— Прекрасная аттестация политрука… Но не преувеличиваешь ли ты в отношении начальника штаба?

— Извините, товарищ батальонный. Разрешите отлучиться на одну минуту.

К неудовольствию начальника политотдела старший лейтенант, не получив даже согласия, нырнул в кусты. Послышался топот и призывный голос:

— Кис-кис-кис.

Старший лейтенант вскоре вернулся, прижимая к груди большого белого кота.

— Штабной кот… Разжирел на тыловых харчах. Мы тебя мобилизуем на передовую.

— Ну что ты, как мальчик, — недовольно остановил его Цаганков и подумал: «Снопов считает себя обиженным и, по молодости, будет сейчас куражиться. Скажет, что вот столько-то лет не видел кошек и это, мол, напоминает далекую мирную жизнь. Такой прием подчеркивания своих заслуг не нов».

— Мыши, товарищ батальонный комиссар. Мыши! Житья от них не стало, как наступили холода, в блиндажах. Спишь днем — по лицу бегают. Пищу подвешиваем на веревках к потолку… Чей кот?

— А… живет тут одна с начальником штаба. Подобрал по себе… Она притащила из тыла. Давай вези. Мешочка у тебя нет?

— Нет. Хоть бы веревочку. К седлу привязать.

Начальник политотдела поднял полу шинели и снял брючный ремень. Вдвоем, оглядываясь по сторонам, как воры, кое-как привязали брыкающегося кота к седлу.

— Садись и дуй скорее! — поторопил Цаганков, придерживая коня за узду.

Когда Николай проезжал мимо блиндажа начальника штаба, оттуда выбежала растрепанная женщина в солдатских брюках.

— Куда? Куда моего кота? Стой! Стой! — закричала она.

Николай пустил коня в галоп. Начальник политотдела, похохотав вслед, отправился в свой блиндаж.

— Что сегодня с немцами? — уже не первый раз спрашивал Николая младший лейтенант Цикарев. — Словно взбесились. Нервничают, что ли?

Николай поднялся на патронный ящик и встал рядом с Цикаревым. Несколько секунд он молча разглядывал нейтральную зону впереди боевого охранения. При свете ракеты ему удалось осмотреть балку и противоположный склон. Ничего опасного пока не было заметно.

Немцы действительно вели себя загадочно. Артиллерия их раз пять обрушивала шквал огня на высотку боевого охранения, а потом внезапно переносила удары в глубину обороны. Временами немцы поднимали такую автоматно-пулеметную трескотню, что казалось, вот-вот они выбросятся из траншей и пойдут в атаку.

Николай умышленно не отвечал на вопрос младшего лейтенанта. Пусть сам подумает. Это полезно.

— С перепоя они, — решил младший лейтенант. — С пьяных глаз.

Николай спустился с патронного ящика и за полу телогрейки стащил Цикарева на дно траншеи.

— Как сказать… Ты подумай по-командирски. Поставь себя на место немецкого офицера. Для чего бы ты сам устроил такую шумиху?

— Я? Не знаю. Бессмысленно это.

— Не совсем. Попробуй исключить нервозность противника.

— А, понял, они хотят взять языка. А это предварительная подготовка. Приучают наши тылы к шуму… Чтобы, когда подойдут за языком, наши не обратили сразу внимания на возню…

— Я тоже так полагаю, — согласился Николай., Девятнадцатилетний командир, начавший свою боевую жизнь со службы в боевом охранении, тылом считал даже свою роту. Из этого парня будет толк. Николай был рад за него и старался всячески помочь ему.

Самому Николаю легче было служить. Начал он с рядового и возраст был побольше, да и образование высшее. А этому в девятнадцать лет навязали взвод, да еще в боевом охранении. Поэтому Николай, не стесняя самостоятельности, старался учить, следил за каждым шагом Цикарева.

— Сходим к пулемету, — сказал Николай и пошел по траншее.

Ночь была на исходе, но рассвет наступал медленно. Угрюмые тучи сплошным пологом тянулись от горизонта до горизонта. Только на востоке виднелась узкая светлая полоса.

На правом фланге их окликнули пулеметчики.

— Как тут? — спросил Николай, останавливаясь.

— Пока ничего не заметно, товарищ старший лейтенант.

— Ракету.

