний толчок и вдруг увидел Барбадильо без грима и макияжа. "Откровенность почти всегда используют против того, кто решает высказаться начистоту", — вдруг четко отпечаталось в мозгу Мариуса. И далее: Барбадильо — явно из тех, кто никогда просто так не откровенничает. Если он выдает секрет, то будьте уверены: это — секрет, известный всем. Такие люди используют откровенность наивных дураков с особым искусством.

Мариус понял это, как откровение. Он услышал Голос, от которого успел отвыкнуть, и Голос тихо вразумил: "Половины правды будет достаточно". А что такое полуправда? Сказать: "Я иду к Трем Горам, там у меня важная встреча". "С кем?" — интересуется Барбадильо. "Пока не знаю", — отвечает Мариус. И не кривит душой, поскольку еще действительно не знает. "Зачем?" — продолжает любопытствовать Барбадильо. В тайну шпоры он уже начал проникать — эту золотую штуку нашли на бесчувственном теле Мариуса. Но природа и функции шпоры ему неясны. И Мариус говорит: "Я должен передать шпору. Кому — не знаю". Это — тоже не ложь. Мариус до самого последнего момента не понимал, кто фигурирует под кодовым обозначением "хозяин золота". Истина и ложь порой настолько похожи, что невозможно сказать правду, не покривив душой. Выбравшись из шахты, Мариус поделился еще одной крупицей секрета. Теперь можно было смело рассказывать об убийстве гвардейца в Черных Холмах. Дело это власти Северных провинций уже сдали в архив. Подозрение с Мариуса снято. Барбадильо выслушал загадочный детектив с величайшим вниманием. Пожал плечами и сказал:

— Зря ты утаил от меня эту историю.

Мариус так не думал, но промолчал. Барбадильо посмотрел на него взглядом Светлого Пророка и усмехнулся:

— И ведь что-то все равно скрываешь! Дело твое, но смотри, как бы не обернулось это против тебя. Хитрость — не резиновая, ее нельзя постоянно растягивать.

Чуть помедлив, посмотрел на Мариуса более жестко и добавил:

— Я должен знать все о том, что происходило с тобой там. Рано или поздно, я это узнаю.

"Попробуй!" — подумал Мариус.

— А тебе вряд ли где-то зачтется твое молчание, — продолжал Барбадильо. — Впрочем, довольно. Скажу лишь, что разочарован в тебе. Я надеялся, что помощь, мною оказанная, стоит твоей откровенности.

Мариус почувствовал неловкость и даже подумал, что, в самом деле, надо вознаградить Барбадильо хоть какими-то сверхлимитными сведениями. Но, пока Мариус колебался, Барбадильо уже занялся другими делами.

Но была ли уж так велика в действительности помощь Светлого Пророка? Сомнения на этот счет рассеял Густав. По его словам, в ожидании Мариуса Барбадильо наведывался в заброшенную шахту. Причем сам, хотя мог передоверить это дело подчиненному мердану. После того, как Мариус перестал откликаться на крики сверху, Густав принес запасную веревку, и Барбадильо заявил, что спустится за пострадавшим. Внизу Барбадильо, естественно, увидел заброшенный штрек и массивную дверь в медных пластинах. Штрек оказался глухим и коротким. Полчаса Барбадильо убил на попытки открыть дверь. Не помогли ни кинжал, ни меч, сброшенный сверху Густавом. Кинжал позорно хрупнул при первом же усилии. Железный меч согнулся, как глиняный. Пришлось Барбадильо признать свое поражение, подняться наверх и пассивно ждать дальнейших событий.

С удивлением Мариус узнал, что провел в подземелье почти двое суток. Ему-то казалось — всего несколько часов. Удивительно, но, выйдя из потустороннего мира, он совершенно не чувствовал голода и усталости.

Мерданам же эти двое суток во рву дались ох как непросто. Вильфреду становилось все хуже. Губерт не раз предлагал Пророку вернуться в оазис, потому что всякому ясно, что Мариуса утащили гномы, и надежды получить его обратно уже нет. Но Пророк отрезал: "Нет! Будем сидеть тут, пока не закончится еда"…

В оазисе Мариус обнаружил прекрасное средство отогнать лишние мысли — ароматизированное кокосовое вино. Никаких душеспасительных бесед более не требовалось. Мариус выпил изрядное количество веселящего напитка и заснул под колокольный звон со спасительной мыслью: "Будь что будет!"

А будущее принесло очередной неожиданный поворот. На границе Пустыни Гномов — там, где она, отсеченная рекой Ларсой, переходит в Огненную Степь — Барбадильо сказал:

— Ну что ж, попрощайся с людьми.

Из поселка со священным курганом Матери мерданов до самой границы Мариуса сопровождал десяток воинов, а также сам Светлый Пророк. Отборные молодцы отнюдь не выглядели удрученными расставанием. Прощаться с ними не особенно и хотелось. Но ситуацию обострять было ни к чему. Мариус объехал нестройные ряды провожатых и каждого из них ткнул кулаком в левое плечо — знак дружеского прощания у мужчин-мерданов.

Барбадильо улыбнулся и сказал:

— Прощайте, возлюбленные мерданы!

Из рядов возлюбленных выдвинулась единственная приятная Мариусу фигура — Симон, его давешний секундант.

— Мы с Симоном будем сопровождать тебя дальше, — сообщил Барбадильо с довольной улыбкой.

Симон кивнул головой. Глаза его радостно заблестели. Великое и почетное дело — сопутствовать Пророку.

От неожиданности Мариус чуть не упал с Теленка. Способность соображать вернулась к нему только тогда, когда возлюбленных мерданов и след простыл, а три быстроногие лошади неслись по Огненной Степи.