-- Это что? - спрашивает она, демонстративно моделируя голос. - Что ты делаешь?
-- Я систематизирую, - говорю я охотно. - Пытаюсь разобраться в принципах построения.
-- Разобраться? Да сколько ж ты времени так будешь разбираться?!
Ее голос взмывает куда-то в небеса и замирает в готовности к пикированию.
У Ирины Григорьевны вырывается смешок.
-- Там Петька-то небось все напутал, - говорит она благодушно.
Кажется, она тоже не попадает в нужный тон. Галина Михайловна резко поворачивается к Ирине Григорьевне, попутно вырывая у меня из-под ручки схему архива.
-- Нет, ты посмотри! - говорит она, потрясая схемкой. - Это что, работа называется? Это времяпровождение! Это же надо быть... я не знаю... полной бестолочью, чтобы полдня прошло, тут куча документов, а она еще даже не приступала!
Она швыряет бумажку обратно на стол и выходит. Судя по стремительности, очень далеко. Я сижу, оторопев. У меня горят уши, а язык куда-то прилипает, так что я не могу им пошевелить. В комнате снова тихо. Элеонора Сергеевна пугается и поспешно щелкает клавишами. Ирина Григорьевна тяжело вздыхает, так, что декольте приподнимается сантиметров на пять. У Кати лицо непроницаемое, но кажется, что сейчас-то я замечаю на нем признаки сочувствия.
Я молча сижу и думаю. Мыслю. Вариант закатать Галине Михайловне в лоб канцелярским набором я отметаю сразу. Под суд идти не хочется. Рассмотрим другие варианты.
Я думаю. Наверное, я действительно бестолковая, и отвыкла работать как следует. Мне нужны деньги. Но сейчас я не успела привыкнуть к хорошей зарплате. Я могу прожить и на случайные девять тысяч. Их я хоть за дело получаю... Потом, если привыкну, отвыкать будет тяжелей. Лучше сразу. Эти выговоры будут постоянно, изо дня в день. Я не хочу. Может, хорошая зарплата того стоит. Может, мне еще придется ползать на брюхе за такие деньги. Но пока я могу себе позволить роскошь относительного душевного спокойствия. И если я не хочу, чтобы об меня каждый день вытирала ноги дремучая тетка, изъясняющаяся на подобии пиджин-инглиш, то надо сразу принимать решение.
Я нахожу в списке Петиных программ графический редактор и делаю простенькую заставку: белый лист с надписью очень крупными и очень жирными буквами.
"Лучше бестолочью, чем быдлом"
Скромненько, но со вкусом. Поменяв пару шрифтов, я останавливаюсь на самом эффектном и любуюсь результатом. Хе-хе. Они еще не знают, кто из нас бестолочь... Потом я запускаю получившуюся заставку на экран, отсоединяю от блока клавиатуру и мышь и меняю их местами. Выключать компьютер кнопкой они побоятся, полета инженерной мысли в их глазах не заметно, а пока позовут специалиста, пока он разберется... с полдня эта красота на экране повисит. От дверей она как раз видна хорошо, в глаза бросается.
Полюбовавшись делом рук своих, я молча поднимаюсь, беру сумку и тихо, пока никто не обнаружил моих трудов, выхожу из комнаты, ни с кем не прощаясь. Это очень просто. Сама удивляюсь, как просто. Выхожу из здания на улицу. Иду к метро, сажусь в вагон и еду домой.
Два стакана сока с водкой. Это "Путинка". Не восторг, но пить можно. Из какой гадости они делают сок? До воскресенья у меня семнадцать рублей, иначе я в пролете. Ничего. Устрою разгрузочный день. Лишь бы только зубы не заболели... Больные зубы - это для меня финансовая катастрофа, а тут зуб мудрости снова ныл на днях... Хотя знакомая врачиха мне их лечит со скидкой - мимо кассы и в два раза дешевле... Но для меня хоть в четыре раза, все равно разорительно...
-- Не знаю, не знаю... - задумчиво говорит Вера. - Ты бы осторожнее... Мало ли, на кого нарвешься. Я знаю одну контору, в которой два компьютерщика в один и тот же день в разных концах города совершенно случайно выпали из окна.
-- Ой, мама! - кричу я. - Да что ж ты меня пугаешь?
Я в ужасе смотрю в окно. Отсюда лететь до земли ой как далеко. За окном идет дождь, и то, что я вижу вместо неба - недоброжелательно и сизо. Если подняться с пола, то будет видно мертвую башню. Но лучше б век ее не видеть. И элитнейший безобразнейший комплекс - немногим лучше...
