Николай сгреб первых попавшихся под руки бойцов и обнял..

— Наконец-то! — Дожили!

— Счастливый вы, товарищ старший лейтенант. Радость с собой приносите,

— За наших там, на юге, друзья!

Закусить Николай не успел. За изгибом траншеи показался человек. Он бежал по лесу. — Товарищ старший лейтенант, чепе! — выпалил помкомвзвода, задыхаясь. — Один из нашего первого взвода перешел к немцам.

— Что-о-о? Кто? Кто?

— Новичок. Банкин по фамилии. Вчера прибыл в роту.

Николай торопливо пошел по лесу.

— Стреляли в него наши, да поздно было. Не попали… Успел перемахнуть через хворостной завал. Мы ушли за завтраком. Лейтенант в это время зашел в блиндаж, а Банкин стоял на посту вместе с ефрейтором. Пока ефрейтор стрелял из автомата, Банкин улизнул в кусты и оттуда к немцам.

К приходу Николая во взводе были уже политрук и уполномоченный особого отдела.

След Банкина на снегу вел прямо к немцам. Шагах в тридцати от траншеи в нейтральной полосе нашли брошенную винтовку и подсумки.

— Я нарочно пробыл здесь всю ночь, — говорил политрук, словно оправдываясь перед Николаем. — Только за полчаса до этого ушел на соседнюю точку. Там ведь тоже пополнение…

— Что ж, политрук: влипли мы. Из-за сволочи достанется нам теперь. Скажут: воспитательная работа, то да се. Припомнят наши грехи прошлые, настоящие и будущие…

— А вы что? Святые? Разве узнаешь, что он приехал с намерением изменить? Дело теперь не в этом, — сказал уполномоченный. — Сколько он может принести нам вреда?

Старая легковая эмка, шустро лавируя между двухсторонним потоком грузовиков, автокухонь, санитарных машин и конных подвод, выбралась на гору и, свернув с автострады, затарахтела по заснеженному проселку. Шофер, пожилой солдат, вцепившись обеими руками в баранку, до боли в руках сжимал ее, терпеливо объезжая все неровности, но когда машину подбрасывало на ухабах, морщился и бросал испуганный взгляд на сидевшего рядом бледного подполковника.

А подполковник Кушнарев не замечал ни плохой дороги, ни промахов шофера. Проезжая по этим местам, он, казалось, читал историю полка: здесь проходили с боями в прошлом году.

Почти семь месяцев Кушнареву пришлось проваляться в госпитале, и вот снова армия. С трудом удалось ему освободиться от назначения в запасной полк и добиться перевода в действующую армию. Мало того. Свершилось почти чудо — его направили в родную часть.

В штабе дивизии знали о его приезде. Едва машина остановилась, подбежал щеголеватый лейтенант и открыл дверцу.

— Генерал-майор просит вас к себе на обед, — доложил он Кушнарёву.

Новый командир дивизии не был молод, но и не стар для своего положения. Кушнарева он принял без подчеркнутой официальности.

— А не остаться ли вам, подполковник, моим заместителем по строевой части? — спросил он, закуривая после обеда.

Предложение было неожиданное и весьма заманчивое, но Кушнарев отклонил его.

— Благодарю, товарищ генерал, за честь. Но очень прошу оставить меня командиром полка. Я обязан туда вернуться ради живых и мертвых. Да, и мертвых, — подчеркнул он, чувствуя, что говорит слишком возвышенно.

— Я понимаю… Для тех, кто сам лежал в окопах рядом с бойцом, вполне естественно…

Генерал говорил тихо, взвешивая каждое слово. И Кушнареву он на первый взгляд понравился.

— Ну, что же, — продолжал генерал. — Пока побудьте командиром полка. Но предупреждаю вас: попозже я все-таки постараюсь забрать вас к себе. А теперь я хочу познакомить вас с делами полка. Прежде всего посмотрите-ка на расстановку командного состава. Должен вас предупредить, правда, пока по секрету, что долго стоять на занятых рубежах мы не будем. Вы понимаете, что это значит. А в наступлении нужны смелые и инициативные командиры. Обратите внимание на командира четвертой роты. Когда-то у него была прекрасная аттестация, но потом он был в плену.