Младший лейтенант поднял ракетницу и выстрелил в сторону немцев. Светлая полоска прорезала стрелой утреннюю мглу и, замедлив полет, превратилась в ослепительный шар. Пока она догорала на маленьком парашютике, успели осмотреть заснеженное пространство до самых немецких траншей.

Когда ракета погасла, стало особенно темно. Несколько минут все молчали.

— Холоднее становится.

— Это лучше, чем окопная грязь.

— Где кот? — вспомнил Николай.

— Он за особые заслуги устроен на персональную пенсию во втором взводе. Спит на пуховой постели у старшины Северова около самой печки. Красота жизнь.

— А мыши? Есть в блиндажах?

— Ни одной. Как ветром сдуло. По запаху, что ли, почувствовали.

— Не будет сегодня нападения, — сказал младший лейтенант, когда обозначился рассвет. — Вот Длинный и Новый у немцев пошли за завтраком. Ваня! — крикнул он, подняв плащ-палатку, служившую дверью в блиндаж. — Идите за завтраком. Фрицы уже двинулись.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал Николай Цикареву. — Надо зайти в первый взвод. Туда ночью дали пополнение.

— За нас не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант. Сами понимаем… Не первый день.

Все же, уходя, Николай предупредил:

— Будьте начеку!

— Ротозейства не допустим.

Николай с ординарцем пошел в тыл. Скоро траншеи кончились. Начались дерево-земляные завалы.

Они прошли больше трехсот метров, не встретив ни одного человека. Да, оборона здесь была весьма жидкая. Прежнее представление об окопной войне, где траншеи забиты солдатами, здесь не подходило. Одна только рота Николая занимала участок, растянувшийся почти на три километра. В траншеях через каждые двести— двести двадцать метров находился обыкновенный дзот со станковым или ручным пулеметом и гарнизон из четырех-пяти человек. Вот и все. Эти гарнизоны, конечно, находились в более опасном положении, чем при сплошной обороне. Николай считал счастьем то, что удалось связать эти точки телефоном. Резерв состоял всего-навсего из самого его, ординарца и двух телефонистов на командном пункте.

У поворота траншей Николай и его ординарец попали под минометный огонь. Пришлось залечь под дерево-земляной завал и переждать. Но едва они тронулись дальше, их окликнули:

— Стой! Кто идет?

— Свои! — ответил Николай, узнав голос одного из бойцов группы старшины Северова.

— Здравствуйте, товарищ старший лейтенант.

— Здравствуйте. Почему оставили дзот?

— Командир приказал. Забеспокоились мы. Из боевого охранения сообщили, что вы вышли давно. А тут еще минометный обстрел.

Вот они люди! Сколько в них настоящего человеческого тепла. Ничего для них Николай не успел сделать, а они готовы бежать куда угодно, чтобы выручить командира из беды.

Стараясь не поддаваться нахлынувшим теплым чувствам, Николай спросил:

— Как у вас там? Все живы-здоровы?

— Пока все благополучно. А ночь-то была беспокойная. Ерепенились немцы. Сейчас вроде бы потише.

К дзоту подошли, когда туда принесли завтрак.

— В самый раз, товарищ старший лейтенант, — встретил его старшина, доложив обстановку. — Завтракать будете? Водки выдали на два дня.

— Спасибо. Я уж потом.

— Вы у нас никогда не завтракаете. У других не брезгуете, — обиделся пулеметчик, разливавший суп в котелки.

— Кто-то звонит, — ответил Николай и, наклонившись, зашел в дзот.

— Пятнадцатого разыщите! — кричал комиссар полка.

— Я — пятнадцатый. Слушаю вас, товарищ двадцать первый.

— Где ты пропадаешь там? Слышал последние известия? Наши войска окружили немцев под Сталинградом… Слушай подробности и сообщи твоим…

Николай пулей выскочил из дзота.

— Старшина, давай выпьем! Слушай, ребята! Триста тридцать тысяч немцев окружены под Сталинградом. Сейчас их дробят на части и уничтожают. Наступление идет от предгорьев Кавказа до Воронежа. Похоже, что мы перевалили трудный подъем. Начинаем спуск. Нелегкое дело спуститься с высокой горы, но с каждым днем равнина ближе. Немцы, конечно, сами не уйдут. Надо их выбить с нашей земли, но выбьем!