-- Да нет, - говорит Вера и глубокомысленно крутит бутылочное горлышко, из которого то льется, то не льется, а отследить нужный момент трудно. - Это я так, к примеру. Это ж все денег стоит, зачем на тебя тратить, секретов ты не знаешь...
-- Ну так и не пугай! - говорю я возмущенно.
-- А ты не выпендривайся. Хотя... - она задумывается. - А что, молчать что ли? Я бы тоже... вообще... А он просто, Мишаня, козел в натуре. Вот придет, я ему скажу, я ему все скажу...
-- Да не надо, - говорю я. - И так неудобно.
-- Неудобно штаны одевать через голову. Ах ты моя бедная, - она меня гладит по голове. - Настрадалась, бедняжка, от всяких козлов.
-- И козлиц, - говорю я.
-- И козлиц, - соглашается Вера. - Нинк, - говорит она вдруг. - Поехали вместе отдохнем.
-- Здрасте, - говорю я.
-- Нет, правда. Поехали!
Я мысленно прикидываю. Где сейчас отдыхают?...Стран бывшего Союза я боюсь, как черт ладана. А дальнее зарубежье требует денег, и там, где хорошо расслабляться, не у всех хвосты отвалились... Да... где б найти другой глобус.
-- А от каких трудов отдыхать-то будем? - спрашиваю я.
-- От козлов, - говорит Вера. Кажется, у нее это четвертый стакан. Впрочем, я не считала. - Поехали. Я для тебя такого мужика знаю, ммм... конфетка. Спец. По этим делам не просто высшее образование... кандидат наук давно. Он сейчас в Турции аниматором работает. Мы к нему поедем. Вот лично я хочу поехать. Меня и муж с тобой отпустит.
-- Угу. А денег он мне даст, твой муж? - спрашиваю я.
-- Нет, - говорит Вера со вздохом. - Не даст. Да это недорого, ей-богу. Баксов пятьсот, не больше. Или шестьсот.
-- Вот мелочь-то какая, - говорю я. - Подумаешь. Я сейчас их прям из кармана достану. Знаешь, сколько у меня сейчас? Семнадцать рублей. Я их тебе даже могу показать, - я тянусь за кошельком, но кошелек далеко, а мне лень вставать.
-- У любовника возьми, - говорит Вера удивленно разводя руками. - Что у тебя за любовник, я не понимаю? Так и скажи ему: бабки давай, коззел...
-- У любовника, - говорю я и морщусь. - Да нет у меня никакого любовника. Любовник - это от слова любовь. А у меня так... бесплатный массажист.
Вера энергично кивает головой.
-- Это все я знаю... - говорит она сочувственно. - У меня у самой... У меня вампир. Энергетический вампир. Только платит. Правда, мало. Он зато кровь мою пьет... Может, я хочу на Сейшельские острова...
-- Хотеть я тоже хочу, - говорю я.
-- Ну правда, Нинк, - Вера меняет позу и садится, скрестив ноги. - Поехали. Ну возьми где-нибудь деньги. Мы с тобой так время проведем...
-- Вот заладила! - сержусь я. - Где я тебе их возьму? Если б все было так просто. Не было денег - и вот они есть. Это ж знаешь, насколько б мне проще жилось.
-- Вот просто черт подери, - говорит Вера и тоскливо морщится.
Мы включаем телевизор и смотрим новости. С целлулоидного экрана диктор сообщает, что в чужом государстве, которое мы не знаем, на неведомом нам языке, на другой планете и в другой жизни кто-то выругался в прямом эфире, а потерявшийся в виртуальности редактор счел нужным сообщить этот факт тяжело притихшей у дурных ящиков стране. Нашли куда ходить за новостями. Зашли бы к нам в магазинчик на Беломорскую, когда там грузят ящики с консервами, услышали б такое, что не снилось даже Марику с его словарем ненормативной лексики... Такое, что, как выражается наш Лютик, все вместе взятые телекомментаторы бы просто отсосали (моя мама не понимает, что означает это выражение, и никто не берет на себя смелость просветить ее в этом вопросе, а то Лютику с Мариком придется туго). Сперва я думаю, что мне спьяну мерещится, но Вера видит то же самое. Она оказывается проницательнее меня.
- Думаешь, все так просто... - говорит она, с хитрым видом вертя пальцем в воздухе у меня под носом. - Эт-то специальная программа... интересы больших людей... тут все оплачено...