— Вы говорите о Снопове? Простите, товарищ генерал, мне незачем к нему присматриваться. Я его знаю с Халхин-Гола. Могу сказать, что был свидетелем первого его выстрела. Какая у него сейчас аттестация, я не знаю, но я верю ему. Это талантливый командир.

— Не спешите с выводами, — прервал генерал. — Дело не только в плене. У Снопова были промахи, и немалые. Недавно один из его бойцов перешел на сторону немцев. Я, конечно, не верю в выдвинутую некоторыми работниками штаба версию, будто Снопов завербовал этого бойца и направил к немцам с донесениями, тем более, что все утверждают, что он даже не видал в глаза этого бойца.

— Какая подлость! Подозревать Николая Снопова! Я знаю, что его перебросили в тыл противника. Знаю и то, что он неудачно спрыгнул с самолета и попал в плен. Потом партизаны его вырвали буквально из-под виселицы. Подозревать такого человека? Нет! Мои убеждения в отношении Снопова совершенно твердые. Я верю ему, как самому себе.

— Это делает вам честь, подполковник. Я немало людей знаю, которые отрекаются от друга, если тот попадет в беду. Вам он друг? Кстати, вы по-особенному произносите слово «верю». Что-то вы имеете свое?

— Свое не свое, но я много думал об этом. По моим документам вы знаете, что мне приходилось воевать много. И я всегда чувствовал, что что-то нам мешает. А тут поражение в начале войны и прошлым летом. Отступали… Почему? Много, конечно, причин. Но, по-моему, немаловажное значение имело недоверие друг к другу. Что-то уж очень сильно культивировалась у нас за последние годы подозрительность. Мы много мечтали в сорок первом году о стабилизации фронта: «Эх, остановить бы немца, собраться с силами и давнуть как следует». Но разве можно добиться крепкой обороны, когда сосед с опаской оглядывается на соседа, боец на командира? Вы простите, что я так разоткровенничался. Но, товарищ генерал, сейчас вот никому в голову не приходит подозревать каждого командира в измене — и мы побеждаем.

— Может быть, вы и правы. Опыт показывает, что изменников очень мало и повлиять на ход войны они не смогли. Но я вам по-дружески советую: не стоит распространяться об этом слишком. Вас не поймут, а неприятностей можете себе нажить много. И за Снопова не слишком заступайтесь. Не нужно, не стоит.

У Кушнарева пропало всякое желание разговаривать с генералом, и он рад был, что отказался пойти к нему в заместители. Нет, такой не станет грудью на защиту своего подчиненного, если тот попадет в беду, хотя бы и не по своей вине.

— Да, товарищ подполковник, отсюда вам в полк придется ехать на санях. Машина не пройдет. Тут в политотделе как раз следователь по делу Снопова. Прошу вас подвезти его до полка.

Из домика генерала Кушнарев вышел в самом дурном настроении. Как же воевать с таким? Он отца с матерью готов заподозрить в чем угодно. А Николая Снопова перебросили через фронт, заставили перенести черт знает что и теперь его же преследуют.

— Где тут политотдел? — спросил он часового.

— По тропинке влево.

Разыскав землянку начальника политотдела, Кушнарев постучал, и, не получив ответа, открыл дверь.

За перегородкой спорили двое.

— Разве не бывает случаев измены? Вы хотите свалить вину за Банкина на Снопова, потому что его легче обвинить. Но поймите же, он не зря награжден орденом Ленина за действия в тылу у противника. Как вы не хотите понять это, — горячился Цаганков.

— Насчет ордена… Мало ли бывает ошибок? А вот что командир роты несет полную ответственность за каждого бойца, это совершенно ясно, — равнодушно и холодно отвечал незнакомый голос.

— Если вы так убеждены в виновности Снопова, вам незачем ездить в полк, — сказал Кушнарев, входя за перегородку. — Ведь вы уже решили его участь заранее. А факты, подходящие вам, вы можете подобрать и за своим столом в тылу.

— А вы кто такой? — надменно спросил следователь, поднимаясь. Это был бледный широколицый человек. Военный как военный. Только петлицы другие.

— Приехал? — обрадовался Цаганков, узнав Кушнарева. — Слышал. Слышал. Ждали. Хотел встретить, да как узнаешь, когда ты приедешь. Пообедаем вместе, а?